Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 66

Маренн повернулась и спустилась вниз, в гостиную. Уходить она не собиралась. Она понимала — объяснения не избежать. Сама напросилась. Но никак не могла заставить себя осознать, что, собственно, произошло, и что это — конец всего пути или лишь временная остановка? Она и в Берлине знала, что у него были любовницы, та же Гретель Браун, сестра Евы. Но знать-то она знала, слышала об этом, но никогда не видела. Он заботился о том, чтобы не давать ей поводов разорвать и без того непрочную связь. Теперь времена изменились — она ощущала это остро как никогда. И кто сказал, что расстояние обостряет чувства. Оно убивает их — это точно.

Пышнотелая дама быстро спустилась по лестнице вниз и, проскользнув, вышла из особняка. Она бросила на Маренн быстрый, цепкий, ревнивый взгляд. Хлопнула дверь. Весьма зло. Вслед за ней вышел Скорцени. Он сошел по лестнице в гостиную. Маренн стояла у окна. Он сел в кресло напротив.

— Зачем ты приехала сюда? — спросил сухо, не глядя на нее.

— Чтобы увидеть тебя.

Она старалась держаться спокойно, хотя внутри клокотала обида. По ее темневшим, блестящим глазам он видел, как сильно она переживает. Она взяла сигарету, он дал ей прикурить.

— Ты приехала сюда не из-за меня, я знаю, — сказал он.

— Да, верно, не из-за тебя, — она не видела смысла отпираться. — Не только из-за тебя, так сказать точнее. Кто была эта женщина? — она отвернулась, напряженно ожидая ответа.

— Мать моего сына, — она вздрогнула, ей показалось, ее больно ударили. — Ему полтора года.

— У тебя родился сын? — она едва заставила себя произнести эти слова. — Поздравляю.

— Я знаю, что тебе неприятно это слышать. Но ты спросила, я ответил. Так как есть. Было бы глупо обманывать тебя, Маренн. Ты знаешь, я хотел, чтобы у нас были дети, но ты не желала даже слышать об этом. В последний раз мы говорили об этом за несколько месяцев до гибели Штефана. После его смерти говорить уже стало бессмысленно. Но ты не можешь меня упрекнуть. Я считал твоих детей своими и сделал для них все, что мог. Ты могла удержать Штефана, и ему нашлось бы теплое местечко в тылу. Ты могла вовремя выехать из Берлина вместе с Джилл. И сейчас ей не пришлось бы принимать столько лекарств. Я не говорю, что ты виновата. Но ты сама все знаешь не хуже меня.

— Ты хочешь сказать, что все осталось там, под руинами Берлина? — она посмотрела ему в лицо. — Верно?

— Должно было остаться, — он встал и подошел к ней. — Я бы хотел, чтобы осталось. Но это невозможно. Для этой женщины, Марты, я преуспевающий бизнесмен доктор Валдес. Она связала свою жизнь с призраком. С человеком, которого не существует. Для Отто Скорцени с того самого дня, когда мы встретились в парке Венского университета, ты остаешься одна, Маренн. И порой мне бы самому не хотелось, чтобы это было так.

— Почему? — она положила ему руки на плечи. — Ты разлюбил меня, Отто?

— Если бы. Но я знаю, ты приложила немало сил, чтобы освободить из тюрьмы Шелленберга, а теперь после его смерти, взялась рьяно воспитывать Клауса. Ты говорить, все осталось под руинами Берлина. Все продолжается, а мне бы хотелось, чтобы кое-что осталось там. Навсегда. Твоя связь с Вальтером, например. Ты обещала мне сотню раз, Маренн. И ни разу не сдержала своего слова.

— Да, я помогаю Ильзе растить Клауса, — Маренн прислонилась лбом к его плечу. — Что в этом странного? Я не могу его бросить. Он подросток, почти что мальчик. Как я могу его бросить? И я действительно приехала сюда по другому поводу. Не только из-за тебя.

— Чтобы остановить Бруннера? — он отстранил ее, поднял лицо. — Верно?

— Я человек, который прошел две мировые войны. Я не могу допустить, чтобы все повторилось заново, и стало еще страшнее, чем все то, что пережили мы. Я знаю, ты теперь руководишь Бруннером, мне сказал об этом Науйокс. Я не упрекаю тебя, что вы решили сделать меня ответственной за все его преступления, в конце концов это моя плата за жизнь, за то, что мне позволили остаться в живых. Но ты знаешь, меня не напугаешь. Выбирай, Отто, либо ты покончишь с Бруннером и его деятельностью, либо я поеду к Визенталю.

— К Визенталю? Ты? — Скорцени усмехнулся и покачал головой. — Ты погубишь себя, более того, погубишь многих. Ведь Бруннер потянет за собой и Эйхмана, и Науйокса? Тебе не жалко Веру? Ты забыла о вашей дружбе. Хорошо, что хоть Ирма вовремя умерла.

— Не нужно иронизировать, — Маренн снова отошла к окну. — Если бы я хотела так поступить, я бы поступила, никого не спрашивая. Я не шучу, говорю всерьез — поеду к Визенталю, — она повернулась. — И чтобы этого не допустить, тебе придется меня убить. Да, наверное, так и есть, ты спас меня в тридцать восьмом из лагеря, чтобы потом убить меня, или отдать приказ убить, так как у тебя нет другого выхода. Но и у меня нет. Я не позволю, чтобы Бруннер и дальше проводил свои чудовищные опыты. Я не позволю этого. Даже ценой собственной жизни. Я тебя ни в чем не упрекаю. У тебя теперь другая жизнь, молодая, красивая жена, нас ничто не связывает…

— Кто жена, Марта? Она мне не жена, — Скорцени усмехнулся. — Она не жена даже доктору Валдесу, а уж тем более Отто Скорцени. Она мать моего сына, но она мне не жена. А вот жена говорит мне страшные вещи. Что она пойдет к Визенталю или, более того, поедет в Израиль, чтобы нажаловаться в МОССАД. И все из-за ревности? Маренн, неужели нас ничего не связывает? — он подошел к ней. — Маренн посмотри на меня. Куда же все делось?

— Это ты мне скажи, куда все делось, — она произнесла глухо, комок в горле мешал говорить.

— Для меня — никуда. Я, по-прежнему, ревную тебя к Шелленбергу, ты меня вообще ко всем, но молча, я это знаю. И ты все также слушаешься голоса сердца, нисколько не принимая в расчет голос разума. Я думал, ты не подойдешь ко мне в кафе, ты должна понимать, это опасно. И если я позволил тебе увидеть себя с Мартой, то только ради того, чтобы ты не подходила ко мне, чтобы никто из посторонних людей даже не догадался, что мы знакомы. Этот клуб наводнен агентами спецслужб, журналистами, меня многие знают, за мной следят. И тут — ты. Одно неосторожное движение, случайно сорвавшееся слово — и вся работа Мюллера насмарку. Ты могла скомпрометировать себя, твое настоящее имя легко могут установить, дай только повод. Потому мне пришлось дать тебе понять, что я там с любовницей. Прости меня. Но иначе ты бы подошла — тебя бы ничто не остановило. Но лучше пережить разочарование в любви, которое легко можно излечить, чем в самом деле накликать на себя внимание МОССАДа. Но ты можешь позволить себе не думать о таких мелочах. Я не ожидал, что ты поедешь за мной…

— Я и сама от себя не ожидала. Ты знал, что тот поляк Ковальский появился на твоем процессе, чтобы всю вину Бруннера свалить на меня? — она пристально посмотрела на него. — Ты знал?

— Нет, я не знал, — он вздохнул и снова опустился в кресло. — Американцы вынудили Науйокса, но потом все равно легального освобождения не получилось. Пришлось бежать, ты, наверняка, знаешь. Так что весь план отменили. А когда я освободился, об этом уже не вспоминали.

— Вальтер мне говорил именно так, — Маренн едва заметно улыбнулась.

— Вальтер знал, с кем он работал, — Скорцени взглянул на нее со скрытым упреком. — Гораздо лучше, чем ты — с кем ты жила, как выясняется. Ковальский лечился в твоей клинике, его перевели из Америки?

— Да.

— А теперь спокойно вернулся на родину? Его никто не трогает?

— Да.

— Тогда чего ты хочешь, Маренн?

— Чтобы Бруннер прекратил ставить опыты на людях. Больше ничего.

— Ты очень неосмотрительна. Здесь нельзя так себя вести, — он наклонился к журнальному столику, налил виски в бокал. — Вот шофер такси, который тебя вез, ты знаешь, кто он?

— Нет, а зачем? — Маренн недоуменно пожала плечами. — Я ему заплатила.

— Это был мой человек, — входная дверь открылась, она услышала голос за спиной и вздрогнула. — Он мне сообщил радостную весть, к нам снова приехала фрау Ким. Наверное, с проверкой.