Большая книга ужасов – 52 (сборник) - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 14

– Тогда бегом, пока мать не выкинула! У меня предчувствие…

– Что, тоже экстрасенс? – не выдержал я и нажал на звонок.

Отец не ждал меня так скоро, да еще и с гостем. Вышел такой в трениках, увидел Рыжего с разбитой физиономией и решил не стесняться своего вида.

– Ты чего это? Нагулялся?

– Мы на секунду, пап. – Я протащил Рыжего в свою комнату. Отец шел за нами и, казалось, как-то странно смотрел на меня.

Еще с порога я увидел то, чего боялся Рыжий. Мой рюкзак валялся на кровати выпотрошенный, и в куче барахла я не увидел приметного бумажного пакета с котятами.

– Телефон искал, – объяснил отец. – Мой-то сел давно…

Я молча переворошил кучу на кровати – пакета не было. Краем глаза смотрел, как вытягивается у Рыжего лицо. Кажется, только присутствие отца мешало ему бежать копаться в мусорном ведре.

– Тут пакетик был…

– С глиной? Я выкинул, извини. Зачем он тебе?

Я побежал к помойке, потому что иначе Рыжий бы меня опередил. Он все равно первый ворвался на кухню, дернул дверцу шкафа под раковиной и осторожно, держа за края рваный пакет, вытащил куклу.

– Видишь, царапину на лице? – Он плюхнул глину прямо на стол (отец пока не видел) и показал на кукольную голову, утыканную песчинками, волосками, исчерканную мельчайшими трещинками, как это бывает со всеми необожженными поделками из глины.

– Допустим. Со стола убери.

Из комнаты к нам шел отец, ему тоже было интересно, что за ценный такой комок грязи, который и выкинуть нельзя. Рыжий торопливо завернул куклу:

– Пойдем на улицу поговорим спокойно.

Отец еще не закрыл за нами дверь, а Рыжий уже рассказывал мне о той загадочной царапине на лице. По его, выходило, что он не сам меня ударил только что на берегу, а сделал это потому, что отец сильно швырнул куклу головой в ведро.

– И так во всем, понимаешь, во всем! Ее нельзя ронять, царапать, даже просто хранить там, где мало воздуха. Сам задыхаться будешь. Это как смерть Кощеева на игле, только хуже, потому что далеко не спрячешь. А ты ее в рюкзак…

Я вспомнил приступы удушья в больнице и сегодня с утра. Верить Рыжему не хотелось, в конце концов он сам меня ударил. Но приступы-то были, пока кукла лежала в рюкзаке. Я вертелся, елозил по полу с рюкзаком на спине, и кукла внутри тоже болталась. Приступы проходили, когда она переваливалась поближе к верху, к свежему воздуху. А мой аппендицит…

– Дай-ка! – Я взял у него сверток и осмотрел глиняное пузо: вот она, вмятина от иглы, я ж ее видел, просто забыл…

– Ага, с иголкой нашел, – подтвердил Рыжий. – Они все попадаются с иголками, реже – сломанные, тогда хана. Тебе еще повезло.

Мы опять пришли на берег и уселись на бревнышко у самой воды. Я подумал, если Рыжий так спокойно говорит о таких странных вещах – точно разыгрывает. Но мне бы хотелось тогда, чтобы он меня разыгрывал. Так понятнее, и вообще.

– Где, – спрашиваю, – попадаются? Ты их ведрами, что ли, собираешь, как яблоки, да?

Рыжий пожал плечами:

– Чаще всего, в перелеске. Причем в одном и том же квадрате, я тебе потом покажу. Думаю, там какая-то волшебная земля, иначе Контуженая давно сменила бы место. Я ж их откапываю, иголки вынимаю. Наверняка она замечает. В том году двоих нашел с иголками. В этом тоже…

– И куда деваешь?

– Тебе первому отдал, уж больно шевелюра приметная. А так разве поймешь, где чья? Прикапываю в правильном месте, они тогда перестают действовать. Теоретически. Так-то разве узнаешь?

– А ее не боишься?

Рыжий так на меня посмотрел, что сразу стало ясно: не боится. Надо же, а я его за труса держал!

– А остальные? Как вообще поселок до сих пор жив, с такой соседкой? За разбитое стекло!..

– Сторонимся… Кстати, что это вам приспичило ей стекла бить?

Я рассказал. Хотя мог бы и не рассказывать, Рыжий перебил меня:

– Ну да, Витек любит заманивать москвичей к ней на участок. Очень удобно, вроде и сам не виноват… – Он зло уставился на воду и в десятый раз, наверное, пока мы тут сидели, потрогал шею. Прям, нервный тик! Еще я подумал, что он банально поссорился со своим Витьком, а нет, так мы бы здесь и не сидели.

– Он добегаться так не боится, Витек твой?

– Боится, наверное. Мы все чего-нибудь боимся, правда? Это ж не повод отказывать себе в развлечениях.

Тут я был готов с ним согласиться. А все равно звучало по-дурацки: куклы какие-то, ведьмы-ветеранки. Не хотелось мне верить Рыжему. Потому что если поверишь, то хана.

Я представил, как через несколько лет иду с этой куклой, например, в армию. В ранец убрать нельзя – задохнешься, придется нести так. Засмеют – полбеды, но ведь каждому захочется потрогать, повертеть в руках, а у меня потом синяки будут. А если скажешь: «Не дам», – покажешь слабину, то все. Будут забавляться, как мелкота над Егором с его банками. Выкрадут и начнут швырять по казарме от одного к другому, а ты бегай между ними, как дурак, потому что разобьется кукла – и ты разобьешься. Или без затей нечаянно сядут сверху, тогда вообще никто не поймет, от чего ты умер. Правильно Рыжий сказал: игла Кощеева, только еще хуже.

– И как мне теперь?

Рыжий опять потрогал шею.

– Да прикопаем по правилам – и все. Только тебе придется подождать, новолуние еще не скоро… – Он увидел мою перекошенную физиономию и добил: – И не забудь, что Контуженая будет искать куклу, почти наверняка. Я точно не знаю, но скорее всего она за ними возвращается в тот перелесок. Иначе я бы больше находил. Мое-то место она пока не спалила…

Я вспомнил топот на лестнице и как там кто-то потянул меня за рюкзак. Может быть, то и была ведьма? Да ну бред, откуда ей знать, что кукла у меня?! Хотя кому она еще нужна… А кто тогда приходил ко мне ночью в лагерь, когда никакой куклы еще не было?

– Слушай, а у этой Контуженой ноги большие?

– Не приглядывался. А что?

Я рассказал ему про след «ведьминого копыта» в лагере и в больнице. Рыжий крепко задумался. Минут пять в реку плевал с отрешенной физиономией и все трогал шею. Я уже решил, что он забыл, но тут он очнулся:

– Знаешь, я что думаю? Жертвы проклятий становятся ближе к миру мертвых. Могут слышать голоса или видеть что-нибудь странное. Мертвые к ним тянутся, потому что уже держат за своих, понимаешь?

– Обнадежил!

– Да ладно тебе! Сказал же, прикопаем, и забудешь… А мертвяки только в сказках страшные. В жизни – наоборот: могут, например, предупредить об опасности или даже спасти, если у тебя протекция хорошая.

– Чего?!

– Ну в семье ведь умирал кто-нибудь, правда? Бабушка там…

– Была бабушка! Только я ее почти не помню…

– А она тебя помнит. И очень заботится, чтобы ты, балда, не лез, куда не надо, и не делал, чего не надо… Предупреждает, понимаешь?

– Что-то я ее не видел.

– Вот дурной! Она что тебе, должна явиться и сказать прямым текстом?! Это просто, что ли, по-твоему?! Нет, дорогой, она предупредит так, как сочтет возможным, с помощью знаков, знамений, просто попросит тех, кто умер где-то поблизости и недавно…

– Так следы-то откуда?

– Следы, может быть, и ведьмины. А вот то, что ты выходил и она тебя не застала…

– Понял-понял! Это меня, значит, мертвяки выманили. – Как-то складно у Рыжего все получалось. – А ты меня не дуришь?

Вместо ответа Рыжий взял у меня сверток, развернул. На колени ему выпал кусок глины с волосами. В нем с трудом можно было разглядеть фигуру человечка, но Рыжий осторожничал, будто у него в руках и правда что-то живое. Он взял глиняную руку и несколько минут дышал на нее, чтобы разогреть. Я смотрел, не вмешивался. А Рыжий: раз! Резко, двумя пальцами согнул там, где у бесформенной кукольной руки должно было быть запястье.

– Жди.

Я уже догадывался, чего конкретно ждать, и уселся нарочито смирно, положив руки на колени. Если я так буду сидеть и никуда не рыпаться, то ничего не случится. Я медитативно уставился на воду, а потом и вовсе закрыл глаза. Никуда не залезу, ни с кем не подерусь, запястье будет цело, и Рыжий обломается со своим розыгрышем. И тут меня хлопнули по спине: