Свежий ветер океана - Федоровский Евгений Петрович - Страница 9

Несколько раз Дима Кравченко, подобно своим кумирам, хотел отправиться в океан. К сожалению, ему не удалось осуществить эту мечту. И вот теперь, когда ветер гнал «Замору» и тихо шумела вода под ее носом, он, по-видимому, в мыслях был далеко от нас.

Ну вот что гонит таких людей? Во имя чего они бросают вызов силам, которые несравнимо выше человеческих? Кому нужны испытания безбрежностью водной пустыни, ураганами и голодом, жарой и жаждой? Почему, пройдя через ад плаваний, эти люди готовы повторить все сначала?

Любовь к морю?

Отчасти так. Пожизненный пленник моря Джошуа Слокам был таким же, как Джозеф Конрад, который писал: «В моей книге, откровенной, как предсмертная исповедь, я пытался раскрыть сущность моей ненасытной любви к морю. Возникшее таинственным образом, как всякая великая страсть, неимоверной волей богов посланная нам, смертным, чувство это росло, нерассуждающее, непобедимое, выдержав все испытания, устояв против разочарований, которые таит в себе каждый день трудной, утомительной жизни».

Или их влечет тяга к острым ощущениям?

Возможно, и это играет не последнюю роль. «Да, да, после тридцати четырех дней борьбы с морем я все еще получаю огромное удовольствие, когда смотрю на него», — говорит Хауэлз.

А может быть, презрение к смерти? Или стремление проверить свои силы?

Жербо писал, что путешествие в Америку предпринял ради удовольствия и для того, чтобы доказать себе, что он в состоянии его завершить.

Видимо, плавания таких отчаянных людей хороши тем, что они раздвигали границы наших представлений о самом человеке.

Были среди мореплавателей и такие, кто преследовал более конкретную, научную цель.

Один доказывал, что египтяне вполне могли на своих папирусных судах доплыть до Нового Света, отстаивал версию переселения народов с островов Океании на земли Южной Америки.

Другой собственным примером подтверждал, что человек, потерпевший кораблекрушение и оставшийся один на один с морем, вполне может выжить, найти для себя пищу и воду, если не впадет в отчаяние.

И подвиг Бомбара, и героические плавания других одиночек говорили о величии человеческого духа. Эти люди не настолько дорожили жизнью, чтобы бояться поставить ее на карту. Но они же и дорожили ею, чтобы не превратить существование в серые, пресные будни…

…К ночи усилился ветер. Он ожесточенно навалился на парус «Заморы». С большим трудом мне удавалось удерживать шкот. Пошла килевая качка. За воем ветра я вдруг услышал в отдалении пугающий звук. Что это?

Долго всматривался в хмарь впереди, пока не понял: это сталкивались друг с другом льдины. За этим звуком — ниже и яростнее — слышался гул, который шел от гряды торосов в зоне сплошного пака.

У меня возникло ощущение, что мы идем в западню. Я не видел еще льда, но мне показалось, что он начал смыкаться вокруг «Заморы» гудело и слева, и справа, и спереди.

Холод стал проникать сквозь намокшую куртку. Я опустился на колени, чтобы за каютой укрыться от ледяного ветра. Видимость сократилась до нескольких метров. Пошел снег. Он хлестал по лицу, и кожа начала неметь.

Проснулся Дима. Морщась, он выбрался из спального мешка, полез в трюм, открыл крышку, прикрывающую реверс. Очевидно, мысль, что в трюм набралась вода, и во сне не давала ему покоя. В трюме действительно плескалась вода, смешанная с машинным маслом. Дима растолкал Володю:

— Ты перед выходом заглядывал в трюм?

— Смотрел. А что? — Спросонья Володя только моргал глазами.

— Что, что… Вода в трюме! — вскипел Дима. — Всегда так! Пока сам не проверишь, никто палец о палец не ударит!

Дима был несправедлив. Володя трюм проверял, и Дима об этом знал, но сейчас просто не мог сдержаться. Вода могла попасть через фланец или залиться сверху, так как волны иногда накрывали палубу.

Володя молча полез в рундук, достал ветошь и стал выбирать воду.

Наверное, плыть в одиночку хорошо и потому, что надеяться не на кого, одиночка все должен делать сам. А когда в команде, да еще собранной наспех, не знают, что делать, или знают, но надеются друг на друга, то появляется раздражение, а то и откровенная вражда. И ничего путного из плавания тогда не выйдет.

Принимает Амдерма

Вдоль берега тянулись голубоватые ледяные поля. На скалах, поднявшихся прямо из моря, сидели чайки, изредка переругиваясь с товарками пронзительными голосами. Справа плыла бурая плоская равнина Вайгача. Иногда на снежниках появлялись стаи серых, линялых гусей, медленно спускающихся к полой воде. В некоторых местах лед наполз на сушу, изломался, и из трещин тянулись вверх полярные березки и ягель.

Потом суша скрылась из глаз. Но ненадолго. Из сизоватой кромки моря вдруг вырос впереди по курсу холм. Он постепенно вылезал из воды, начинал зеленеть, и на склонах лесенкой появились белые домики Амдермы.

Пока мы шли к ней, стало темнеть. Весь холм залился огнями. В созвездиях огней ярче других горели фонари на мачтах главной достопримечательности Амдермы — гидрометеоцентра. Сюда-то и поступает вся информация о погоде с громадного пространства побережья — от Новой Земли до Диксона. Над городком возвышался красно-голубой шар, похожий на среднеазиатский мавзолей, — защитный экран от радиопомех. Вокруг стояли здания управления и гидрометеообсерватории, жилые дома сотрудников.[1]

Когда мы приткнули «Замору» к знакомому пирсу, то улицы нижней, прибрежной части поселка тонули в тумане. Гидрометеоцентр как бы оторвался от земли и парил над белой пеной. Машины и вездеходы сползали с сопки с включенными фарами, растворяясь во влажной, почти непробиваемой плотности. Родители вели ребятишек из детского сада, крепко держа их за руки. Отбеги ребенок в сторону — и «ау»…

Пятнадцать лет назад на сопке еще стояли бараки. Все службы теснились в одном доме. В строительство нового центра много сил вложил тогдашний энергичный и мрачноватый начальник Михаил Владимирович Попов. Теперь он умер, его именем назвали полярную станцию на острове Белый. Все, что есть тут сейчас, — его воплощенная мечта.

Амдерминское управление гидрометеослужбы перешло в надежные руки Артура Николаевича Чилингарова, в прошлом начальника комсомольско-молодежной станции СП-9. Сейчас под ногами Артура не коварный лед океана, а крепкий пол просторного кабинета. Впрочем, застать Артура Николаевича на месте почти невозможно. Он весь в хлопотах, в беспокойстве, в бегах. Кабинет — не рабочее место для старого арктического волка. Да и хозяйство теперь немалое — телетайпы, автоматические станции, электронно-вычислительная машина, служба метеорологических спутников Земли… За всем надо присмотреть, кому-то помочь, кого-то подстегнуть, кому-то дать нагоняй. Все может простить Чилингаров, кроме равнодушия к делу. К лодырям и прогульщикам у него какое-то болезненное отвращение.

Огромная, в полстены, карта Амдерминского арктического района испещрена цветными стрелами. Между ними жирно обведены кружками полярные станции. Их много — от Карских Ворот до острова Белый, на территории в несколько тысяч квадратных километров. На других картах, развешанных в кабинете Чилингарова, в центре голубеет Карское море. Кроме сообщений о погоде амдерминская гидрометеослужба обеспечивает безаварийный и безопасный проход караванов судов по этой важной водной магистрали страны. Груз, который везут караваны, нужен нефтяникам и газовикам Тюмени и Ямала, металлургам Норильска, алмазодобытчикам Якутии.

Три раза в сутки эта служба осуществляет связь со спутником. Компьютер называет точное время появления спутника в зоне наблюдения, инженер Виктор Карасев включает ток. Мигают индикаторы, по-пчелиному гудят моторчики и трансформаторы, приборы показывают готовность. В прорези валика, где закреплена фотопленка, начинает бегать солнечный лучик. Из космической глубины метеорологический спутник передает земное изображение, преобразованное в сигналы. Телевизионная камера принимает эти сигналы, посылает их на фототелеграфный аппарат. Тут они записываются на фотопленку.