Большая девчонка - Габова Елена Васильевна - Страница 17

– Лева, не говори так. Левка, я не знаю. Не знаю, за что я его так люблю, – закусив губу, я беспомощно смотрела на парня с голубыми глазами. Да, да, Лева прав, Кислицин не так интересен, как сам Капитонов. Он меньше знает, он почти не читает книг. В свободное время смотрит «стрелялки»… Но было обидно. За себя, за Захара.

– …Да, я понимаю – он не тот, в кого следовало бы влюбиться. Я понимаю, я глупа, но ты объясни мне, Лева, почему так бывает? Почему я его люблю? Да, да, люблю! – глупо было притворяться. – Неужели потому, что любовь – зла? Нет, нет, Лева, Захар хороший, он красивый и вообще… Знаешь, какой он хозяйственный! Строит дом, ловит рыбу… Ты не хочешь в кафе сбегать, погулять по городу, под дубом постоять?

– Под дубом – на глазах всего дома, родителей? – нет, не хочу. И потом – холодно.

Во время моей тирады Лева насмешливо смотрел на меня. Смотрел так, как будто был намного старше и знал то, что неизвестно мне, малышке.

– Считай, что мы над дубом стоим. В кафе тоже не хочу – лень.

Лева обнял себя руками – в коридоре было прохладно.

Я сползла по стене на пол и сидела на корточках, спрятав лицо в ладони, а потом просто села на плиточный пол.

– Э-э, Ветка, подожди. Так нельзя, встань.

Лева поднял меня, прислонил, как куклу, к стене.

Около мусоропровода лежала пачка газет. Кто-то раз в неделю пачками выносил газеты, но не выбрасывал их в трубу, а оставлял на полу аккуратной стопкой. Чтобы все, кто хотел, просвещались. Только желающих почему-то не находилось. Лева взял из кучи сразу несколько газет и постелил на пол.

Какой заботливый. С ума сойти.

– Теперь можешь садиться.

Я переложила газеты на нижнюю ступеньку лестницы, села. Лева примостился рядом на корточках. Мимо нас тактично курсировал лифт – вверх-вниз, ни разу не остановившись на нашем этаже. Поговорили о классе, об учителях, о городе. Опустились даже до погоды. Мне страшно хотелось спросить Леву о воркутинской девчонке, но я сдерживалась. Неудобно лезть в душу, понимаете, да?

Поздно вечером зазвонил телефон. Я уже не дергалась и не вздрагивала, когда он звонил. Знала, что не Захар. Кислицин отучил меня от своих звонков.

Звонил Лева.

– Привет, соседка. Чем занимаешься?

– Бродского читаю. Слушай, у него в стихах так много пространства. Просто сплошной космос!

Все вокруг нас ограниченно. Включая пространство. А у Бродского – нет. У него оно бесконечное. У него в стихах весь мир, даже если он пишет об одном городе или деревне. Весь мир, вся вселенная, и время у него тоже вселенная. Я ни за что так не смогу писать, ни за что. Стихи у меня вообще стухли. Вот последний, навеянный, кстати, тем же Иосифом:

Вчера написала. Что это? Разве стихи? Бред сивой кобылы.

– А играет у тебя что? – спросил Лев.

– Догадайся с трех раз.

– Я с первого догадаюсь. Цой.

– Молодец.

– А у него как с пространством?

– О, у него и пространство и время – все есть.

– Надо мне его послушать внимательно.

– Послушай. Можешь зайти за диском.

– Ага, хорошо. Не сегодня. Слушай, Ветка, чего звоню-то. Я тут в местной газете вычитал – у вас в театре «Севильский цирюльник» поставили. Сходим?

– Ты меня приглашаешь?

– А почему нет? Конечно!

В первый раз парень пригласил меня в театр, понимаете, да?

– Хорошо, конечно, сходим!

– Слушай, прости за вопрос. У тебя, наверное, и юбка имеется?

– Представь себе, да.

– И туфли?

– И туфли.

Я сразу вспомнила и юбку, и туфли, довольно-таки старушечьи, которые мне мама купила для школы. Нет, у меня были и другие юбки, и платья были, разумеется, не такая я, в самом деле, Золушка. Все было… но вот беда – я из всего выросла, а мама боялась покупать мне что-либо без моего разрешения, а самой мне было не нужно!

– Наденешь это в театр? Что ты ходишь, как эта… как готка, в черном всегда?

Надеть на себя вот это барахло – юбку и туфли? Мне в черных джинсах уютно! Джинсы – это мой стиль. У меня их несколько. И свитеров всяких, водолазок, футболок с рукавами и без – миллион. А кроссовок и кед – два миллиона.

– Я не люблю юбки.

– В театр в джинсах не пустят. Нет, пустят, конечно, но мне бы хотелось…

– Ладно, Лев, я эту проблему решу.

– О’кей!

Бросив трубку, я тут же полезла в шкаф и все, что нужно, отыскала. Нашлась и красная нарядная блузка с вырезом спереди и рюшами, как в чешуе, мама купила ее на вырост, и вот я выросла, наконец. Напялила нелюбимые колготки. Придирчиво взглянула на себя в зеркало.

Да, ничего там была девушка! Не хуже, чем в джинсах, правда! Я пожала плечами. Почему бы мне все это не носить иногда? И мама бы порадовалась – то, что она купила, не пропадает даром.

Я достала косметичку и накрасила ресницы. Тронула губы помадой.

Все! Достаточно! Целый час на это убила!

Была почти полночь. Родители спали. Я редко ложусь спать раньше двенадцати и в школу к восьми встаю с трудом. Интересно, сосед спит?

Если я звякну не по домашнему, а на мобильник – родителей Левкиных не испугаю, у него своя комната, они не услышат.

– Лев! Спишь?

– Читаю.

– Лев, выйди на площадку, я тебе что-то покажу. Буквально на минутку, лады?

– До завтра не подождешь? Я уже в постели.

– Я бы подождала, если бы мы в соседних домах жили. Но ведь мы на одном квадратном метре!

– Ладно, выхожу, уговорила.

Конечно, я не скажу, что Лева упал при виде моей юбки. Он на ногах крепко держится. Но удивился сильно.

Он осмотрел меня буквально как новогоднюю елку, только не он вокруг нее ходил, а я покружилась по его просьбе.

– Слушай, как все-таки женщинам идут платья и юбки, – сказал он, удивленно крутя башкой. – Ты совсем другая сейчас.

– Правда, что ли?

– Да. Ты сейчас знаешь кто? – он потер подбородок. – Ты сейчас настоящая Виолетта.

– Здрасьте! А была какая? Ненастоящая?

– А была Ветка. Хорошего дерева рябины – но ветка!

– А сейчас я какого дерева?

– А сейчас ты вообще не дерево. Ты – сама по себе. Виолетта Покровская.

И он притянул меня к себе и клюнул куда-то в щеку.

И скрылся в дверях квартиры.

Хочешь быть счастливым – будь им. Очень правильно сказано. Слушайте! У меня все нормально. Я, кажется, нравлюсь самому интересному человеку в классе. Леве Капитонову. И кажется, он попытался меня поцеловать. Ух ты! Просто круто! И все, успокойся, Виолетта, будь счастливой! Только не хочу почему-то.

Мне ужасно, страшно, ненормально сильно захотелось, чтобы меня в прикиде кофта-юбка-туфли увидел Захар.

Так бы и побежала в его хрущевский дом. Но тогда родители решат, что Покровская совсем сбрендила, ночью явилась. Если бы Кислицин жил дома один – точно бы побежала!

Сказала бы так:

– Раз ты меня в школе избегаешь, я пришла к тебе домой. Сейчас не удерешь? Я похожа на огнедышащего дракона, от которого надо бежать?

Он бы сказал:

– Ты че, Покровская? Ты больная, точно.

И мы стали бы опять целоваться.

Захар. Захар. Захар. Почему я оправдывалась перед Левой? Захар точно классный! Классный! Реально! Как мы бежали с ним от луны? Лева бы стал от нее бежать? Да ни за что!

На следующий день вечером Лева вручил мне билет в театр.

– Слушай, Рябинка. К сожалению, нам придется пойти порознь. Потому что именно в этот день мне назначили прослушивание в музыкальном колледже.