Таймлесс. Сапфировая книга - Гир Керстин - Страница 61

Я вдруг почувствовала, что вот-вот умру. Ощущение было таким ярким и всепоглощающим, оно расползалось холодом по моему телу, просачиваясь в желудок, заставляя дрожать ноги и руки, и наконец, заполняя ледяным ужасом голову.

Будто в ускоренной перемотке я вдруг увидела все события прошедших нескольких дней, а на фоне меняющихся кадров играла песня «The winner takes it all». Всё, начиная с поцелуя в исповедальне и заканчивая признанием в любви, которое случилось несколько минут назад в подвале Темпла.

Всё это оказалось хорошо продуманной манипуляцией — несколько раз прорывалось его настоящее Я, но в остальном он был просто безупречен — отличная работа. А проклятая скрипка ослепила меня ещё больше.

Потом я несколько раз пыталась вспомнить, о чём мы говорили с графом в дальнейшем, но так и не смогла — после того, как холод заполнил моё сердце, всё потеряло смысл. Хорошо хотя бы, что большую часть времени граф говорил сам. Мягким приятным голосом он рассказывал о своём детстве в Тоскане, о позоре, который приходится испытывать незаконнорожденному ребёнку, о тщетных поисках отца, и о том, как уже юношей он столкнулся с тайной хронографа и пророчеством. Я изо всех сил старалась не пропустить ни словечка, потому что знала — мне придётся вскоре передавать чуть ли ни дословно всю его речь Лесли, но даже это не помогало — в мыслях я, не переставая, ругала себя за глупость и доверчивость. Мне хотелось только одного — расплакаться.

— Маркиз? — в дверь постучали, а затем зашёл мрачный секретарь. — Прибыла делегация архиепископа.

— О, это хорошо, — сказал граф. Он встал и подмигнул мне. — Политика! В наше время ею всё ещё руководит церковь.

Я тоже поспешно встала со своего стула и сделала реверанс.

— Мне было очень приятно пообщаться с тобой, — сказал граф. — С нетерпением жду нашей новой встречи, — в ответ я пробормотала что-то невразумительное. — Прошу, передай Гидеону мои извинения, что я не смог принять его сегодня, — граф взял трость и направился к двери. — Мой тебе совет: мудрая женщина всегда может спрятать ревность. Тогда мы, мужчины, чувствуем себя так уверенно…

Последний раз я слышала этот тихий мягкий смех, а потом дверь за графом закрылась, и я оказалась одна в его кабинете. Но ненадолго. Через пару минут заглянул мрачный секретарь и сказал:

— Извольте следовать за мной.

Я упала на кресло и с закрытыми глазами ждала, когда же польются слёзы, но заплакать почему-то не получалось. Наверное, это к лучшему. Я поднялась и, ни о чём не думая, пошла вслед за секретарём вниз по лестнице, там мы несколько минут просто стояли, чего-то ожидая (я в это время всё ещё думала, что вот-вот упаду и умру), затем мой сопровождающий бросил озабоченный взгляд на часы и сказал:

— Он опаздывает.

В тот же момент распахнулась боковая дверь, и в коридор вышел Гидеон. На миг моё сердце позабыло, что его сбросили в глубокую пропасть, оно забилось призывно и отчаянно. Сильнейшее беспокойство вытеснило холод. Некоторые детали его внешнего вида: небрежная одежда, растрёпанные запутанные волосы, раскрасневшиеся щёки и лихорадочно горящий свет его зелёных глаз, — всё это я могла бы списать на визит к леди Лавинии, но на его рукаве зияла глубокая прореха, на груди тоже красовались обрывки ткани, а манжеты рубашки были пропитаны кровью.

— Сэр, вас ранили, — испуганно воскликнул мрачный секретарь, то же самое хотелось закричать мне самой (ну, может, без слова «сэр» и не обращаясь при этом на «вы»). — Я велю послать за доктором!

— Нет! — сказал Гидеон. Вид у него был при этом такой самоуверенный, что мне тут же захотелось дать ему звонкую оплеуху. — Это не моя кровь. Во всяком случае, не только моя. Пойдём, Гвен, мы спешим. По пути меня немного задержали.

Он взял меня за руку и потянул вперёд. Секретарь бежал за нами до самой лестницы, пару раз он пролепетал:

— Но сэр! Что же всё-таки произошло? Возможно, нам стоит оповестить маркиза…?

Но Гидеон возразил, что на это сейчас нет времени, и что он постарается как можно скорее разыскать графа снова и предоставить ему отчёт о событиях сегодняшнего дня.

— Отсюда мы пойдём одни, — сказал он, когда мы ступили на лестницу, по бокам которой стояли двое стражников со шпагами наголо. — Пожалуйста, передайте маркизу мои наилучшие пожелания! Qui nescit dissimulare nescit regnare.

Стражники расступились, a секретарь поклонился нам на прощание. Гидеон вытащил факел из подставки и потащил меня за собой.

— Скорее, у нас осталось всего лишь две минуты! — казалось, что настроение у него всё ещё сохранялось преотличное. — А ты, кстати, в курсе, что означает наш пароль?

— Нет, — сказала я, сама себе удивляясь, потому что моё вмиг ожившее сердце (вернее, его заменитель) не спешило падать обратно в глубокую пропасть. Оно просто вело себя так, будто ничего не случилось. В моей душе всё ещё теплилась надежда, что ничего действительно не изменилось, и эта надежда сводила меня с ума. — Но зато я выяснила нечто другое. А чья это кровь у тебя на рубашке?

— «Тот, кто не умеет лицемерить, не умеет и править», — Гидеон осветил факелом последний поворот. — Людовик Одиннадцатый.

— Какое подходящее к случаю выражение, — сказала я.

— Честно говоря, ни малейшего понятия не имею, как зовут того парня, который перепачкал мне своей кровью всю одежду. Ох, и рассердится же мадам Россини! — Гидеон толкнул дверь в лабораторию и воткнул факел в подставку на стене.

Языки пламени выхватили из темноты большой стол, на котором были разложены и расставлены диковинные аппараты, стеклянные бутылки, колбы и кубки, наполненные разноцветными жидкостями и порошками. Стены оставались в тени, но я увидела, что вся их поверхность от пола и до потолка была покрыта рисунками и символами. Прямо над факелом со стены смотрел улыбающийся череп с пентаграммами вместо глазниц.

— Иди сюда, — сказал Гидеон и потянул меня к противоположному краю стола. Только там он наконец-то выпустил мою руку. Но лишь для того, чтобы обнять меня за талию и прижать к себе. — Как прошёл разговор с графом?

— Это была очень… содержательная беседа, — сказала я. Встревоженное сердце у меня в груди затрепетало, словно маленький птенец, а в горле теперь стоял ком. — Граф объяснил мне, что ты… разделяешь его дичайшие взгляды и тоже считаешь, что влюблённую женщину легче держать под контролем. Ты, наверное, очень расстроился, что вся предварительная работа, которую ты провёл с Шарлоттой, оказалась напрасной, и тебе пришлось начинать со мной всё сначала, ведь так?

— О чём ты говоришь? — Гидеон смотрел мне в глаза, нахмурив лоб.

— Но тебе всё удалось просто замечательно, — продолжала я. — Граф, кстати, тоже так считает. Меня, конечно, не очень сложно было заполучить… Господи, как же мне стыдно, когда я думаю, насколько я облегчила твою задачу, — я захотела поднять на него глаза, но не смогла.

— Гвендолин… — он запнулся. — Сейчас начнётся. Давай лучше продолжим этот разговор позднее. В тишине и спокойствии. Понятия не имею, к чему ты клонишь…

— Я просто хочу знать — это правда? — сказала я. Конечно, правда, но ведь надежда, как известно, умирает последней. В моём желудке уже появилось ощущение скорого прыжка. — Ты действительно заранее спланировал, что влюбишь меня в себя, точно так же, как сперва ты спланировал всё то же самое с Шарлоттой?

Гидеон разжал руки.

— Сейчас не совсем подходящий момент, — сказал он. — Гвендолин, мы продолжим этот разговор позднее. Я тебе обещаю.

— Нет! Скажи сейчас! — терпение моё исчерпалось, и слёзы градом полились по щекам. — Хватит одного слова — да или нет? Ты всё это спланировал?

Гидеон почесал в затылке.

— Гвен…

— Да или нет? — всхлипывая, пробормотала я.

— Да, — сказал Гидеон. — Но пожалуйста, перестань плакать.

И во второй раз за этот день моё сердце, точнее, уже сердцезаменитель, упало вниз в пропасть и раскололось на тысячу мельчайших кусочков.