Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 65

— Она не выйдет замуж, не волнуйся, — Маренн покачала головой. — Она так решила и сказала мне. Но если бы она знала, что ты жив, ей было бы легче. Только я не знаю, как она воспримет, что у тебя другая семья. Для нее это будет разочарованием.

— Но у Генриха Мюллера нет никакой семьи. У него никого нет, кроме Лизы. А это… — он вздохнул, взглянув на обручальное кольцо на левой руке. — Декорация в театре. Не больше. Моя жена замужем за человеком, которого не существует. Она не знает, кто я на самом деле. И никогда не узнает об этом. Но иначе нельзя — я думаю, тебе не нужно объяснять. Ты и сама понимаешь.

— Я понимаю, — Маренн грустно покачала головой.

— Только ваш красавец шеф мог позволить себе остаться тем, кто он был. Но, как оказалось, увы, ненадолго, — Мюллер помолчал, потом продолжил: — Так вот, о Бруннере. Он устроился неплохо. Живет здесь, в Буэнос-Айресе, под именем Грегорио Грегори. Имеет виллу на берегу моря. С первой женой развелся, женился на жене брата. Денежки у него водятся, видимо, американские покровители не забывают о нем. На эти средства он открыл небольшую фабрику по производству лекарств. Так что теперь — делец.

— Каких лекарств? — Маренн насторожилась.

— Самых обыкновенных, от температуры, от поноса, на все случаи жизни, — Мюллер прищелкнул языком. — Я проверял, там у него все легально. Что же касается его исследований и тех средств, которыми интересуешься ты, знаю наверняка, он создал новую лабораторию и продолжает свое дело. Местонахождение этой лаборатории пока установить не удалось. Скорей всего, она находится у него на вилле, на частной территории, так сказать, которая хорошо охраняется. Там же он содержит и людей, на которых проводит опыты. Выход за пределы территории им категорически запрещен.

— Все как в Аушвице, — заметила Маренн.

— А как иначе? — Мюллер пожал плечами. — Мне докладывали, что у него есть целая подопытная деревня, в которой последнее время, после его экспериментов, рождаются одни близнецы, и все как один с голубыми глазами и светлыми волосами. Ты же знаешь, он был помешан на том, чтобы все человечество имело светлые волосы и голубые глаза, и все как один — красавцы. Это притом, что деревня индейская, там блондинов днем с огнем не найдешь.

— А эта женщина, с которой ты беседовал в Берлине, помнишь? Софи Планк, она жива? — Маренн затаила дыхание. — Науйокс сказал мне, что они захватили ее и передали снова Бруннеру. Я не могу себе простить, я обещала ей в Берлине, что она больше никогда не встретится со своим мучителем.

— Софи Планк жива, но ей не позавидуешь, — Мюллер опустил голову. — Бруннер ослепил ее в наказание. Теперь она ничего не видит и полностью зависит от него. Он прячет ее на вилле.

— Я должна освободить ее, — Маренн наклонилась вперед и сжала пальцами край стола. — Во что бы то ни стало. Помоги мне.

— Это не так просто. Но ради Вальтера… — Мюллер запнулся. — В память о нем. Мы что-нибудь придумаем. Встречаемся завтра, здесь. К сегодняшнему времени добавь полтора часа. И никакой самодеятельности, — Мюллер предупредительно хлопнул ладонью по столу. — Здесь в Буэнос-Айресе не так тихо, как может показаться. Агенты всех мастей — на каждом шагу. Американцы, парагвайцы, моссадовцы, даже большевики. Да и с бывшими нашими будь поосторожней, мало ли кто объявится. Теперь каждый служит своему господину. Особенно не болтайся по городу. А то, знаешь, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Одного Вальтера мне пока достаточно. Да и о Джилл не забывай.

Кафе называлось «Сладкая роза». Пошловатое название вполне соответствовало внутренней обстановке — излишне пышной, громоздкой, по-латиноамерикански яркой. Маренн и сама не знала, зачем она пришла сюда. Но Мюллер упомянул, что здесь собираются бывшие нацисты, и словно невзначай заметил, что и Скорцени тоже здесь бывает.

— И, может быть, сейчас? — спросила она.

— Этого я не знаю, — Генрих усмехнулся. — Мы с ним и раньше не часто пересекались по службе, а уж теперь — тем более.

Зачем она пришла? На пятом десятке лет, как девчонка, следить за возлюбленным. Возможно даже, за бывшим возлю-бленным. Ведь за все время, что прошло после его освобождения, он не дал ей о себе знать. Скорее всего, всс осталось в прошлом. Это уж точно — мелодрама. В латиноамериканском стиле.

— У Отто… бывают женщины? — спросила она.

— Чего захотела! — Мюллер покачал головой. — Я не так часто встречаюсь с ним, чтобы тебе доложить. Но ты взрослый человек, доктор. Сама должна понимать. Конечно.

И после всего этого он надеялся, что она усидит в гостинице. Он ждал от нее слишком многого. Даже на пятом десятке лет. И вот она здесь. На пятом десятке лет, врач с мировым именем, точно школьница, потерявшая голову от любви, в пошловатой обстановке немецкого клуба под латиноамериканской вывеской. Мюллер так и рассказывал ей — немецкие эмигранты собираются здесь, чтобы пообедать и выпить пиво. А потом они идут в автомобильный клуб напротив, в кафетерий. В общем, чувствуют себя весьма привольно. Куда привольней, чем чувствовала себя в Буэнос-Айресе она.

Скорцени был здесь. Его высокую фигуру она заметила издалека. Он сидел за столиком с несколькими мужчинами — по виду, латиноамериканцами. Вокруг щебетали нарядно одетые дамы. Продолжая выдавать себя за овдовевшую госпожу Ривас, Маренн ощущала неловкость. Ей явно не хватало этой бурной латиноамериканской экспрессивности, она была излишне замкнута, сдержанна. Увидев Скорцени, она встала и сделала несколько шагов по направлению к нему, пробираясь между столиками, за которыми в клубах сигарного дыма сидели беспорядочно галдящие сеньоры и их экспансивно жестикулирующие дамы. Загорелые официанты сновали, то и дело подталкивая ее. Скорцени обернулся. Потом притянул к себе темноволосую, смуглую красавицу с глубоким декольте на платье, усадил себе на колени и опустил голову. Конечно, он видел ее. Не мог не видеть. Но поступил так. Маренн ничего разумного не пришло в голову — эмоции захлестнули. Повернувшись, она быстро пошла к выходу. Выбежала из кафе. Она хотела преподнести ему сюрприз, но в результате неприятный сюрприз получила сама. Мюллер правильно убеждал ее, что лучше сидеть в гостинице и не высовываться. Она шла по улице, ругая себя за девичью наивность — эту роскошь ей было уже поздновато позволять себе по возрасту. Что она ждала от него? Винить могла только себя. Вела себя как глупая, бестактная девчонка, а когда-то в Берлине была другой. Сама отвергала его любовь. Хотела быть свободной. И вот теперь она полностью свободна. Только не свободен оказался он. Да еще как несвободен! Она бежала от него на фронт, бежала к другим любовникам, когда он желал быть только с ней. Теперь она не нужна ему. Куда уж! Та девица, что оказалась рядом, лет на двадцать пять моложе нее. И лучше возвращаться домой. Встретиться завтра с Мюллером и возвращаться домой, бросив все мечты. И все-таки она не смогла уйти. Повернулась и пошла обратно.

Напротив бара Скорцени садился в машину, с той самой женщиной, которую она видела с ним в баре. Он сам сел за руль, они поехали. Не вполне отдавая себе отчет, что она делает, Маренн остановила такси.

— Следуйте за этой машиной, — попросила она шофера и указала на «мерседес» Скорцени.

Она даже не могла сообразить, что будет делать, когда ее обнаружат. А ее обнаружат — она не сомневалась. Скорцени не мог не заметить, что за ним следят. Она могла погубить все дело, ради которого приехала, ничем и никогда не помочь Софи и многим другим людям, оказавшимся в плену у Бруннера. Но ревность оказалась сильнее.

Когда они подъехали к кирпичному особняку на углу улицы Ривадавиа, машина Скорцени уже стояла здесь. Маренн расплатилась с шофером, вышла из такси. Дверь в особняк оказалась открыта — она беспрепятственно вошла внутрь. Поднялась по лестнице на второй этаж. Двери в комнату были распахнуты. Она увидела обнаженную брюнетку на постели. Застыв на пороге, она наблюдала, как он занимается любовью. Женщина вскрикивала, ее возгласы соединялись с его тяжелым дыханием. Вдруг женщина открыла глаза и увидела Маренн. Ахнула испуганно. Скорцени поднял голову.