Свежий ветер океана - Федоровский Евгений Петрович - Страница 8

После окончания всех работ Данилыч истопил баню.

Баня на Севере своего рода ритуал. Только бывалый полярник может по достоинству оценить северную баню. Знаменитые Сандуновские не идут с ней ни в какое сравнение.

Данилыч плещет кипяток на раскаленные булыжины, пар клубами взвивается к потолку. Первое мгновение держусь на полке из упрямства, потом чувствую, как поджаривается кожа, наконец спрыгиваю на пол и, захлебнувшись, лью на голову холодную воду, отчего трещат волосы. Но постепенно привыкаю к жару, начинаю париться веником, добытым где-то в архангельских лесах. Несколько раз бегаю к морю, бултыхаюсь в ледяной воде Ледовитого океана и снова прыгаю на полок. Данилыч трет мне спину мочалкой, шероховатой, как крупнозернистая наждачная бумага. И вот обливаюсь теплой водой, кутаюсь в чистую простыню. Наступает полное блаженство.

Попивая пахучий крепкий квас, выдержанный на кухне Симы Ложкиной, снова думаю, как все же трудно обживаться человеку в этих краях.

Чтобы построить дом, надо в короткую летнюю навигацию завезти тысячи необходимых для этого вещей: кирпич, упакованный в ящики, как консервные банки, глину, цемент, деревянный брус, тес и доски, швеллеры, краску, паклю, листовое железо, шифер, гвозди, стекло, оконные рамы… Чего проще, казалось бы, поставить баню! Можно использовать плавник, сделать сруб, вместо котла приспособить бочку из-под солярки, ковш сделать из дюралевого рыбацкого поплавка. А веник-то все равно надо заказывать на Большой земле…

Дорого и трудно строить в Арктике. Но человек упрямо продвигается дальше и дальше. И Вайгач тоже благоустраивается. Он отказывается быть трудным островом.

Парус над морем

Циклон, который ожидали синоптики, пришел очень скоро. Ветер неожиданно, как это бывает в Арктике, задул с севера, натащил туч, двинул к побережью плавучие льды. Боясь застрять на Вайгаче, мы поспешно вышли в море.

Дима страдал от изжоги. Надо бы ему выпить горячего чая, но примус ребята потеряли где-то на одной из стоянок, когда плыли по Печоре. Не было у нас и термоса. А если придется ночевать вдали от населенных пунктов, на голых камнях побережья… На чем же вскипятить чай или сварить кашу? Питаться всухомятку? И это при Диминой язве желудка, которая стала изнурять его мучительными болями…

Скоро кончилось горючее в основном баке. Чтобы сохранить бензин в канистрах, мы решили поднять парус — ветер теперь дул тоже в корму, как и тогда, когда «Замора» шла на Вайгач.

Из трюмного рундука вытащили парус — обыкновенное брезентовое полотнище с капроновыми шнурами по углам. Один конец Дима прикрепил к блоку наверху мачты, потянул шкерт, брезент расправился и рванулся из рук. Пришлось удерживать его обеими руками. Катер сразу прибавил ход.

Забыл сказать, что у «Заморы» был еще один существенный недостаток: она была слишком широка по сравнению с продольной осью и неустойчива — нос постоянно рыскал по горизонту. С парусом «Замора» стала вести себя еще хуже. Не слушаясь руля, она то поворачивала к берегу, то уходила мористее, но все же двигалась в нужном направлении.

Иногда прямо посреди моря попадались мели. Они легко угадывались, так как чайки садились именно здесь и ловили мелкую рыбешку. Если же чаек не было, то об опасности предупреждали белые буруны. Увеличивая или уменьшая угол паруса по отношению к ветру, мы меняли курс и обходили опасное место.

Так мы шли весь день.

Я сменил Диму на парусе, когда садилось солнце. На востоке глыбились тучи, темнея и набухая, а запад пылал кроваво-красным огнем, словно там буйствовал пожар. Через сизый заслон туч прорывались лучи садящегося солнца и бросали багровые пятна, вырывая из синих сумерек то кроткие всплески волн, то кипящий белый след за кормой, то аскетическое лицо Димы, затихшего перед буйством вечернего огня.

«Замора» бесшумно резала воду. Отдаленно и безмолвно вспыхивали молнии, обозначая лохматые края туч. Блеклое мерцание наливалось силой, и вскоре там начинал бить непрекращающийся разряд, словно пульсирующую вольтову дугу перебросили между опаленными краями облаков. Очевидно, севернее шли льды. От их холодного дыхания пары конденсировались, прессовались в облака, и тучи, сверкая молниями, вытряхивали из себя снежную крупу и дождь. В том месте, где шли мы, пока было сравнительно тихо.

Свободный от вахты Дима залез на верх нашей палубы, лег на спасательную надувную лодку. Ветер шевелил его растрепанную бороду. Остро и пристально он смотрел куда-то вдаль. Не сомневаюсь: в этот момент он думал все о том же — о плавании под парусами. Еще будучи курсантом мореходки, он с волнением читал о приключениях отважных мореплавателей-одиночек — Слокама, Конрада, Хауэлза, Жербо, Бомбара… Сам ничего не имея, часто живя впроголодь, он отдавал все свои средства и силы строительству «Заморы» и хорошо понимал того же Слокама. Старый моряк лишился всего, чем владел, когда его барк потерпел крушение. Но когда знакомый капитан подарил ему полусгнивший парусный слип «Спрей», Слокам, отказывая себе во всем, отремонтировал эту развалину и осуществил свою давнюю мечту — совершил кругосветное плавание.

Он закончил его в 1895 году, пройдя 46 тысяч миль за три года два месяца и два дня. Это было самое поразительное плавание — апофеоз парусного искусства уходящего века. Позднее первый в мире моряк-одиночка вспоминал: «Я остался один на один с морской стихией и целиком находился в ее руках, но я был счастлив… Никому, за исключением людей, имеющих практический опыт, не дано понять, насколько прекрасно свободное плавание по океанам…»

В XX веке уже десятки мореплавателей-одиночек устремились в далекие и опасные плавания на парусах. В основном это были моряки, превосходно владеющие парусом. Почти неправдоподобное исключение из них — Джон Колдуэлл.

В 1944 году в Австралии моряк военного корабля Джон Колдуэлл познакомился с женщиной по имени Мэри. Превратности военной службы бросали его с одного театра боевых действий на другой. Но вот война кончилась. Регулярных рейсов в Австралию не было, и Джон решил отправиться к Мэри на парусной лодке. Он купил крошечную яхту «Язычник». Джон не хотел плыть через океан один. Ему просто необходимо было взять с собой кого-нибудь, желательно человека, умеющего управлять яхтой, так как сам он в парусах ничего не понимал.

Разумеется, желающие разделить с ним одиночество были. Но, увидев неказистую яхту, они исчезали. Тогда Джон прихватил с собой двух котят, книгу «Как управлять судном» и один пустился в плавание.

На выходе из Панамского канала, проделывая первые упражнения с парусом и румпелем, Джон выпал из яхты и догонял ее вплавь. Несколько раз он сажал «Язычник» на мель, налетал на скалы, терпел крушения.

В «Отчаянном путешествии» Колдуэлл превосходно описал все эти приключения. Во время одного из ураганов он потерял мачту, почти все продовольствие. С середины Тихого океан плыл без пищи, съел все, что можно было съесть, — бриллиантин, машинное масло, бумажник. Он единоборствовал с акулой, пытался бить из рогатки чаек, бредил, опухал от голода. Но в нем все же теплилась надежда выжить. Он был молод и хотел во что бы то ни стало победить смерть.

«Я подумал о том, — писал он, — решился бы я на это путешествие или нет, если бы знал, какие неожиданности подстерегут меня? „Я решился бы“ — таков был мой ответ. То, что я сделал, было увлекательно, несло с собой сильные ощущения. Несмотря на опасности, я был в восторге. Я испытывал жажду, знакомую всем мужчинам, — жажду приключений. И вдобавок ко всему, я приближался к единственной в мире женщине, о которой мечтал, — к Мэри!»

Колдуэлл выбросился на риф у одного из островов Фиджи. Жители выходили его, поставили в буквальном смысле слова на ноги, так как в яхте он разучился ходить. А вскоре он встретился с Мэри — этой единственной в мире женщиной, которая стала его женой.

Потом в плавание пустился знаменитый Ален Бомбар. Затем «вояж века» совершает Френсис Чичестер. За ним — Уильям Уиллис…