Пернатые артисты - Дуров Владимир Леонидович - Страница 7

— Какой мальчик?

— Да опять принес вороненка…

И передо мной вырастала детская фигурка с неизменной шапкой, зажатой осторожно в руке, а в шапке сидела птичка.

Пришлось покупать птенцов у всех этих охотников за воронятами.

Я покупал теперь воронят просто из жалости, зная, что те, которых я не куплю, будут замучены ребятишками. Покупая, я всегда говорил:

— Мне не нужно больше воронят, ребята! Не вздумайте разорять гнезда, так как ворона — птица полезная: она истребляет вредных насекомых, личинок и куколок, портящих растения вообще и хлеб на полях.

Я старался заинтересовать ребятишек жизнью животных, разбудить в них сочувствие к беззащитным зверкам. И я скоро увидел, что беседы мои не пропадают даром.

Один раз целая гурьба мальчиков и девочек с криком негодования притащила ко мне подростка, который разорил гнездо.

А дома на меня сердились:

— Опять вороненок! И что ты будешь делать с этими крикунами?

— Еще один мучитель не будет давать спать по утрам!

Действительно, мои крикуны мало считались с покоем и сном людей.

Мне пришлось устроить нечто в роде вороньего питомника на чердаке. Восемнадцать гнезд под ряд стояли на длинных досках, прикрепленных к маленьким козлам.

Рано утром я уже на ногах и лезу на чердак с корзинкой корма.

Тут у меня и муравьиные яйца, и белый хлеб в миске с водой, и мелко нарубленное сырое мясо. Все это — к услугам воронят. Самым маленьким — муравьиные яйца и моченый хлеб; постарше получают кусочки мяса, пропущенные сквозь мясорубку вместе с хлебом.

На чердаке полутемно. Но в столбе света из слухового окна, пронизывающего мягкую полутьму, вырисовывается моя фигура с корзинкой в руке, — и восемнадцать гнезд приходят в движение, в восемнадцати гнездах поднимаются гомон и суматоха, и множество ртов с громким, нетерпеливым, требовательным криком раскрывается мне навстречу; над восемнадцатью гнездами поднимаются и качаются головы птенцов на тонких шейках с широко раскрытыми огромными клювами. Они кричат так громко и резко, что их крики слышны в самых дальних углах моего дома.

Широко раскрывая клювы и махая полуголыми крылышками, воронята тянутся ко мне, и я слева направо обхожу ряд этих крикунов, кидая им в рот щепотки муравьиных яиц и моченый в воде белый хлеб. Я пробовал кормить одного вороненка хлебом с молоком, но он вскоре околел. Наверное, молоко прокисло.

У некоторых мясо выскакивало изо рта, и мне приходилось пропихивать его глубоко, в самое горло, указательным пальцем.

Кормить надо было воронят очень часто, каждый час. Я так привык к воронятам, что знал их каждого в отдельности.

Много на мою долю выпало хлопот с этим кормлением. Мой служащий, к несчастью, не мог меня заменить на чердаке. Его толстый указательный палец, повидимому, причинял боль воронятам, когда он пробовал их кормить. Но терпение и труд все перетрут. Недели через две моим питомцам уже не нужно было пропихивать пищу в горло: не переставая орать при моем приближении, они быстро хватали пищу из рук и неумело, часто роняя, все-таки самостоятельно проглатывали кусочки мяса.

Через несколько дней птенцы покрылись перьями «в колодочках» (перьями, свернутыми в «трубочки»), и я их кормил нарезанными узкими и длинненькими ломтиками мяса: они с жадностью и с какой-то ненасытностью глотали их один за другим.

Пока обойдешь, бывало, мою крикливую роту и задашь ей корм, пройдет немало времени. Тут уже мои помощники могли по очереди заменять меня.

В скором времени малыши стали вести себя непристойно; они выскакивали из гнезд и из ящиков и часто падали на землю. Пришлось козелки удалить, а ящики с гнездами поставить прямо на земляной пол чердака. И все-таки некоторые из воронят околели.

Оставшиеся в живых стали умнее; они даже выучились сами собой быть опрятными…

Птенцы вырастали и стали привыкать чистить отраставшие перышки клювами, а при желании выпустить переваренную пищу они пятились в гнезде на край ящика, подняв хвостики, и брызгали на землю белой жидкостью. Жидкость их испражнений была настолько едкой, что на платье ее с трудом можно было отчистить, и следы оставались на материи навсегда.

Зато по цвету этой жидкости я научился распознавать здоровых ворон от больных.

Мне пришлось временно уехать из Москвы, и, возвратившись в Уголок, я застал в живых только семь воронят, которые летали по чердаку с балки на балку и бегали, комично поворачивая вправо и влево свои туловища.

Они уже прекрасно разрывали сами землю, глотали мелкие камушки, ловили мух и чистили клювом свои перышки.

Тут приступил я к их первоначальной дрессировке. Вороны при моем появлении с мясом смело подлетали ко мне, садились кто на плечи, кто на голову, и вырывали сразу, вдвоем или втроем, из моих рук пищу.

Когда я отгонял левой свободной рукой более назойливых, они отлетали немного в сторону, назад, и тотчас же с прежним остервенением и жадностью нападали на руку с мясом.

Начались мои приготовления к реквизиту.

Плотник живо выстрогал по моему указанию семиаршинную широкую доску и набил на нее воротца.

Эту доску с воротцами я поставил на две тумбы и положил на одну из тумб корм.

Сначала вороны боялись и близко подойти к аппарату: они забавно наклоняли на бок головки и смотрели то одним глазом, то другим на незнакомые им предметы, но мало-по-малу становились смелее. Как бы хвастаясь и опережая друг друга, они стали слезать к мясу и отлетать от него.

В два дня мои ученицы так освоились, что бегали по доске, кто в ворота, кто на ворота, и быстро съедали уже разбросанный по всей доске корм.

И вот пришлось их, свободных, волей-неволей рассадить по казармам. Впрочем, и с этим они свыклись довольно быстро.

Я ставил для каждой вороны по две клетки. Одну клетку с вороной я помещал на одну тумбу, а другую, временную, — на другую, напротив.

С тумбы на тумбу протянул я доску с воротцами. На глазах сидящей в клетке вороны я клал по кусочку мяса на перекладинку каждых ворот.

Открывалась клетка, и ворона, быстро вскакивая на перекладину, хватала мясо, жадно проглатывала его, прыгала на другие воротца, перепрыгивала так до другой тумбы с временной клеткой, где были в обильном количестве вода, хлеб и мясо.

На следующий день я клал корм уже не на каждые воротца, а через одни или двое, и при выпуске моей артистки из клетки она прыгала с воротец на воротца, до самого конца.

Первый номер был готов.

Вторую ворону я заставлял итти не на перекладинки, а в самые воротца; впоследствии же научил артистку-ворону проходить под воротцами, прибавив особые перекладины внизу.

Третья ворона должна была сделаться концертанткой. Она давала концерты на колокольчиках.

К верхней перекладине каждых воротец я привесил по звонку; в ушко колокольчика продевалась веревочка с узелком.

Сначала ворона дергала за мясо, привязанное к узелку веревочки, дергала и звонила, съедала и шла дальше, к следующему колокольчику.

Впоследствии мне уже не нужно было привязывать к веревочке мясо; ворона сама дергала за каждый колокольчик, ожидая награды из моих рук.

Колокольчики были подобраны так, что получался мотив всем известной песенки: «Чижик, чижик, где ты был?»

Для новых, еще не выдрессированных ворон я купил в игрушечном магазине игрушечную соломенную колясочку.

Подстроив к оглоблям, куда вдевается голова лошади, мягкий резиновый кружок, по размеру как-раз годный для шеи вороны, я стал учить самую ручную и смелую из моих птиц, которая позволяла мне даже изредка ее гладить, и кормил ее только через этот резиновый хомутик.

Повадкой-приманкой я заставил ворону вдевать в кольцо свою голову.

Это было нелегко сделать. Умная птица часто выхватывала сбоку кольца из моей руки мясо, но я все-таки дождался того момента, когда, издали показывая ей приманку, я видел, как она уже вдевает голову в резиновый хомутик.