Иллюзион - Макушкин Олег - Страница 40

— Я вот не понимаю, — сказал майор. — Почему вы решили, что можете себе позволить идти против общества? Оно ведь вас вырастило, создало вам условия для учебы и работы, оградило от первобытной жестокой борьбы за кусок хлеба, позволило выбрать тысячу дозволенных путей. А вы вместо благодарности подступаете к нему с портняжными ножницами, собираетесь перекраивать его на свой вкус. А по какому праву? Существует множество людей, ничуть не менее исключительных, чем вы, которых устраивает текущее положение вещей. Подавляющее большинство довольны своей жизнью. Так почему мы должны позволить кучке безумцев, которые сами не знают, чего хотят, рушить все выработанные за тысячелетия устои? С чего вы взяли, что именно вы имеете право все изменить? Даже если вы готовы взять на себя эту ответственность, кто вам позволит это сделать?

Мирослав вдруг понял, что эта речь адресована ему; что он должен либо виновато промолчать, покорно склонив голову, либо возразить. И он поднял голову и ответил, медленно, подыскивая слова:

— Всегда были периоды в истории, когда человечество приходило к необходимости перемен. Всегда люди, ратовавшие за перемены, считались нарушителями устоев, чуть ли не преступниками. Но история показала, что они оказывались правы. Перемены не нужны большинству, перемены делаются немногими. Теми, кто видит дальше и лучше других. Та немногочисленная, но лучшая часть общества, в которую входят люди искусства и науки, всегда была провозвестником перемен. Теперь таких людей почти не осталось, но если никто не способен объявить о необходимости изменений, это не значит, что мы в них не нуждаемся...

— Достаточно! — оборвал его толстяк. — Я вижу, ваш приятель Шелест успел прокомпостировать вам мозги. Увести их!

Он смахнул каплю пота, сползавшую по щеке, и вышел из квартиры, сопровождаемый своим помощником. Следом спецназовцы повели Шелеста, вернее, попытались это сделать.

Его подняли с пола, и Шелестов коротко усмехнулся: «Лучше бы вы несли меня на руках, ребята». Двое спецназовцев держали его плечи в рычагах собственных рук, пригнув голову Шелеста к земле; блестели наручники на запястьях. В зеркале Мирослав увидел движение губ, называвших имя неведомой Кэти. И вспомнил, что в кармане лежит включенный мобильник, на котором надо лишь нажать одну специальную кнопку. Что там говорил Шелест насчет этой кнопки? Да неважно, ее просто надо нажать, так, чтобы ноготь на пальце впился в пластмассу корпуса. Мирослав нажал, и узкий коридор, заполненный телами солдат, взорвался стремительным движением.

Коротко тявкнули звоном рвущегося металла наручники, и двое людей, державшие Шелеста, отлетели в стороны; в несуразной, но завораживающей карусели закружились слепо водящие стволами автоматов спецназовцы и неуловимый хладнокровный Шелест, наносивший короткие и беззвучные удары одними лишь кончиками пальцев.

Мирослав ждал, что вот-вот взорвутся треском очередей стены квартиры, и начнут дышать пламенем стволы, и стаи пуль изорвут в клочья обои на стенах, а в облаках раздробленной штукатурки начнут пьяные танцы умирающие люди. И он ждал, что Шелест, непобедимый, стремительный, неустрашимый, окажется одним из тех, кто упадет на покрытый пятнами крови пол с изрешеченной грудью и будет глотать в последнем вздохе пыльный воздух, в то время как известка со стен осядет белой пыльцой сахарной пудры на клюквенно-красную плоть израненного тела. Потому что жизнь непредсказуема и полна случайностей, потому что один человек не в состоянии контролировать их все и не в состоянии быть на голову выше вооруженных профессионалов, каким бы великолепным воином он ни был — ведь это не Омнисенс, где можно играть с законами физики, превращая мягкую плоть в закаленную сталь, медлительные нейроны нервной системы в электроны сверхпроводящих металлов, а слабый и мыслящий интуитивно мозг в сверхмощную ЭВМ, способную просчитать миллиарды возможных вариантов действий и выбрать наилучший. Он ждал, но не дождался.

Реальность притворилась простой и незатейливой, глубоко упрятав тайну и выбросив на поверхность кажущуюся простоту и незначительность того факта, что спустя две секунды после начала схватки все пятеро бойцов уже лежали на полу без движения, а Шелест стоял среди них, замерев неподвижно со скрещенными руками. Распрямленными ладонями с вытянутыми плотно сжатыми пальцами, словно лезвиями мечей, Шелест наносил рубящие и колющие удары по особым точкам, не прикрытым бронежилетами. Но почему во время боя солдаты вели себя как слепые котята и ни один из них так и не выстрелил? На этот вопрос Мирослава ответил Шелест, когда убедился, что поле боя осталось за ним.

— Они все использовали оптические приборы для визуального контакта. А эти устройства можно заглушить электромагнитными волнами, которые выводят их из строя на непродолжительное время. Специальный передатчик, установленный на крыше дома, контролируется удаленно по компьютерной сети Кэти, которую ты вызвал, нажав программируемую кнопку на телефоне. Солдаты ослепли, и мне оставалось только быстро и четко обезвредить их.

— Теперь нам нужно выбраться на крышу по пожарной лестнице, которая проходит по внешней стене, — продолжал Шелест. — За собой мы оставим огонь — я устрою взрыв газа, который произойдет, когда мы будем на крыше. Оттуда уйдем по вентиляционному люку — я проработал план отхода. Только возьмем кое-что из моей коллекции оружия — я не хочу терять хорошие вещи.

Мирослав медленно поднялся с табуретки, не зная, чему радоваться — победе Шелеста, превращающей жизнь в бегство загнанного зверя, или поражению спецов, означавшему моральную победу над самим собой. И он не мог сказать, что доставляет ему больше радости — то, что Шелест все-таки оказался непобедимым героем, или то, что в реальности нет места бесшабашному удальству, а торжествует хитроумный расчет и шахматное планирование комбинаций.

— Но чего же мы ждем? — спросил Мирослав. — Быстрее, пошли! Что ты хотел взять?

Шелест чуть улыбнулся и глазами указал за спину Мирослава. Тот обернулся и обомлел. Рядом стоял неподвижно, уставившись в пустоту окоченевшим взглядом, еще один оперативник — тот, который удерживал Мирослава. Черные усы на простом, но твердом лице бестрепетного служаки топорщились над побелевшими губами; глаза глядели сквозь Стихеева расфокусированными зрачками.

— Что с ним? — пробормотал Мирослав.

— Ударь его, — сказал Шелест. — Он стоит на пути. Ударь.

— Я... не могу, — пробормотал Мирослав. — Он же в отключке...

— Ты или он, — жестко сказал Шелест. — Ударь, или все будет напрасно, и мы не сможем вырваться. Он держал тебя одной рукой, а второй доставал пистолет в тот момент, когда я дрался; он не обращал на тебя внимания, глядя лишь на меня. Видишь, он одет как штатский; у него нет мультивизоров, и волна излучения не ослепила его, как других.

— Не понимаю...

— Если ты не ударишь его, он вытащит пистолет и застрелит меня! — почти крикнул Шелест. — Ты этого хочешь? Только спроси себя хорошо и ответь честно. Хочешь?

— Нет!

— Тогда бей! И бей наверняка. Это жизнь, черт тебя дери! Бывают моменты, когда приходится пачкать руки. Или ты способен только сопли вытирать?

Оперативник ожил, его глаза начали медленно фокусироваться на Шелесте, рука скользнула за пазуху и показалась уже с черным рубчатым стволом, выглядывающим из сжатого кулака. Шелест стоял не двигаясь, плотно сжав губы; Мирослав судорожно выдохнул и бросил свое тело вперед, вкладывая всю силу в удар, направленный над пряжкой ремня; вторым ударом он вогнал клин согнутой руки под подбородок усатого, апперкотом пропахав все лицо снизу вверх. Остановился, тяжело дыша от неожиданной для себя силы, которая прорвалась наружу, и чувствуя, как сгорают в огне ссадины на костяшках пальцев.

Развесив в застывшем воздухе тонкий мостик кровавой нитки, протянувшейся из носа, как прожилку рубиновой патоки в цельном кристалле кварца, оперативник откинулся назад и разлегся на воздушных подушках в расслабленной неге бессознательного падения; дважды провернувшись вокруг своей оси, он тяжко рухнул на пол, и пистолет, высвобожденный обмякшей рукой, поскакал в угол, к батарее, неловко и смешно кувыркаясь, как бесполезная и вредная игрушка. Игрушка, которая убивает — но не в этот раз.