Рок-н-ролл под Кремлем - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 22

– Эх, сынок, сынок! – вздохнул он. – Завидую тебе, по-хорошему завидую! Вся жизнь впереди… Кажется, совсем недавно и я так начинал… Помнишь, мать, Волочков?

Клавдия Ивановна кивнула и протерла заслезившиеся глаза. Только один раз в жизни она нарушила кодекс жены чекиста, но об этом никто так и не узнал. А случилось это как раз в Волочкове.

Юра был долгожданным ребенком. Его появлению предшествовали пять лет мучительного ожидания. Петр Данилович служил тогда в захолустном городке Волочков, имеющем такое же отношение к известной ныне балерине, как и она к нему, то есть – никакого. Деревенский уклад, размеренная жизнь, гуси и утки на улицах, скотина на подворьях… Про терроризм тогда и слыхом не слыхивали, да и криминал вел себя тихо: самым распространенным преступлением в Волочкове являлись кражи птицы да белья с веревок.

Зато насчет идеологии все было очень и очень серьезно. Петр Данилович как раз курировал религиозные организации, хотя официально в районе имелся всего один православный храм, одно зарегистрированное общество адвентистов седьмого дня и баптисты-евангелисты. Куратор повседневно контролировал их деятельность, в его задачу входило держать церковников в рамках закона, не допускать религиозный опиум в школы и молодежную среду и обеспечивать законодательство об отделении церкви от государства. Такова была только одна из линий его работы.

Существовали еще неофициальные религиозные общины и прямо запрещенные подпольные секты. Немногочисленная диаспора татар и башкир уже несколько лет добивалась во всех инстанциях строительства мечети, а пока тайком проводила свои молебны, прятались по глухим сельским углам секты пятидесятников и хлыстов, по поступившей информации возродилась после длительного перерыва секта скопцов. На этом фронте задачей Петра Даниловича была профилактика, а также предотвращение и пресечение замышляемых и подготавливаемых религиозными фанатиками преступлений. Он вживался в обстановку, терпеливо плел агентурную сеть, искал подходы к строго законспирированным явкам и местам сбора…

В общем, по работе у него все шло гладко, а вот с репродуктивной функцией в семье что-то не вытанцовывалось. Иногда он с тоской думал, что если бы выхлопотать для Клавдии путевку в хороший крымский санаторий… Здравницы КГБ СССР славились своими врачами: к тому же море, тепло, ванны и грязи – все это могло бы сыграть свою роль. Этот промозглый климат, в котором ему приходится служить, а Клаве жить – не способствует зарождению новой жизни. Но при одной мысли, что придется что-то придумывать, как-то объяснять желание его супруги, в общем-то абсолютно здоровой женщины, попасть в такой санаторий… При одной этой мысли Петра Даниловича брала оторопь.

Тем не менее Юра был зачат холодной декабрьской ночью 1979 года и пришел в их семью как дорогой и желанный гость. История этого зачатия чем-то напоминала русскую народную сказку – то ли про Колобка, то ли про Покатигорошек, с той только разницей, что ее никто никогда никому не рассказывал, и кое-кто даже не догадывался, насколько эта параллель очевидна и… м-м, скажем так, – невероятна. Хотя и Петр Данилович, и Клавдия Ивановна, оба они хорошо помнили день (в смысле – ночь), когда это произошло. Причины на то у каждого были свои.

Петр Данилович, например, запомнил оладьи с укропом на ужин – никогда раньше Клава такие вкусные оладьи не пекла, такие обалденные оладьи. Старший лейтенант Евсеев возвращался с работы поздно, голодный как пес, уставший, но возбужденный: он провел успешную реализацию по скопцам, дело выходило на открытый, показательный, как тогда говорили, процесс, к тому же ему предложили перейти на другую линию работы – розыск государственных преступников, с повышением: на майорскую должность старшего опера; ясное дело, он согласился.

Евсеев знал, что в библиотеке у Клавы инвентаризация перед Новым годом, да через неделю большой праздник – День чекиста, и она обещала помочь со стенгазетой в райотдел… В общем, он знал, что Клава тоже только-только вернулась с работы, что на готовку ни сил, ни времени нет, что на ужин опять будет супчик из рыбных консервов, а потом оба они, обессиленные, повалятся на кровать, как две чурочки, и вырубятся в ту же секунду. И горькое это знание обернулось несбыточным желанием: так ему захотелось вдруг горячих оладушек – золотистых, пышных, эх!.. Петр Данилович даже удивился: с чего бы это ему вдруг приспичило? А уж не хочешь ли ты икорки черной да под рюмочку «Столичной»?.. Нет, был ответ. Икорки не хочется. Хочется оладушек. Хочется…

А дома, только открыл дверь – остолбенел. Жаркий туман стоял в их крохотной кухоньке, жаркий туман и праздничный дух, словно Новый год уже наступил, даже свет лампочки-сороковки под потолком казался праздничной иллюминацией. Клава вышла на стук двери в прихожую – разрумянившаяся от жара плиты, улыбающаяся, красивая, на осиной талии – передник в маргаритках, поправляет запястьем упавшую на глаза прядь волос – ладони-то в муке…

Подошла к нему. Поцеловала. Держалась она немного напряженно, даже спросила: «Как на работе?» – хотя обычно таких вопросов не задавала.

– Нормально на работе, Клава! – улыбнулся он. – Даже больше, чем нормально!

Жена расслабилась, заулыбалась.

– Ну и хорошо. Тогда мой руки – и за стол! У меня все почти готово. Так что, давай быстренько…

– У нас что, гости? – недоверчиво спросил Петр Данилович, снимая кожух.

– Гости? – Она уже снова в кухне, у плиты, ее не видно, а там скворчит что-то на сковороде и запах такой, что у голодного Петра Даниловича в желудке заныло. – Нет никаких гостей, с чего ты взял?

– Не знаю, – сказал Петр Данилович. – Показалось.

Он вымыл руки и тихо, едва не крадучись, прошел в кухню, уже догадываясь, что там его ждет какой-то сюрприз. На столе, с краешку, стоял заварочный чайник, заботливо укутанный полотенцем. Рядом лежала золотисто-красная обертка от настоящего, невероятного в этой глуши, но тем не менее совершенно очевидного цейлонского чая. Петр Данилович хотел было спросить, откуда он здесь взялся, но не спросил. Потому что увидел блюдо с оладьями. Оладьи, мать честная!.. В центре обеденного стола гордо высился золотистый горный массив из пышных горячих лепешек, целый Пик Коммунизма (прости, родная партия, за такое сравнение!), целая Джомолунгма, прикрытая сверху белоснежной шапкой салфетки. Петр Данилович онемел. Потом сглотнул слюну и сел за стол…

– Телепатия, – сказал он уже позже, когда от Пика Коммунизма осталось всего ничего. – Лже… Как это? Лженаука? Лжеучение? Как это правильно сказать?

– Антинаучное понятие, – подсказала Клавдия.

– О! Антинаучное. Точно. Я только хотел узнать… – Петр Данилович отправил в рот последнюю оладью, которая, как ни странно, оказалась такой же вкусной, как и первая. – Слушай, как ты догадалась про оладьи? Я шел домой, я ж мечтал просто, я ж грезил наяву… У меня эти оладьи так перед глазами и стояли. Прихожу – бац, а тут их полное блюдо. Как-то антинаучно получается, а?..

Клавдия почему-то смутилась.

– Не знаю. Мне тоже захотелось… В обед в нашем буфете цейлонский чай выкинули по случаю праздника, вот я и представила, как мы будем чай пить вечером… А с чем, думаю, пить-то будем? В доме-то ничего, хоть шаром покати… Вот и решила прийти пораньше, поскрести по сусекам, как говорится… оладушек навести…

– Значит, никакой телепатии нет, – заключил Петр Данилович, пристально глядя в глаза своей молодой красавицы-жены.

– Значит, нет, – сказала Клавдия.

– Диалектика, значит. Материализм, базис и надстройка. Рефлексы, значит.

– Значит.

– А вот я сейчас поставлю научный опыт, – неожиданно предложил Петр Данилович, продолжая сверлить взглядом Клавдию. – Пошлю тебе одну мысль. Те-ле-па-ти-рую, говоря по-ученому. И посмотрю, что получится. А вдруг телепатия все-таки существует, а?.. Представляешь, какая от нее будет польза для народного хозяйства?

Опыт удался. Он послал ей свою мысль, Клавдия эту мысль приняла, и они пошли вместе в спальню, оставив неприбранный стол и недопитый чай. Оставив за скобками ненужные подробности, можно сказать, что у них все получилось в эту ночь, – получилось так, как никогда до этого не получалось. И когда они успокоились и уснули в начале второго ночи, Юра Евсеев, будущий примерный сын и отличник учебы, будущее подспорье для народного хозяйства, да и вообще парень хоть куда, – уже начал свое существование, хотя пока и на клеточном уровне…