Великолепная Софи (В поисках любви) - Хейер Джорджетт - Страница 12

После обеда лорд Омберсли даже не появился в гостиной, а мисс Рекстон мило попросила разрешить детям спуститься вниз, добавив, обернувшись с улыбкой к Чарльзу, что ей еще не довелось видеть своего маленького друга Теодора после того, как он приехал на пасхальные каникулы домой. Однако, когда ее маленький друг появился с Жако на руках, она резко отпрянула на стуле и вскрикнула.

Ужасный момент разоблачения настал, и благодаря (зло подумала леди Омберсли) прискорбному отсутствию контроля мисс Эддербери за своими воспитанниками, в самый неподходящий момент. Чарльза сначала это появление позабавило, но очевидное неодобрение мисс Рекстон быстро привело его в чувство. Он сказал, что как бы хорошо обезьянка ни чувствовала себя в классной комнате, а об этом будет разговор позже, гостиная матери была неподходящим для нее местом, и велел Теодору тоном, не допускавшим возражений, немедленно унести Жако. Теодор сердито нахмурился, и одно ужасное мгновение его мать чувствовала себя на пороге безобразной сцены. Но Софи быстро выступила вперед и сказала:

– Да, унеси его наверх, Теодор! Мне надо было предупредить тебя, что больше всего он не любит находиться в компании! И, пожалуйста, поторопись, я собираюсь показать тебе интересную игру в карты, которой меня научили в Вене.

Она подталкивала его к выходу, пока говорила, а затем закрыла за ним дверь. Обернувшись и заметив, что Чарльз холодно смотрит на нее, она сказала:

– Я попала в немилость из-за того, что привезла детям животное без твоего позволения? Уверяю тебя, он очень спокойный; не стоит его бояться!

– Я его совершенно не боюсь! – огрызнулся Чарльз. – Очень любезно с твоей стороны подарить его детям!

– Чарльз! Чарльз! – позвала Амабель, дергая его за рукав. – Она привезла нам еще и попугая, и он прекрасно говорит! Только Эдди накинула на его клетку шаль, потому что ужасные и грубые матросы учили его говорить. Скажи ей не делать этого!

– О Боже мой! Я погибла! – воскликнула Софи в комическом отчаянии. – Тот человек обещал, что несчастная птица не скажет ничего, что заставит краснеть! Что же теперь делать?

Но Чарльз уже смеялся. Он сказал:

– Скажи своей наставнице, Амабель, чтобы она воспитала попугая. Кузина, дядя Горас говорил, что ты хорошая малышка и не доставишь нам хлопот. Ты с нами менее чем полдня. Боюсь даже представить, что ждет нас к концу недели!

IV

Нельзя сказать, что обед леди Омберсли был удачным, но он заставил о многом задуматься большинство из тех, кто присутствовал на нем. Мисс Рекстон, воспользовавшись возможностью, которую предоставили ей остальные, увлекшись коллективной игрой, подсела к своей будущей свекрови и завела с ней разговор. Она вернулась домой убежденная в том, что как ни мало недостатков у Софи, та очень плохо воспитана и нуждается в тактичном руководстве. Мисс Рекстон призналась леди Омберсли: она сожалеет, что из-за траура в ее семье им пришлось отложить свадьбу, так как онасмогла бы стать опорой и поддержкой для свекрови в теперешнем ее несчастье. А когда леди Омберсли довольно вызывающе сказала, что не считает присутствие племянницы в доме несчастьем, мисс Рекстон улыбнулась ей, давая ронять, что она сочувствует тому, какие усилия приходится рой прилагать; сжала ей руку и заметила, что с нетерпением ждет того дня, когда сможет освободить дорогую леди Омберсли от многих хлопот, лежащих сейчас на ее плечах. Так как это относилось не только к намерению молодой четы занять один из этажей большого семейного особняка, леди Омберсли погрузилась в глубокую печаль. Без перемен в доме было, конечно, не обойтись, но они могли привести к нежелательным последствиям, как это, например, случилось у Мельбурнов. Мисс Рекстон, без сомнения, не будет устраивать ужасных скандалов или истерических припадков, но это соображение мало утешало леди Омберсли. Почти столь же невыносимыми как бешеный нрав леди Каролины Лэмб будут стремление мисс Рекстон оказывать благотворное влияние на своих маленьких деверей и золовку, а ее твердая решимость освободить леди Омберсли от забот, лежащих на ее плечах, несмотря на то, что последняя совсем не жаждала этого.

Чарльз немного поболтал с невестой, прежде чем та села в свой экипаж, и отправился спать со смешанными чувствами. Он не мог не признать справедливость замечаний Эжени, но, так как он сам был очень откровенным, ему нравились открытые, искренние манеры Софи, и он упорно не соглашался с тем, что она неприлично лезет вперед. Он вообще не считал, что она вылезала вперед, хотя тоже становилось непонятным, как ей удалось установить новую атмосферу в доме. А она этого бесспорно добилась. И он не был уверен, что ему это по душе.

Софи также предстояло многое обдумать, когда она ушла в свою спальню. Ей показалось, что она приехала жить в несчастливую семью. Сесилия, не без оснований, считала Чарльза ответственным за это. Но Софи уже не была наивной школьницей, и ей понадобилось не больше десяти минут, чтобы правильно оценить лорда Омберсли. Несомненно, Чарльз очень много вынес от него; а так как остальные члены семьи откровенно боялись Чарльза, не было ничего удивительного в том, что суровый и властный нрав, никем не укрощаемый, превратил его в домашнего тирана.

Софи не хотелось верить в то, что он был полностью пропащим человеком; то, что он так быстро подружился с Тиной, и то, как он преображался, когда смеялся, опровергало это. Пока что его наибольшим грехом, который знала Софи, было то, что он выбрал в жены такую унылую особу. Она сожалела, что столь многообещающий молодой человек на всю жизнь будет привязан к той, которая приложит все силы, чтобы развить самые неприятные черты его характера.

Она не тревожилась о младших членах семьи, но, наблюдая за мистером Хьюбертом Ривенхолом в течение всего вечера, она догадалась, что у него были какие-то проблемы. Она сильно подозревала, что на него свалилась неожиданная неизвестная беда, про которую он мог забыть, когда восхищался Саламанкой или играл в абсурдную игру с младшими детьми. Но когда ничто не отвлекало его мысли, он вспоминал о ней и замолкал до тех пор, пока кто-нибудь не обращал на него внимание, и тогда он, чтобы не тревожить родных, начинал болтать без умолку. По своему опыту общения с молодыми офицерами Софи думала, что это рыло какое-то глупое затруднение, значительно менее серьезное, чем он воображал. Вероятно, ему следовало рассказать о нем старшему брату, ибо мистер Ривенхол создавал впечатление человека, способного справиться с любыми бедами. Но так как было очевидно, что он боится сделать это, следовало убедить его довериться своей кузине.

А Сесилия, такая прелестная и такая беспомощная! Разрешить ее трудности будет значительно сложнее; но Софи, твердо убежденная, что принуждать девушку к ненавистному ей браку несправедливо, была намерена содействовать Огэстесу Фонхоупу. Однако практицизм Софи подсказывал ей, что Огэстес Фонхоуп вряд ли будет хорошим мужем. У него не было средств, чтобы содержать семью, и потом, общаясь со своей Музой, он был склонен забывать о таких мирских делах, как, например, приглашение на обед или отправка важной корреспонденции. Но в любом случае он был предпочтительнее, чем средних лет мужчина, болеющий свинкой; и если увлечение Сесилии окажется чем-то большим, чем простой каприз, его друзьям придется искать хорошо оплачиваемое и благопристойное занятие, при котором оценят его красивую внешность и очаровательные манеры. Софи заснула, так и не придумав такого занятия.

Завтрак в Омберсли-хауз накрывали в задней гостиной. В девять утра за стол сели только три леди: лорд Омберсли – человек ночных привычек – не покидал своей комнаты раньше полудня, а два его старших сына, позавтрав час назад, уже катались верхом в парке.

Леди Омберсли провела прошлую ночь без сна, обдумывая, как развлечь племянницу, и за завтраком, макая гренок в май, предложила устроить небольшой вечер с танцами. Сесилия оживилась, но потом довольно скептически заметила: