Рок-н-ролл под Кремлем - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 19

Не отвечая, чтобы не сбить выражения, Евсеев направился к двери. Подтрунивания коллег успели надоесть. Ну сколько можно? Надо крупное дело раскрыть, настоящего шпиона поймать, тогда признают…

– Ладно, не обижайся, – сказал ему в спину Ремнев. – Заканчивай там по-быстрому, да чаю попьем…

Евсеев быстро спустился вниз, в приемную, где напряженно сидел на краешке стула круглолицый мужчина лет сорока пяти, вполне заурядной внешности, в поношенной одежде, с крепкими, в ссадинах, руками.

«Каменщик или подсобник на стройке», – подумал лейтенант.

Год назад он выпустился из Академии, у него было полудетское лицо с нежной кожей, легким румянцем и светло-голубыми глазами. Никто не мог принять его за сотрудника столь серьезной организации, как ФСБ.

Посетитель читал маленькую потрепанную книжку, чем отличался от обычных работяг, которых приходилось видеть Евсееву. Правда, может, он просто делал вид, что читает, и именно с той целью, чтобы создать впечатление такого отличия. Увидев лейтенанта, посетитель вскочил навстречу. Атмосфера Управления способствовала тому, чтобы даже молодых сотрудников здесь воспринимали всерьез.

– Здравствуйте, меня зовут Иван Иванович, – приветливо улыбаясь, лейтенант протянул руку, дружески потряс тяжелую мозолистую ладонь.

Первая заповедь сотрудника контрразведки – расположить к себе человека, с которым общаешься. Такую же заповедь должны исповедовать и все остальные сотрудники правоохранительной системы: милиционеры, прокуроры, судьи, – но они о ней наглухо забыли. А контрразведчики помнят. Может, потому, что за год в Москве, хорошо если разоблачают одного шпиона, а обычные уголовники попадаются десятками тысяч.

– А вас как зовут?

– Толик… То есть Кутьков Анатолий Васильевич…

Евсеев улыбнулся еще шире.

– Очень приятно, Анатолий Васильевич. Вы похожи на моего брата, ну прямо одно лицо. Он на стройке работает…

На самом деле Евсеева не звали Иваном Ивановичем, это был псевдоним для общения со случайными людьми. И брата у него никакого не было. Но Толик расслабился и улыбнулся в ответ, а следовательно, цель оперативной тактики была достигнута.

– Я тоже на стройке работаю. «Интурист» разбираем. Потому и пришел. Вот, нашел под плинтусом…

Посетитель протянул рабочую руку. На ладони лежала обшарпанная микрокассета.

– Очень интересно…

Поток заявлений в ФСБ возрастает весной и осенью – в периоды обострений хронических заболеваний. Ибо почти половина заявителей – душевнобольные люди. Они встречают инопланетян, слышат, как соседи ведут шпионские радиопередачи, подвергаются вредительскому облучению со стороны тех же самых соседей, в последние годы находят взрывчатку или узнают о тайных происках террористов. Но Кутьков не был похож на психа.

– А почему вы решили принести ее нам?

Кутьков неопределенно пожал плечами.

– Я послушал, там разговор какой-то странный записан. Непонятно. Шпионы, что ли… – Он продолжал держать кассету в протянутой руке, потом вдруг смутился и опустил руку. – Может, я напутал чего, не знаю… Ребята предлагали выбросить, но я решил: пусть знающие люди проверят. Хотел сначала по почте послать, потом подумал, что у вас подумают, будто бомба или что-то в этом роде. Решил сам прийти, – от неуверенности и смущения посетитель покраснел. – Ну вот и пришел… Не знаю, правильно сделал или нет…

– Конечно правильно, Анатолий Васильевич, – ободрил заявителя лейтенант.

Утром в Управление заявилась бабулька, которая утверждала, что ее зять – чеченский боевик и хранит на даче целый арсенал оружия. Фамилия зятя была Осипов, но сигнал пришлось передать в милицию, а бабульку поблагодарить. Это и есть работа с людьми.

– «Интурист», говорите?

Заявитель кивнул.

– Точно так.

«Интурист» традиционно являлся режимным объектом КГБ. Значит, проверять заявление придется тому, кто его принял, тут в милицию не спихнешь…

– Присаживайтесь, Анатолий Васильевич, – лейтенант сел за стол, достал из ящика специально приготовленную для таких случаев бумагу.

– Вы где проживаете?

Кутьков несколько смутился.

– На Газопроводе проживаю. Четырнадцатый дом, квартира шестнадцать. Только прописан я не там. В общаге асбестного завода прописан. Вот, поглядите…

Заявитель достал из кармана мятых штанов паспорт в замусоленной обложке. Лейтенант пролистал его и вернул. Вздохнул. Шпионы… Ну на кой шпиону нужно надиктовывать на пленку какую-то уличающую его информацию, которая может стать причиной провала? Разве только если это не шпион, а клинический шизоид.

Евсеев снова вперился взглядом в лицо посетителя. На шизоида вроде не похож. Ладно, посмотрим.

– Анатолий Васильевич, – произнес он официальным тоном. – Сейчас мы документально оформим ваше заявление и акт передачи вещественного доказательства в органы ФСБ. Вам нужно будет дать подробные показания об обстоятельствах находки, потом, если потребуется, мы пригласим вас еще раз. Вы располагаете временем?

– Конечно, для такого дела… Безопасность страны важнее, ведь правильно? – спросил Кутьков. Ему явно нравилась непривычная роль сознательного законопослушного гражданина, помогающего органам. – Я там еще и книжку нашел, вот посмотрите, может, пригодится…

Передавая Евсееву кассету, Толик даже не подозревал, в какую историю втравливает себя и своих хлопцев-херсонцев.

Следующую неделю уже вся бригада, в глаза и за глаза проклиная своего чокнутого бригадира, писала объяснительные. Если собрать их все под одну обложку, получился бы целый роман под названием «Как я провел день 16 июля 2002 года». Регулярно посещая Управление и беседуя с сотрудниками, хлопцы-херсонцы узнали много нового о себе и своей родне. Во-первых, что являются представителями «серого рынка» рабочей силы и могут быть в 24 часа депортированы на родину. Суржик вдобавок обнаружил, что его тираспольский родственник, дядя Вова, отсидел в конце восьмидесятых полтора года в колонии за браконьерство, а его прадед в Гражданскую воевал на стороне белых.

Толик с безмерным удивлением узнал, что его имя фигурировало в деле по убийству некой Матрухиной Нины Степановны, больше известной на Тверской как Нюха или Носик. На фото он узнал проститутку, услугами которой пользовался два или три раза. Ее тело обнаружили в лесу под Зеленоградом осенью 89-го. Следствие отрабатывало всех постоянных клиентов Нюхи, и если бы убийцу не поймали с поличным на «подставе» под Новый 1990-й год, то Толику уже тогда пришлось бы упражняться в жанре мемуаров на зоне. И это в лучшем случае: тогда с убийцами не церемонились. И с теми, кого принимали за убийц, – тоже…

В общем, кассета «сдетонировала». Началось с того, что Евсеев ее внимательно прослушал и выписал ключевые слова: погоны, полигон, дети полковников и генералов, иностранец, космический бизнес, техническая информация о ракетах, пароль, отзыв, ракетные войска, пять тысяч долларов, гарнизон и так далее…

То есть профессионально подготовленный оперативник ФСБ сделал то же, что и ничему не обученный работяга Толик, только словами они пользовались разными. Евсеев пришел к выводу, что для обычного бытового разговора слишком много специфических шпионских терминов, а Толик называл их западлом…

Хотя дефекты пленки не давали возможности на сто процентов восстановить разговор, было ясно – здесь что-то нечисто. Смахивает на шантаж с целью склонения к шпионажу! Лейтенант написал свое заключение, и кассета пошла снизу вверх по всем уровням Управления.

Вначале, как и положено, лейтенант доложил суть дела своему непосредственному руководителю – заместителю начальника отдела майору Валееву. Тот почесал затылок:

– Когда, говоришь, это было? Ах, неизвестно… На театральную постановку похоже… Уж больно нарочито все это – в жизни так не бывает!

– Так что будем делать? – спросил Евсеев. – Спишем в архив?

Майор Валеев задумался, узкие глаза сузились еще больше. В таких делах главное – не попасть впросак. Как говорится: лучше перебдеть, чем недобдеть!