Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 22

Ночью она работала в своем кабинете на Беркаерштрассе, когда около трех часов ночи начался воздушный налет. Ей позвонил дежурный офицер.

— Фрау Сэтерлэнд, немедленно спускайтесь в бомбоубежище! — прокричал он в трубку.

— Где бомбят? — спросила она.

— Район Курфюрстендамм…

— Район Курфюрстендамм?! — она знала, что Шелленберг час назад уехал домой. — Машину мне!

— Что?! — обомлел дежурный.

— Машину к подъезду! Шофера не надо. Я поведу сама.

— Слушаюсь…

На Курфюрстендамм, неподалеку от дома, где жил Шелленберг, стояла зенитная батарея. Когда Маренн подъехала, пушки грохотали во всю мощь, сотрясая стекла. Слышались разрывы падающих бомб. Она увидела, как огромный бомбардировщик попал в сходящиеся лучи прожекторов. По самолету открыли огонь зенитки. Он пытался скрыться от прожекторов, но ему это не удавалось. Дом, в котором жил Вальтер, был цел. Маренн вышла из машины и в это время услышала вой падающей бомбы.

— Ложись! — кто-то крикнул ей и, схватив за руку, бросил на асфальт.

Раздался страшный грохот. Звон разбитого стекла, треск отваливающейся штукатурки. А затем наступила тишина. Маренн вскочила. Машину отбросило в кювет. Она загорелась. Через мгновение раздались крики о помощи, затем слова команд и громкий топот солдатских сапог. Маренн бросилась к дому.

— Стойте! Куда вы? — ефрейтор из оцепления пытался задержать се. — Они еще летают!

— Оставьте!

Кругом были развалины. В квартале разорвалось пять бомб. Одна из них попала и в дом Вальтера. Она разорвалась на уровне первого этажа. Взрывом было уничтожено все левое крыло здания. Маренн подняла голову. В квартире Шелленберга горел свет. Солдаты внизу кричали:

— Эй, там, на пятом этаже! Вы что, с ума посходили! Выключайте свет!

— Подождите!

Маренн вбежала в парадную, быстро поднялась по полуразрушенной лестнице на пятый этаж. Двое солдат еле поспевали за ней. Входную дверь выбило взрывной волной. Маренн вбежала в квартиру. Спотыкаясь об опрокинутую мебель, пробежала через пустую гостиную и распахнула покосившуюся дверь в детскую. Вальтер был здесь. Он склонился над кроваткой сына. Мальчик лежал под одеялом, серым от пыли, но был цел и невредим, как и отец. В комнате не осталось ни одного целого окна или предмета меблировки, а один осколок врезался в стену прямо над кроватью ребенка. Маренн выключила свет и подошла к Вальтеру. На ее лице против воли появилась улыбка. Забыв о бомбежке, они молча смотрели друг на друга.

— Вальтер, ты цел? — в комнату вбежала Ильза, но увидев Маренн, осеклась.

Воцарилось молчание, нарушаемое гулом самолетов. Шелленберг взял сына на руки.

— Вам надо спуститься в бомбоубежище, — сказал он Ильзе. — Идем.

— Я рада, господин бригадефюрер, — официальным тоном произнесла Маренн, — что с вашей семьей все в порядке, никто не ранен. Мы поднимемся на следующий этаж.

Шелленберг с тревогой взглянул на нее. Она спокойно приказала солдатам:

— Передайте остальным — необходимо обойти все этажи, собрать раненых. Особенно тщательно обследуйте левое крыло, там большие разрушения. Один — вниз, доложить командиру. Второй — пойдемте со мной. Выполняйте.

Выходя из квартиры бригадефюрера, она слышала, как Ильза сказала Шелленбергу:

— Странно, что фрау Ким собирает раненых именно в пашем районе.

— Она собирает их по всему фронту, — мрачно ответил Вальтер. — А не только в нашем районе. Работа у нее такая.

Да, все это случилось совсем недавно. Но явно не имело никакого отношения ко всему, что происходило сейчас.

— Мне ничего не известно о намерениях бригадефюрера, — повторила она. — Ни в личной жизни, ни вообще.

И, отвернувшись, взялась за ручку двери.

— Ты мне не ответила, — проговорил он.

— Насчет чего? — спросила она не проворачиваясь, хотя прекрасно понимала, что он имеет в виду.

— Насчет всего, — голос Скорцени прозвучал напряженно. — Ты ничего не ответила.

— Мне больше нечего сказать, — Маренн быстро пожала плечами. — Я против того, чтобы убивать стариков, даже на оккупированной территории, даже если на этот счет существует десять распоряжений рейхсфюрера, а не одно. Надеюсь, теперь все ясно? Добавить нечего.

Она раскрыла дверь и вышла из палаты. К вечеру состояние оберштурмбаннфюрера резко ухудшилось. Произошло то, чего больше всего опасалась Маренн. Поднялась высокая температура, Отто мучили сильные боли. Инъекции морфия не помогали. Все говорило о том, что началось заражение. По установить очаг в полевых условиях трудно. Он терял сознание, метался в бреду, повторяя все время воспаленным, пересохшим ртом: «Маренн, Маренн…» Окружавшие оберштурмбаннфюрера врачи знали се, как фрау Ким Сэтерлэнд, и поэтому им не приходило в голову, что он звал ее. К полуночи состояние стало критическим. Маренн связалась с Берлином, прося разрешения срочно самолетом доставить оберштурмбаннфюрера в центральный госпиталь в Кракове. Военно-транспортный самолет за полтора часа домчал их до столицы генерал-губернаторства, где по приказанию гауляйтора Польши Франка на аэродроме ждала медицинская машина. В госпитале рентген показал, что при взрыве частицы мундира, а также мелкие осколки снаряда и металлическая крошка обшивки машины попали в жизненно важные органы, в том числе в желчный пузырь, который был частично заражен, его необходимо было удалять, так как создалась реальная угроза общего заражения организма.

— Я категорически против операции, — горячился главный врач краковского госпиталя. — Сильные дозы сульфаномида должны сделать свое дело. Они остановят заражение.

Маренн отрицательно покачала головой. Она скептически относилась к перспективе воздействия сульфаномида, зная, что это слабое лекарство. Однако и она не решалась на операцию, опасаясь, что даже такой сильный организм, как у Отто Скорцени, не справится с нагрузкой. Необходимо медикаментозное воздействие, но чем? Она знала, что в начале сорок первого года в Англии было впервые применено уникальное лекарство, разработанное доктором Флемингом — кристаллический пенициллин. Инъекции сделали одному из лондонских полицейских, который порезался бритвой. У него развилось заражение крови. После первого же укола пенициллина состояние больного сразу улучшилось. Однако пенициллина оказалось мало, болезнь снова набрала силу, и пациент умер. Тем не менее не вызывало никаких сомнений, что пенициллин прекрасно действует против заражения. Также Маренн было известно, что агентам немецкой разведки удалось похитить некоторое количество этого вещества из лаборатории доктора Чейна, который занимался тем, чтобы поставить производство пенициллина на промышленную основу и внедрить его в армии. В секретной лаборатории СС пенициллин изучали, ставили опыты — такого лекарства у Германии не было, а в условиях разгоравшейся войны на два фронта оно необходимо как воздух. От заражения крови и гангрены в госпиталях гибли тысячи раненых, а человеческий ресурс далеко не беспределен. Маренн знала, что в лаборатории накоплено достаточное количество лекарства для того, чтобы спасти жизнь человеку. Вместе с де Кринисом она присутствовала при эксперименте, когда новое средство вводилось пятнадцатилетнему мальчику, больному заражением крови, которое не поддавалось лечению. Мальчик выздоровел, а Маренн имела возможность впервые близко взглянуть на новое лекарство. Выглядело оно весьма скромно — коричневатый порошок, — но творило настоящие чудеса. В высших кругах Германии активно велись разговоры о том, что внедрение пенициллина необходимо ускорить. Но дальше слов дело пока не шло — не хватало денег, ведь для того, чтобы пенициллин стал массово доступным лекарством, требовались миллионы марок, а все средства безжалостно поглощало вооружение. Однако именно от этого невзрачного на вид порошка и от того, удастся ли Маренн извлечь его из сейфа секретной лаборатории и доставить из Берлина в Краков, теперь зависела жизнь оберштурмбаннфюрера Скорцени.

— Я полагаю, состояние весьма критическое, — заметил профессор Шульц, отойдя от постели пациента. — В моем госпитале было несколько таких случаев, все они, как правило, имели летальный исход. Боюсь, сульфаномид не поможет.