Когда бьет восемь склянок - Маклин Алистер - Страница 24

— Надеюсь, что так. После такого приема, остается надеяться, что не ожидали. — Он помассировал горло, выпил немного виски и откашлялся. — Я и сам не предполагал здесь оказаться. Вы знаете, сколько было на борту «Нантсвилла»?

— Думаю, около миллиона.

— Вот и я так думал. Восемь миллионов! Только подумайте, потерять восемь миллионов фунтов. Золото, которое переправлялось в Штаты, в подвалы Форта Нокс, обычно грузили малыми партиями, по 108 слитков за раз. В целях безопасности. Для надежности. На случай, если что не так. Но банк был уверен, что на этот раз все будет нормально, его агенты погнались за вознаграждением и поступили очень умно, погрузив четыреста сорок слитков сразу, никому ничего не сказав. Восемь миллионов. В Главке сходят с ума. И все валят на меня.

А теперь он прибыл сюда, чтобы все свалить на меня. Я сказал:

— Вы должны были мне сообщить об этом. О том, что появитесь здесь.

— Я пытался. Но вы нарушили предписанный график связи. Самое элементарное нарушение, Калверт, и самое серьезное. Поэтому я и понял, что ваши дела стали еще хуже. Поэтому я решил, что требуется мое присутствие. И поэтому я прибыл военным самолетом, а затем спасательным катером... — Должно быть, у него был самый быстроходный катер из всех, что а видел в заливе. — Где Ханслетт?

— Не знаю, сэр.

— Вы не знаете? — Он спросил самым спокойным невыразительным тоном — тем, который я терпеть не мог. — Вас не было на борту, не так ли?

— Да, сэр. Боюсь, его увезли силой. Пока не знаю, каким образом. Что вы делали последние два часа, сэр?

— Лучше вы это объясните. — Хоть бы он прекратил возиться с этим проклятым моноклем. Возможно, он носил его не из снобизма, он помогал ему сосредоточиться, но уж больно раздражала манерность, с какой он вставлял монокль в глаз. Сейчас меня все раздражало.

— Этот спасательный катер доставил вас сюда только сейчас. А должен был часа два назад. Почему вы тогда не появились у нас?

— Я появлялся. Мы чуть было не проскочили «Файркрест» в темноте, когда шли вдоль материка. На борту никого не было. Поэтому я решил пообедать. Но насколько я могу судить, на борту этой посудины ничего кроме фасоли нет.

— Отель «Колумбия» не предложит вам ничего другого. Разве что еще гренки к фасоли, если очень повезет. — «Колумбия» — это единственный отель на Торбее.

— Копченая форель, филе из вырезки и бутылка рейнвейна. Я обедал на борту «Шангри-Ла»... И все это с легким намеком на улыбку. Дядюшка Артур опять выставил свою ахиллесову пяту: он уважал титулы и богатство, баронет с доходом, выраженным семизначным числом, был для него так же хорош, как наследный принц.

— На «Шангри-Ла»? — Я уставился на него, потом сказал: Да, конечно, вы же мне говорили. Вы знакомы с леди Скурос. То есть вы знаете ее очень хорошо, а мужа достаточно неплохо. Как поживает наш старина Энтони?

— Прекрасно, — холодно сказал он. Чувства юмора у дядюшки Артура хватит на четверых, но только не в разговоре о титулованных миллионерах.

— А леди Скурос?

— Ну-н... — Он колебался.

— Не так прекрасно. Бледна, измучена, несчастна, с темными кругами под глазами. Почти такими же, как у меня. Ее муж плохо с ней обращается, очень плохо. Он ее изводит морально и физически. А на руках у нее следы от веревок. Почему у нее на руках следы от веревок, сэр Артур?

— Это невозможно. Просто фантастика. Я знал бывшую леди Скурос, которая умерла в этом году в больнице. Она...

— Она лечилась в психической лечебнице. Скурос был настолько любезен, что рассказал мае об этом.

— Ну и что? Она обожала его. Он обожал ее. Человек не может так измениться. Сэр Энтони... сэр Энтони — джентльмен.

— В самом деле? Расскажите, как он сделал свои последние миллионы. Вы видели леди Скурос, на так ли?

— Да, я ее видел, — медленно сказал он. — Она запоздала. Она пришла только ко второму блюду. — Он не видел в этом ничего примечательного. — Выглядела она неважно, на правом виске у нее был кровоподтек. Она сорвалась, взбираясь на борт из шлюпки и ударилась о планшир.

— Больше похоже, что она ударилась об своего мужа... Но вернемся к прошлому, к тому времени, когда вы в первый раз взошли на борт «Файркреста». Вы осмотрели судно?

— Я осмотрел его. Все, за исключением кормовой каюты. Она была закрыта. Я предположил, что вы прячете там что-то такое, что не хотели бы показывать случайным посетителям.

— Там было кое-что. То, что неслучайные посетители не хотели показывать вам, — медленно сказал я. — Ханслетт. Связанный Ханслетт. Они ждали сообщения о моей смерти, затем они убили Ханслетта или увезли с собой. Если бы сообщения о моей смерти не было, они дождались бы, пока я вернусь, и схватили меня тоже. Или убили бы нас обоих сразу. Ведь им ясно, что я знаю слишком много, чтобы оставаться живым. Им нужно много времени, чтобы вскрыть сейф на «Навтсвилле» и вытащить все эти тонны золота, а теперь они почуяли, что их время истекает. Сейчас они в отчаянии. Но пока они не сделали ни одной непоправимой ошибки.

— Они ждали сообщения о вашей смерти, — механически повторил дядюшка Артур. — Не понимаю.

— Речь идет о том вертолете, который вы прислали, сэр. Нас сбили вечером после захода солнца. Пилот мертв, а машина на дне моря. Они уверены, что я тоже мертв. — Теперь понятно. Я вижу, вы набираете темп, Калверт. — Почти никакой видимой реакции. Может он уже достаточно выпил к тому времени, но больше походило на то, что он ищет подходящую комбинацию, которая вернет меня в ряды безработных быстро и без особых затрат. Он зажег длинную манильскую сигару и задумчиво затянулся. — Когда мы вернемся в Лондон, напомните мне, чтобы я показал вам мой конфиденциальный рапорт на вас.

— Хорошо, сэр. — Пусть будет что будет.

— Я обедал с заместителем министра всего сорок восемь часов назад. Он спросил меня, между прочим, какая страна располагает лучшими агентами в Европе. Я не знал тогда, что ответить на этот вопрос. Но я сказал ему, кто, по моему мнению, является лучшим агентом в Европе. Филипп Калверт.

— Вы очень добры, сэр. — Если бы убрать бороду, стакан с виски, сигару и монокль, то по выражению его лица можно было бы попытаться угадать, что задумал он своим изощренным умом. — Но вы собирались выгнать меня с работы тридцать шесть часов назад.

— Если вы в это верите, — тепло сказал дядюшка Артур, — то поверите еще кое-чему. — Он выпустил облако вонючего дыма и продолжил. — Один из пунктов в рапорте о вас гласит: «Не годится для обычного расследования. Теряет интерес и быстро начинает скучать. Проявляет лучшие качества в экстремальных ситуациях. В этих случаях не имеет себе равных». Это официальный документ, Калверт. Мне не придется потом отрезать себе правую руку?

— Нет, сэр. Знаете, кто вы, сэр?

— Старый черт Макиавелли, — сказал дядюшка Артур с некоторым удовлетворением, — Вы поняли, что тут происходит?

— Да, сэр.

— Налейте мне еще виски, мой мальчик, на этот раз побольше, и расскажите мне, что произошло, что вы знаете, и что вы предполагаете. И я налил ему побольше виски и рассказал, что произошло, что я узнал, и столько из того, что я предполагал, сколько мне показалось разумным ему рассказать. Выслушав меня, он сказал:

— Итак, вы думаете, — Лох-Гурон?

— Должен быть, Лох-Гурон. Больше я нигде ни с кем не разговаривал и никто не мог меня увидеть. Кто-то узнал меня там. Или получил мое описание по радио. Именно по радио. Судно, которое караулило нас с Вильямсом, пришло из Торбея или откуда-то вблизи Торбея. Им бы понадобилось в пять раз больше времени, чем нам, чтобы добраться на судне из Лох-Гурона. Где-то здесь, на море или на суше, есть радиостанция. И где-то на Лох-Гуроне есть другая.

— Вы видели лодку университетской экспедиции на чужом берегу Лох-Гурова. Якобы университетская экспедиция. У них на борту мог быть передатчик.

— Нет, сэр. Видели бы вы этих чудаков с бородами... — Я встал, раздвинул шторы по обеим сторонам салона и снова сел. — Я сказал вам, что их лодка была повреждена. Она стояла на мертвом якоре, однако в ней было полно воды. Сами они ее не дырявили, естественным путем она тоже возникнуть не могла. Кто-то о них позаботился. Еще одно мелкое происшествие с малым судном, которые так часто происходят в этих местах.