Время Тьмы - Хэмбли Барбара - Страница 45

«Больше дыма, чем от вчерашних листьев, – думал он, – маленькое пятно, вроде тех, что делают увеличительным стеклом от солнца... не такой запах, как от листьев...»

Огонь появился намного раньше, чем в прошлый раз.

Руди послал Ингольду взгляд, в котором был намек на триумф, смешанный с беспокойством. Колдун с минуту бесстрастно смотрел на пламя, потом без движения погасил его. Он достал откуда-то огарок свечи и поднял его в нескольких футах от глаз Руди.

– Зажги свечу.

Руди зажег.

Ингольд задумчиво задул ее и с минуту молча рассматривал беловатую струйку дыма. Потом отставил свечу в сторону. Из мешочка на поясе он извлек веревку со свисающим кусочком свинца на ней, похожим на рыболовное грузило. Он держал веревку перед Руди и остановил колебания подвешенного груза свободной рукой.

– Заставь его двигаться.

Это было похоже на то, как зажечь огонь, только по-другому, и Руди с легкостью выполнил его просьбу.

– Гм, – Ингольд забрал свинцовый груз и молча спрятал его.

Слабое дуновение вечернего ветра шевелило траву рядом с ними. Руди нервничал, в душе смущенный тем, что он сделал.

– Что это? – нервозно спросил он. – Я имею в виду – как я могу это делать?

Колдун одернул рукава.

– Ты знаешь это, – сказал он, – лучше, чем я, – их глаза встретились. Между ними, как искра, проскочило понимание чего-то, известного лишь тем, кто сам чувствовал, что это такое. Для этого даже не было слов в языке тех, кто не знал. – Вопрос – это ответ, Руди. Вопрос – это всегда ответ. Но что до твоей силы, то я скажу, что ты был рожден с ней, как все мы.

Мы, подумал Руди, мы.

Он заикался, зная, что Ингольд прав, его сознание боролось с сетями невозможного.

– Но... я хочу сказать... я никогда не мог этого делать раньше.

– В своем мире не мог, – сказал Ингольд. – Или, может, и мог – ты когда-нибудь пытался?

Руди молча беспомощно покачал головой. Это никогда не приходило ему в голову после того, как прошло детство. Но незванные впечатления вторглись в его память, впечатления от снов, которые были у него в далеком детстве еще до школы. Вещи, в которых Руди не был уверен, делал ли он их наяву или только во сне. Память о некоей потребности в его душе ударила, как стрела, потребности более глубокой, чем любовь к Альде; бессловесное томление, так глубоко похороненное в нем, что он никогда не чувствовал его утраты в течение всей своей бесцельной жизни. Потребность в чем-то, что у него отобрали, когда он был слишком юн, чтобы отвоевать обратно. И, как ребенок, он почувствовал, что слезы душат его.

– Никогда? – прошептал Ингольд, его глаза были, как у дракона, которые держат и отражают, зеркало, которое поглощает душу. В нем Руди видел свою собственную память об искре, выпрыгивающей из сухих листьев, темный испуганный взгляд глубоких голубых глаз. Он видел рассыпающиеся картинки из детских снов и чувствовал глубокое горе, которое ощутил, когда в первый раз понял, что это невозможно. Голос Ингольда держал его, как бархатная цепь. – У тебя талант, Руди. Но даже твоя малая сила опасна. Ты это понимаешь?

Руди кивнул, едва в силах дышать.

– Сила будет увеличиваться, если я узнаю, как использовать ее правильно?

Старик слабо кивнул, небесно-голубые глаза были далеки и спокойны, как вода.

– Вы научите меня?

Теперь голос был очень мягким:

– Почему ты хочешь учиться, Руди?

Он в первый раз по-настоящему почувствовал все пугающее могущество старика. Голубой взгляд, как копьем, пронзил его мозг так, что он не мог ни отвечать, ни укрыться от него. Он видел собственные мысли, обнаженные перед этим взирающим могуществом, беспорядочную кашу полуоформленных стремлений и эгоистичную, несоразмерную снисходительность к своим страстным эмоциям, мелочность, леность, чувственность, тысячи грязных тупых заблуждений в прошлом и настоящем, сумрачные тени, которые он задвинул в глубину души, исследуемые пронзающим лучом.

– Я не знаю, – прошептал он.

– Это не ответ.

Руди отчаянно пытался думать, выразить больше для себя, чем для старика эту ужасную потребность. Это, внезапно понял он, было то, что Гнифт давал твоей отваге, твоему духу, твоему телу, заставляя тебя понять свою собственную правду прежде, чем ты сможешь ее выразить перед другим. Тогда он понял, почему Джил тренировалась со стражниками, понял узы доверия и понимания, лежащие между Ингольдом и Янусом. И он знал, что должен ответить правильно, иначе Ингольд никогда не согласится быть его учителем.

«Но правильного ответа нет! – кричала другая половина его сознания. – Это ничто, это не больше чем успокоение. Только осознание того, что это правильно, и я должен делать это. Только то, что я не был удивлен, когда смог вызвать огонь. Но это звучит по-разному для всех, для всего».

И внезапно Руди узнал, понял, словно что-то перевернулось внутри него, и сфокусировалась правда его собственной души.

«Скажи правду, – говорил он себе, – даже если это глупость – это правда».

Он прошептал:

– Если я не научусь этому – не будет никакой опоры. Это опора всего.

Слова много значили для него, хотя, возможно, были абракадаброй для колдуна. Он чувствовал, будто другой человек говорил через него, вытягивая ответ из его расслабленного сознания гипнотической силой бездонного взгляда.

– Что за опора? – давил на него Ингольд, спокойный и неумолимый, как смерть.

– Знание – не знание чего-нибудь, но просто Знание. Знание опоры – это опора; обладание ключом, вещью, которая имеет смысл, это смысл. Все имеет свой ключ, и знание – вот мой ключ.

– А-а.

Освобождение от этой давящей силы было подобно пробуждению, но пробуждению в ином мире. Руди обнаружил, что весь взмок, словно от физического шока или от напряжения. Он удивился, как мог просто подумать о безобидности Ингольда, как он вообще мог не быть боящимся, преклоняющимся, любящим старца.

Выражение сдержанного удовольствия быстро скользнуло по лицу старика, и с медленным просветлением Руди начал осознавать всю безбрежность магии Ингольда, видя ее отражение в собственных возможностях.

– Ты понимаешь, что это есть, – сказал колдун немного погодя. – Понимаешь ли ты, что это значит?

Руди покачал, головой.

– Только то, что я буду делать то, что должен. Я должен делать так, Ингольд.

На это Ингольд улыбнулся про себя, словно вспоминая другого очень серьезного и совсем юного мага.

– А это значит делать то, что я буду тебе говорить, – сказал он. – Без вопросов, без споров, к лучшему для твоих возможностей. И только ты знаешь, что есть лучшее. Тебе придется запомнить очень много кажущихся бессмысленными, глупых вещей, имен, загадок и стихов.

– У меня скверная память, – признался Руди со смущенным видом.

– Тогда я советую тебе улучшить ее, и побыстрей, – глаза снова стали холодными, далекими, и в режущем требовательном тоне Ингольда Руди еще раз почувствовал проблеск этой жгучей силы. – Я не воспитатель, у меня своя работа. Если ты хочешь учиться, Руди, ты должен учиться так, как требую я. Это ясно?

На долю секунды Руди подумал, что будет, если он скажет: «А если я не смогу?».

Но если вопрос – это ответ, ответ, конечно, будет: «Тогда ты не сможешь».

Это был исключительно его выбор. И хотя Ингольд будет таким же дружелюбным, как и раньше, он никогда больше не коснется этой темы.

Руди увидел свое будущее, внезапно прояснившееся, и то, что будет означать это обязательство: перемену, непривычную, всеобъемлющую, безвозвратную и пугающую, во всем, чем он был, все, что он сделает или кем станет. Выбор был навязан, он должен был принять решение, от которого никогда не сможет отказаться и которое никогда больше ему не представится принять снова.

«Почему такие вещи вечно происходят со мной?»

Вопрос был ответом: «Потому что ты этого хочешь».

Он с трудом сглотнул и почувствовал, что горло у него болит от напряжения.

– О'кей, – слабо сказал он. – Я буду делать это. В смысле, я сделаю все, что смогу.