Миры Империума - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 38

— Мне мало известно о событиях последних лет в Европе,— сказал я.— Не могли бы вы рассказать о них вкратце?

Он задумался на минуту, а затем поведал следующее:

— Все покатилось под откос после несчастного Мюнхенского мира тысяча девятьсот девятнадцатого года. Вступи Америка в войну, может, все сложилось бы иначе. Но вы, разумеется, помните вооруженный нейтралитет двадцатых годов. Штаты оказались в одиночестве против централизованных сил, и конец был неизбежен. Когда Америка пала в результате массированной атаки в тридцать втором, казалось, будто мечта кайзера о мировом господстве Германии осуществилась. Потом начались восстания. Еще мальчишкой я получил чин младшего лейтенанта в армии французского правительства в изгнании. Мы возглавили организованное сопротивление, и движение распространялось подобно пожару. Люди не хотели мириться с положением рабов. В те дни мы питали большие надежды. Но шли годы, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Наконец кайзера свергли при дворцовом перевороте, и мы решили воспользоваться случаем и предпринять последнюю попытку. Я повел мой батальон на Гибралтар, но перед самой высадкой бронебойные пули рассекли мне колени. Никогда не забуду часы мучений, проведенные в полном сознании в хирургической палатке. Морфин кончился, и военврачи корпели над легкоранеными, чтобы те могли поскорее вернуться в бой. Я не относился к этой категории, а потому мной занялись в последнюю очередь. Шаг разумный, но в тот момент я не был способен его оценить.

Я слушал точно завороженный.

— Когда вас ранили?

— Этот день не скоро сотрется из памяти,— ответил Бриан.— Пятнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого.

Поразительно. Раненный немецкой пулей, я ждал, пока врачи полевого госпиталя займутся мной,— и тоже пятнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого. Каким-то причудливым образом жизнь другого Баярда переплеталась с моей, несмотря на разделяющую нас непостижимую пустоту Сети.

По предложению хозяина мы вышли на открытую террасу, где проворные слуги в белых куртках накрыли стол с красивой скатертью, шведским стеклом и старинным серебром.

Скоро вернулся Люк с мадерой, молча наполнил бокалы и исчез. Мы беседовали, обменивались воспоминаниями. Я ограничился самыми общими местами, одновременно многое узнав о жизни этого одинокого человека. Его — наши — родители жили на некотором расстоянии от Алжира. И вовсе не потому, что отреклись от своего сына, как мне говорили, просто он перевез их в безопасное место, подальше от кипящего котла столицы. Я решил в ближайшее время повидать их. И все-таки мне никак не удавалось отделаться от ощущения нереальности всего происходящего.

Перемены блюд следовали одна за другой, услужливые официанты кружились над нами под присмотром Люка, и каждое новое блюдо по изысканности превосходило предыдущее. Видимо, диктатор являлся завзятым гурманом, а Люк был тем человеком, на которого можно положиться.

С каждой бутылкой доброго вина обстановка становилась все непринужденнее. Я намекнул, а затем и прямо спросил Баярда о челноках и о двигателях Максони — Кочини. Он меня не понял. Несмотря на возбуждающее действие вина, меня снова охватила тревога. Да, я сумел попасть во дворец и снискать дружбу диктатора, но так и не отыскал решения главной проблемы. Нападениями и челноками командовал кто-то другой, и еще предстояло вычислить, кто именно.

Но сейчас мы чувствовали себя прекрасно. Я рассказал Баярду о том, как спасся от облавы у моста, достал свой испытанный пистолет и стал объяснять, как он работает. Бриан пришел в восторг и поинтересовался, нельзя ли снабдить таким оружием его герцогскую гвардию. Я положил пистолет на стол и показал рычажок на запястье, который выталкивал оружие прямо в руку.

В ответ Бриан подозвал Люка и попросил принести тяжелый ящик орехового дерева, в котором хранилась великолепная коллекция странных автоматических многоствольных пистолетов и миниатюрных револьверов.

Допив бренди тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, мы беседовали под африканским небом всю ночь напролет, строили честолюбивые планы возрождения цивилизации. Мы наслаждались обществом друг друга, и от былой скованности не осталось и следа. Я закрыл глаза, подумывая, уж не приснилось ли мне все это. И тут я пробудился.

Заря уже осветила небо. Бриан сидел и молчал, нахмурившись, он склонил голову набок.

— Слышишь?

Я прислушался. Мне показалось, будто доносятся приглушенные крики и далекий грохот. В ответ на мой вопросительный взгляд лицо хозяина дома помрачнело.

— Что-то не так,— сказал он, схватился за подлокотники кресла, поднялся и, взяв костыли, вышел из-за стола. Я тоже встал и вошел в комнату через остекленную дверь. Голова кружилась от вина и бренди. Раздался громкий крик и глухой удар, на этот раз уже в коридоре. Дверь дрогнула, затрещала и рухнула внутрь комнаты.

Затянутый в тугую черную униформу, в проеме стоял главный инспектор Бейл с белым от злобы лицом. В правой руке он держал длинноствольный автоматический маузер. Он пристально посмотрел на меня, отступил на шаг, затем его лицо вдруг перекосилось, он вскинул пистолет и выстрелил.

За долю секунды до выстрела я успел заметить справа от себя какое-то движение. Бриан стоял вполоборота ко мне и упал в тот момент, когда эхом рассыпался звук выстрела. Я бросился к нему, схватил его за плечи, но его тело обмякло и сползло на пол. Кровь хлестала у него из-под воротника. Слишком много крови. Жизненные силы покидали Бриана. Он лежал на спине, и я склонился над ним. Он открыл рот, силясь что-то сказать, но я так и не узнал, что именно. Он смотрел на меня, и его глаза угасали.

— Отойди, Баярд,— взревел Бейл.— Проклятье, эта свинья нужна была мне живой для виселицы.

Я медленно поднялся, вспомнив о пистолете, лежащем на столе за моей спиной.

Прикусив губу, инспектор пожирал меня взглядом.

— Умереть полагалось тебе, а этот идиот спас тебя ценой собственной жизни.

Казалось, он говорит сам с собой. Теперь я узнал тот голос, хотя и поздно. Именно Бейл и был Большим Боссом. То, что здесь он изъяснялся по-французски, ввело меня в заблуждение.

— Что ж,— добавил он, как будто приняв какое-то решение,— он и смертью может поменяться с тобой. Отправишься на виселицу вместо него. Устроим цирковое представление для толпы. Хотел занять его место, вот и получай.

Он прошел в комнату, дав знак своим приспешникам следовать за ним. В дверях показались дьявольского вида головорезы. Озираясь вокруг, они поглядывали на Бейла в ожидании приказов.

— Свяжите его,— велел он, дернув головой в мою сторону,— Только руки.

Я попятился, придвигаясь к столу. Как же мне хотелось впустить в эту надменную физиономию хоть один заряд!

Двое схватили меня. Я рванулся назад, повернулся, протянул руку к столу. Мои пальцы ударились о пистолет, он соскользнул со стола и покатился по полу. Бандиты заломили мне руки за спину.

— Заприте его где-нибудь на несколько часов,— приказал Бейл.

— Я знаю такое место,— сказал один из бандитов.— Из камеры бомбоубежища он никуда не денется. Спустить его туда?

— Прекрасно,— ответил инспектор.— Но учти, Кассю, держи свои поганые лапы подальше от него. Мне надо, чтобы перед хирургом он предстал в подобающей форме.

Кассю хрюкнул, вывернул мне руку так, что затрещали суставы, и толкнул меня мимо лежавшего на полу тела человека, в котором этой ночью я признал своего брата. Человека, столько горестных лет сражавшегося за свои идеалы. Быть может, он погиб, так и не поняв, что его борьба оказалась напрасной.

Меня под конвоем провели по коридору и втолкнули в лифт, затем протащили сквозь толпу горластых, до зубов вооруженных головорезов к каменной лестнице. По ней спустились в сырой, вырубленный в скале туннель, в конце которого пинком швырнули меня в темный колодец камеры. Я упал, поднялся, хватаясь за стену, нашел голые деревянные нары и рухнул на них. Загремела дверь со стальными задвижками.