Рай. Том 2 - Макнот Джудит - Страница 23

Когда Мэтт наконец поднял голову, Мередит пошатнулась и едва не упала. Слова доносились как сквозь дымку. Она была слишком потрясена, чтобы сразу понять едкий смысл вопроса:

— Надеюсь, ты принимаешь противозачаточные таблетки? Прежде чем мы ляжем в постель и ты покажешь мне, как сильно хочешь получить хаустонский участок, хочу быть уверен, что после этой встречи не будет ни еще одной беременности, ни еще одного аборта.

Мередит вырвалась, отпрянула и окинула Мэтта полным безмолвной ярости взглядом.

— Аборт! — задохнулась она. — Ты, кажется, не слышал, что я сказала! У меня произошел выкидыш!

— Черт бы тебя побрал, не лги мне!

— Но ты должен выслушать…

— Не желаю больше говорить на эту тему, — грубо перебил Мэтт, и губы снова завладели ее губами в беспощадном поцелуе.

Мередит, не зная, как остановить его, заставить выслушать ее, начала сопротивляться и наконец смогла оттолкнуть Мэтта.

— Нет! — вскрикнула она, упираясь руками ему в грудь, уткнувшись лбом в его рубашку.

Он сжал ее лицо в ладонях, словно пытаясь вновь насильно откинуть ей голову, но Мередит отбивалась с силой, рожденной ужасом и паникой, пытаясь вырваться.

— Я не делала аборта, не делала! — закричала она, отступая на шаг, тяжело дыша; грудь порывисто поднималась и опускалась, слова вырвались, унося годами накопившуюся ярость и боль. Мередит забыла тщательно отрепетированную речь, забыла о том, где находится, спешила лишь поскорее объясниться с Мэттом и уйти, навек уйти из его жизни. — У меня был выкидыш, и я едва не умерла. Выкидыш! Никто не делает аборты на шестом месяце…

Несколько мгновений назад глаза Мэтта пылали желанием, теперь же обжигали холодным презрением:

— Очевидно, делают… если ты пожертвовала достаточно денег, чтобы выстроить целое отделение, где производятся подобные операции.

— Да пойми же, это очень опасно!

— Вероятно, ведь недаром ты провела в больнице почти две недели!

Мередит поняла, что Мэтт, должно быть, уже все решил давным-давно, пришел к собственным логическим, хотя и ошибочным заключениям и теперь, что бы она ни сказала, это не имеет никакого значения. Ужас происходящего едва не сломил ее. Пошатнувшись, Мередит отвернула голову, смахивая беспомощные слезы, против воли брызнувшие из глаз. Но уйти не смогла.

— Пожалуйста, — умоляюще выдохнула она, — выслушай же меня. Когда началось кровотечение, я потеряла нашего ребенка, а потом… потом попросила отца послать тебе телеграмму, рассказать, что случилось, и попросить тебя вернуться. Я и подумать не могла, что он солжет… или не пустит тебя в госпиталь, но твой отец объяснил, как все было.

И тут под натиском слез исчезли последние остатки сдержанности; по щекам хлынули соленые потоки, и рыдания мешали говорить.

— Я… я думала… ч-что влюблена в теб-бя! Ж-ждала… когда ты… придешь в больницу… ждала и ждала! — выкрикнула она. — Но тебя все не было…

Она поспешно отвернулась, плечи сотрясались от всхлипываний, которые Мередит никак не могла заглушить. Мэтт видел, что она плачет, но не пытался даже прикоснуться к ней, ошеломленный внезапно всплывшим в памяти видением — Филип Бенкрофт с побелевшим от ярости лицом цедит жестокие слова:

«Думаешь, что ты умнее и упорнее всех, Фаррел, но ты и представить не можешь, что такое настоящие ум и упорство. Я не остановлюсь ни перед чем, лишь бы навеки избавить от тебя Мередит!»

Однако после этой тирады, после того как Бенкрофт немного успокоился, он спросил Мэтта, не могут ли они поладить ради Мередит. Он казался таким искренним! И видимо, хотя и против воли, все-таки смирился с их браком. Но теперь Мэтт спросил себя, действительно ли это так и было.

«Я не остановлюсь ни перед чем, лишь бы навеки избавить от тебя Мередит…»

Но тут Мередит подняла глаза, измученные сине-зеленые глаза. И Мэтт, охваченный нерешительностью и не понимавший, чему верить, заглянул в эти глаза, и увиденное в них едва не заставило его обезуметь от раскаяния. Они были полны слез. И мольбы. И еще в них светилась правда. Обнаженная, жестокая, невыносимая, разрывающая сердце истина.

— Мэтт, — с трудом прошептала она, — у нас была девочка.

— О Боже! — простонал он, рывком притягивая ее к себе. — О Боже!

Мередит прильнула к нему, прижавшись к рубашке мокрой щекой, не в силах сдержать боль и скорбь даже в его объятиях.

— Я… назвала ее Элизабет в честь твоей матери. Но Мэтт почти не слышал ее, мозг терзали ужасные видения: Мередит одна в больничной палате, напрасно ожидающая его.

— Пожалуйста, не надо, — молил он судьбу, прижимая Мередит к себе все крепче, зарываясь лицом в ее волосы. — Пожалуйста, нет.

— Я не смогла пойти на ее похороны, — хрипло бормотала Мередит, — потому что встать не было сил… Я долго болела. Отец сказал, что позаботится обо всем.

Мучительная боль, охватившая Мэтта при этих словах, стальными когтями рвала сердце, полосовала душу, едва не бросила его на колени.

— Иисусе, — выдавил он, судорожно стискивая руки, стараясь защитить ее собственным телом, беспомощно пытаясь исцелить раны, которые причинил ей много лет назад. Мередит подняла к нему залитое слезами лицо, умоляя его о поддержке и утешении.

— Я попросила его засыпать гроб Элизабет розами. Розовыми. Неужели… неужели он солгал, когда говорил, что послал их?

— Послал! — яростно пробормотал Мэтт. — Конечно послал!

— Этого… я не смогла бы вынести, если узнала бы, что он солгал.

— О, пожалуйста, дорогая, — запинаясь, пробормотал Мэтт. — Пожалуйста, не нужно. Не нужно.

Сквозь туман собственной скорби Мередит распознала невыносимую тоску и боль Мэтта, увидела его искаженное мукой лицо, и нежность, давно забытая сладостная нежность наполнила сердце, пока оно не заныло.

— Не плачь, — шепнула она, не вытирая слез, и осторожно коснулась пальцами жесткой щеки. — Теперь все кончилось. Твой отец открыл правду. Поэтому я и приехала сюда. Я должна была рассказать тебе, что случилось на самом деле. Должна была попросить у тебя прощения…

Мэтт откинул голову, закрыл глаза и судорожно сглотнул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле комка слез.

— Простить тебя? — выдохнул он. — За что?

— За то, что все эти годы ненавидела тебя. Мэтт вынудил себя открыть глаза и взглянуть в прекрасное лицо.

— Твоя ненависть не может сравниться с той, какую в этот момент я испытываю к себе.

Сердце Мередит сжалось от беспощадного раскаяния, которое она увидела в глазах Мэтта. Он всегда казался ей таким неуязвимым, безжалостным, что Мередит считала его неспособным на глубокие чувства. Может быть, она была тогда слишком молода и неопытна? Но как бы то ни было, теперь она была готова на все, чтобы утешить и ободрить его.

— Все прошло. Не думай больше об этом, — мягко попросила она, приникая лицом к его груди, но он, казалось, не слышал ее.

Минуты текли в молчании. Наконец Мэтт заговорил снова, и Мередит поняла, что он не может больше ни о чем думать.

— Тебе было очень больно, когда все это случилось? — выдавил он наконец.

Мередит опять попыталась уговорить его не думать о прошлом, но ясно осознала, что он просит разделить с ним беды, которые по праву должен был делить с ней много лет назад, и предлагает запоздалую возможность обратиться к нему за утешением, в котором Мередит так нуждалась. И она постепенно поняла, что хочет этого даже сейчас. Стоя в кольце его рук, она ощущала медленное успокаивающее поглаживание его ладони по голове и плечам и неожиданно годы отлетели прочь, растворились и исчезли, и ей было не двадцать девять, а восемнадцать, как тогда, а ему — двадцать шесть, и она была влюблена в него… Мэтт был силой, опорой и надеждой. Безопасностью и защитой.

— Я спала, когда все началось. Что-то разбудило меня… какое-то странное чувство, и я включила лампу. А когда посмотрела вниз, увидела, что простыня и одеяло намокли от крови. Я закричала. — Мередит остановилась и лишь через несколько мгновений заставила себя продолжать: