Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 75

— Вы говорите, Вера, меня тоже снова ждали в Минске? — Лиза не могла поверить в то, что услышала. Не вызывало сомнений, что до сих пор остававшийся неизвестным провокатор сдал партизанскую группу, однако он не знал, что Белозерцева изменила план в самый последний момент. Видимо, Катерина Алексеевна догадывалась, кто предатель, и спасла своих людей. Но ненадолго. Более всего удивило Лизу, что до последнего момента в Минске были уверены, что и она, по легенде — фрейлян Арсеньева, должна была находиться в группе с Тоболевич и Зибертом, для которых готовилась засада. Выходит, провокатор не знал, что она улетела в Москву. И не мог знать. Только теперь, спустя четыре года, сидя за тем же столом, где когда-то она разговаривала со своими соратниками, готовясь к операции по устранению Кубе, Лиза обратила внимание на тот факт, что улетала она в Москву не с савельевского аэродрома, а с площадки соседнего отряда бывшего политрука Федорова. «Аэродром размыло от дождей, — сказала ей тогда Белозерцева, — когда еще просохнет». Выходило, причина заключалась не в том, что размыло, скорее всего Белозерцева не хотела, чтобы руководители отряда знали, что Лиза улетает. Для них она все еще оставалась в Минске. И там ее готовились убить гестаповцы. Кто же предал? Неужели кто-то из высших руководителей партизан? Могло ли такое быть? Выходит, могло.

Рассказ Веры ошеломил Лизу. Теперь она была уверена, Кулиша действительно подставили для отвода глаз, предатель был, и предатель весьма влиятельный. Он раскрыл немцам план покушения на Розенберга, намеревался сдать всю боевую группу, готовившую ликвидацию Готтберга. Только Кубе он проворонил, и именно потому, что решение принималось на квартире Никольского, операция была осуществлена небольшой группой разведчиков, а партизанам, точнее, их руководству, ничего не было известно об этом. Зато в «оплату» немцы потребовали от своего соглядатая передать им всех, кто был причастен к покушению, и Катерине Алексеевне просто чудом удалось обмануть провокатора.

Однако позднее он все-таки взял свое. Гибель Зиберта, смерть Инги Тоболевич — это звенья одной цепи. Не зацепило только Веру исключительно потому, что она никогда не появлялась в партизанском отряде, и о том, что она связная Никольского и в курсе всех дел, мало кто знал. Однако теперь Вера подвергалась нешуточной опасности. Предатель не ушел с немцами, он остался в Минске и теперь сделает все, чтобы замести следы. Даже смерть Никольского, зарезанного бандитами, виделась сейчас Лизе иначе — бандитов могли подослать с весьма определенным заданием. И швейцарские часы дедушки здесь вовсе ни при чем. Предатель не успокоится — боязнь быть разоблаченным будет подхлестывать его совершать все новые преступления. Рано или поздно он узнает, что Вера имела отношение к группе Никольского. Тогда за Верину жизнь не дашь и ломаного гроша. Ведь судя по тому, как ему легко все сходит с рук, он занимает высокое положение и имеет возможность влиять на ситуацию.

— Вы ешьте, ешьте, — Вера снова придвинула Лизе хлеб. — Я недавно карточки потеряла, украли, наверное, — она вздохнула. — Задремала в очереди, вот и вытащили. Но на фабрике мне помогли, собрали продукты, так что кое-что у меня есть, а карточки обещали восстановить.

— Нет, спасибо, Вера, я сыта, — отказалась Лиза. — А что Савельев? — спросила она почти шепотом. — Вам что-нибудь известно о нем? Он в Минске?

— Пока в Минске, — Вера кивнула. — Второй секретарь ЦК Белоруссии. По идеологии. Но скоро, говорят, его переведут в Москву. Иван Кузьмич теперь в большом почете. Вы думаете, он? — испуганно проговорила Вера и, прижав ладонь к губам, осеклась.

Лиза не успела ответить. За стеной что-то упало, послышалась пьяная ругань, крики, переходящие в вопли, а потом в дикий вой.

— Что это? — Лиза вздрогнула, она никак не могла привыкнуть к правилам повседневной жизни пролетариата.

— Да мастер, видно, явился, — поморщилась Вера. — Нагулялся с дружками, теперь дебоширит. У них так едва ли не каждый вечер. Теперь на всю ночь растянется.

— А он к вам не ворвется? Ведь ваша половина соединяется с той, которую занимал Петр Михайлович? — Лиза вспомнила о чулане, через который обычно проходила к профессору.

— Что вы, — Вера махнула рукой, — как только Петра Михайловича похоронили, мы еще с теткой заделали тот чулан, заколотили его досками прочно. Как чувствовали, кто в соседи к нам пожалует. Если бы еще у них возможность была на мою половину заходить, я бы и нескольких дней не протянула.

— Так значит, Савельев в Минске, и он при власти, — задумчиво повторила Лиза. В стену громко стукнуло, раздался душераздирающий визг. — Второй секретарь, — продолжала Лиза, уже не обращая внимания на драку соседей, — это большая шишка. К тому же кандидат на переезд в Москву. Все нити в его руках, у него власть…

— Вы думаете, Иван Кузьмич, — Вера всхлипнула, — он сам?

— Думаю, либо сам, — проговорила Лиза тихо, — либо он покрывает провокатора. Но по какой причине — неизвестно. Я вот что вам скажу, Вера, — она наклонилась через стол к девушке. — Завтра я вернусь в Ленинград, на всякий случай оставлю вам свой адрес. Мало ли, пригодится когда. Я постараюсь все выяснить и докопаться до правды. Вы же будьте осторожны, — предупредила она Веру строго. — Нигде и никогда не упоминайте, что были связной у Никольского. Я предполагаю, Петра Михайловича убили не случайно, он что-то знал, и его убрали, руками хулиганов. Даже если это повредит вашей комсомольской карьере, лучше подумайте о других заслугах. Эти «заслуги» теперь скорее всего выйдут вам боком. Мне кажется, пока просто ничего не известно о том, что вы близко сотрудничали с Тоболевич, Зибертом, со мной, вообще замешаны в устранении Кубе. Поэтому вас не трогают. Но ради бога, сделайте так, чтобы люди, заинтересованные в том, чтобы подробности дела никогда не всплыли, узнали о вашем участии как можно позже, а лучше никогда. Не попадайтесь им на глаза, не напоминайте о себе, пусть они о вас забудут.

Когда Савельев уедет в Москву, станет легче, оттуда ему уже труднее будет контролировать, что происходит в Минске, хотя, конечно, он оставит здесь своих соглядатаев. Но Москва — это Москва, там все другое. Вас оставят в покое.

— Вы думаете, меня тоже могут убить? — проговорила Вера, сжав пальцы на груди. — За что?

— За все, что вы знаете, — ответила Лиза. — И меня тоже. Теперь у меня нет сомнений.

— Но я не могу поверить, чтобы Иван Кузьмич… — Вера трясла головой, по щекам текли слезы.

— Мне тоже очень трудно поверить, — Лиза встала из-за стола, подошла к девушке и, прижав ее голову к себе, гладила по волосам.

Ей снова вспомнился сентябрь сорок третьего, прыжок с парашютом, встреча с Савельевым. Он произвел на Лизу впечатление смелого, честного командира, настоящего партизанского предводителя, пользовавшегося непререкаемым авторитетом среди подчиненных. Кто бы мог подумать тогда, что предателем окажется не Кулиш. Но кто? Сам Савельев?

Как и Вере, Лизе верилось в подобное с трудом. Но она ни мгновения не сомневалась, Савельев знал, кто настоящий провокатор, и покрывал, используя в своих целях. Он дал предателю уйти безнаказанным, а возможно, до сих пор держал при себе, продолжая игру. Как бы то ни было, заботясь о собственной карьере, с которой все будет кончено, откройся истина, он убирал всех, кто мог встать на его пути. Конечно, такие люди, как Тоболевич, Зиберт, Никольский, не стали бы молчать. Они не боялись изощренных методов гестапо, смело смотрели в дуло пистолета, шли на умопомрачительный риск ради святого дела. Они все отдали ради Победы и не позволили бы опозорить ее, смешать с грязью предательством и сговором. За свою принципиальность и отвагу они все поплатились жизнью. А что же Катерина Алексеевна? Если она до сих пор жива, — подумала Лиза, — то лишь потому, что она — слишком крупная фигура, и на ее стороне был сам Берия. Скорее всего его покровительство и спасает ее от окончательной расправы. Но надолго ли хватит этого?