Дело Фергюсона - Макдональд Росс - Страница 31

— Кроме кого?

— Без всяких исключений. Вызывай полицию, если кто-нибудь тебя потревожит. И лучше держи дверь запертой.

— Кто-то охотится на нас?

— У меня на руках уголовное дело. И были угрозы...

— Тебе?

— Нескольким людям.

— А телефонный звонок вчера ночью тоже был угрозой?

— Да.

— Так почему ты мне не сказал?

— Мне не хотелось тебя пугать.

— Я не боюсь. Ну, честно. Поезжай, занимайся своей работой, а о себе я сумею позаботиться. Не надо из-за меня тревожиться.

— Ты замечательная женщина.

— Самая что ни на есть обыкновенная. Просто, Билл, ты еще очень мало знаешь о женщинах. Я не слабонервная викторианская дама, хлопающаяся в обморок при малейшем поводе. У меня в спальне твой армейский пистолет, и если кто-нибудь покусится на Билла Гуннарсона-младшего, я буду драться как тигрица с очень крепкими нервами.

Говорила она почти спокойно, но глаза у нее сверкали, а лицо раскраснелось.

— Не кипятись, Салли. Ничего случиться не может.

Я обошел стол и прижал ее голову к своей груди. Бесценное золотое руно у меня между ладонями. Смерть прищурилась на нее сквозь пленку, точно громила в резиновой маске. Но я смутно чувствовал, что, сидя дома, уберечь ее не смогу. Сохранить то, что у тебя есть, можно лишь им рискуя.

— А знаешь, — сказала она из моих ладоней, — у меня разыгрался аппетит. Не спрашивай, по ком в духовке томится кастрюля, ибо томится она по мне.

20

Доктора Саймона я нашел в секционной. Он раскладывал режущие инструменты на столе из нержавеющей стали. Свет плафона лился на его чистый белый халат, как люминисцентная краска. Под затянутыми в резиновую перчатку пальцами блестели хромированные инструменты — ножи и пилы. На втором столе у стены, почти замаскированный его тенью, под простыней лежал труп.

— Входите, входите, — сказал он радушно. — Боюсь, утром вы из-за меня пережили неприятную минуту. Во всех нас одни и те же органы, та же матушка-кровь и кишки, но напоминания об этом нам не нравятся. Предпочитаем воображать, будто мы — оболочка из кожи, наполненная гелием или другой столь же эфирной субстанцией.

— Я был захвачен врасплох.

— Естественно. Шок осознания собственной смертности. Не принимайте близко к сердцу. Я пережил жуткую неделю на первом курсе, когда мы начали вскрывать кадавры.

Против воли я покосился на труп у него за спиной. Из-под простыни высовывалась ступня. Ногти были в крови.

— Я обещал связаться с вами, — говорил Саймон, — когда обследую Бродмена полностью. Кончил я с ним еще днем, но вас трудно поймать.

— Пришлось поехать в Беверли-Хиллз. Я очень вам благодарен и прошу прощения, что так вас затруднил.

— Нисколько. Собственно говоря, я у вас в долгу. Вы спасли меня от ошибки. Нет, при обычных обстоятельствах я бы ее не допустил. И все равно обнаружил бы, когда добрался бы до анализа крови. Но ушло бы лишнее время.

— Отчего умер Бродмен?

— Задохнулся.

— Его задушили? Саймон покачал головой.

— Никаких признаков удушения я не обнаружил. Мышцы шеи не повреждены. И вообще внешних следов насилия, кроме как на затылке, нет нигде. Однако все внутренние показатели удушья налицо: отек легких, некоторое расширение правого предсердия и желудочка, точечные кровоизлияния в плевре. Бродмен, безусловно, умер от недостатка кислорода.

— Но как это произошло?

— Трудно сказать. Не исключен несчастный случай, если Бродмен потерял сознание и проглотил язык, как говорится. Но вероятность этого крайне мала. Когда он попал ко мне, язык, кстати, был в нормальном положении. Я бы сказал, что его лишили воздуха.

— Каким образом?

— Если бы я знал, мистер Гуннарсон! Поскольку он очень ослабел, кто-нибудь мог просто зажать ему нос и рот. Я видывал младенцев, убитых таким способом, однако взрослых людей — никогда.

— Но тогда бы у него на лице остались следы?

— При обычных обстоятельствах почти наверное. Но, как я сказал, он очень ослаб. Возможно, был без сознания. И особых усилий не потребовалось.

— Вы сообщили об этом в полицию?

— Естественно. Лейтенант Уиллс очень заинтересовался.

И сержант Гранада не меньше. — Его взгляд ничего не выражал. — Гранада заходил сюда перед обедом.

— По поводу Бродмена?

— Спрашивал он и про Бродмена. Но в основном его интересовал другой труп.

— Донато?

— Жены Донато. Интерес Гранады понятен: ее же нашел он.

Меня как током ударило, и я еле устоял на ногах.

— Жена Донато?

— Она самая. Наглоталась снотворных таблеток. Так, во всяком случае, думает Гранада.

— А что думаете вы, доктор?

— Я подожду, пока состояние ее внутренних органов не укажет, что мне думать. Одно мне известно твердо: то количество таблеток, которое я ей выписал, смертельной дозы не составляет. Но, возможно, у нее уже был их запас, или она где-то взяла еще.

Он откинул простыню. Труп блестел, как рыба, выброшенная на железный берег. Ногти на ногах были красными не от крови, а от лака. Лицо Секундины было погружено в непробудный сон.

— А теперь предупреждаю вас заранее, — сказал Саймон, беря кривой нож с острым кончиком, — вам лучше уйти, если вы не хотите наблюдать, как я сделаю разрез-бабочку. Для непрофессиональных глаз зрелище не из приятных.

Он занес нож, и я повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Тони Падилья.

— Господи! Он хочет ее резать? — В его голосе было испуганное недоумение, глаза остекленели.

— Вреда ей не будет, Тони. Она ведь мертва.

— Я знаю. Фрэнки слышал по радио.

Он прошел мимо меня и остановился, глядя на покойницу. Она смотрела на него из-под опущенных век без страха и без радости. Его рука погладила обнаженное плечо.

— Для чего вам ее резать, доктор?

— Боюсь, это необходимо. В случае насильственной смерти или смерти по неустановленным причинам вскрытие обязательно. А при данных обстоятельствах оно обязательно вдвойне.

— Как она себя убила?

— Знай мы это, мне бы не для чего было ее резать. Сержант Гранада считает, что она приняла смертельную дозу снотворных таблеток.

— При чем здесь Гранада?

— Он ее нашел. Поехал к ней домой, чтобы задать ей кое-какие вопросы...

— О чем?

Этот выкрик заставил Саймона поднять брови, но ответил он вполне вежливо:

— О деятельности ее мужа, насколько я понимаю. Она лежала в постели, а ее дети стояли возле и плакали. Видимо, она уже умерла, но он на всякий случай поторопился привезти ее сюда в машине «Скорой помощи». К несчастью, она действительно умерла.

— Прямо как Бродмен, а?

Саймон пожал плечами и бросил на нас нетерпеливый взгляд.

— Простите, но у меня нет времени обсуждать с вами все эти подробности. Лейтенант Уиллс и сержант Гранада ждут результатов вскрытия.

— Почему такая спешка? Они разве и так не знают? — При каждом слове Падилья дергался всем телом, как лающая собака.

— Что, собственно, это означает? — Саймон повернулся ко мне. — Насколько я понимаю, он ваш приятель. Объясните ему, что я прозектор, хорошо? Ученый. И не могу обсуждать действия полиции.

— По-вашему, я недоумок? — крикнул Падилья.

— Во всяком случае, ведете вы себя как недоумок, — сказал я. — Уважайте хоть мертвых, если не уважаете живых.

Падилья умолк. Виновато посмотрев на покойницу, он повернулся и побрел вон из секционной. Я вышел в коридор следом за ним.

— Я не знал, что она была вам так дорога, Тони.

— И я не знал. Я думал, что ненавижу ее, давно так думал. Видел ее на улицах и в барах — с мужем видел, с Гранадой. И всегда злился, когда видел. И вдруг вчера вечером, когда Гэса пристрелили, я подумал: я же могу теперь жениться на ней. Прямо как озарило: я могу теперь жениться на ней. И женился бы.

— А вы были женаты?

— Нет. Никогда. И уже не женюсь.

Металлическая дверь закрылась за нами. У Падильи был такой вид, будто жизнь была по ту ее сторону и она навсегда отрезала его от жизни.