Обреченные - Макдональд Джон Данн - Страница 21

– По крайней мере, на эту ночь, – пробормотал он.

– Да, любимый.

Они нашли итальянский ресторанчик, поужинали при свечах, пили дешевое красное вино, смотрели друг на друга... Но потом настало время возвращаться к громадной постели. Разместиться в ней было нелегко. В конце концов он отнес свой чемодан в ванную, переоделся там в пижаму и халат, распаковал вещи и, дав ей времени больше чем нужно, с трудом потащился обратно в спальню.

Она свернулась калачиком в самом дальнем углу и выглядела до странности маленькой. Он выключил свет, снял халат и скользнул на свою сторону.

– Во всяком случае, любимый, ты мог бы поцеловать меня и пожелать спокойной ночи, – прошептала она.

Они встретились посередине, во впадине огромной постели, и бросились друг другу в объятия. Сквозь шелк ночной рубашки он чувствовал ее нежную кожу. Целуя ее, Дарби вдруг с ужасом понял: несмотря на его болтовню о духовности, бунтующее тело предъявляло свои права. Дарби обжег ее губы торопливым поцелуем, ворчливо пробормотал: «Спокойной ночи!» – и стал выкарабкиваться на свой край кровати. Когда они проснулись утром, оказалось, что оба скатились на середину, в глубокую впадину; и снова он вовремя бежал.

На следующую ночь он принес в номер бутылку красного как кровь вина, и ему удалось на удивление тупо реагировать всякий раз, когда она намекала, что не прочь продолжать доказывать друг другу первичность духа и вторичность зова тела.

Он вспомнил, что ему пришлось нелегко. Торопливые объятия на заднем сиденье автомобиля, любовь на одеялах, расстеленных на обочине, и несколько знакомых, уверявших, будто они «в этом деле» знатоки, внушили ему ложную уверенность в своих способностях.

Мойра дрожала с головы до ног и шептала «Нет!», даже когда ее руки обвили его шею. Наконец она тихо вскрикнула, а потом расплакалась. Ее рыдания разбивали ему сердце. За взаимными обвинениями последовала долгая и изнуряющая ссора; лишь когда забрезжил за окном молочно-белый рассвет, она, измученная, забылась сном в его объятиях.

Он понимал, что все может вот так и окончиться и никто из них не получит удовлетворения, но оба они были горды и упрямы. Позже она решила проверить, можно ли, наконец, переступить проклятую черту или с ней что-то не так. Тогда он смотрел сверху вниз на ее бледное стоическое лицо. Она закусила губу и сказала: «Нет, не останавливайся. Почему бы не сделать это прямо сейчас?» События того дня заново ожили в памяти Дарби, и ему захотелось плакать.

В тот Момент, когда уже казалось, что все потеряно, ее лицо и тело изменились, она прижалась к нему, и они растворились друг в друге, открыв для себя совершенно новый, безумный и прекрасный мир. Они совершенно опьянели от новизны нахлынувшего чувства и все никак не могли уехать из того отеля. Наконец деньги вышли, им пришлось возвращаться в университет. Она ехала в общем вагоне. Он ловил попутки.

А через два месяца они поженились, сказав друг другу, что их родители, хоть и старомодные, на самом деле просто душечки. И в конце концов, это всего лишь формальность: они будут жить вместе независимо от того, есть ли у них разрешение от властей.

Нет, в их любви все было правильно. Ее объятия все эти годы были такими, каких он и хотел. Дети родились и выросли в любви. А Мойра за много лет не утратила своего ореола свежести и почти девической скромности.

У них были общие друзья, они читали одни и те же книги, слушали одни и те же пластинки. Бывало, скандалили, потом мирились и в результате ссор становились еще ближе друг другу. А за последние пять лет достигли такого уровня взаимопонимания, что зачастую понимали друг друга без слов.

Когда, почему запала ему в голову мысль о возможности побега?

Дарби припомнил озадаченное личико хорошенькой секретарши, которую ему пришлось уволить. Будучи не в состоянии назвать разумную причину увольнения, он, чувствуя себя виноватым, нашел ей место с зарплатой повыше. Увольнение было заблаговременной предосторожностью, потому что ему очень уж нравилось любоваться ее полной грудью, изгибом пышных бедер. Однажды он с удивлением поймал себя на крамольной мысли: вот бы предложить ей сверхурочную работу, так чтобы они остались в офисе на ночь вдвоем. Поэтому ее и уволил. Это был первый сигнал, первый звоночек.

Вспомнил, как по-новому начал смотреть на девушек. Правда, и сами девушки как-то неуловимо изменились по сравнению с годами его молодости. Стали выглядеть более вызывающе. Ему было одиноко, он томился и испытывал необъяснимый голод.

Бетти Муни утолила этот голод.

Дарби смутился, вспомнив дни и ночи, проведенные с ней. Никогда, даже в ранние годы жизни с Мойрой, чувство не ослепляло его настолько; никогда он не был так невоздержан в желаниях, так похотлив и настойчив. Это походило на свечку, которая, вспыхнув, озарила всю его жизнь. Теперь, когда она клонилась к закату, фитиль ярко запылал, в последнее мгновение перед тем, как погаснут ь, загорелся вдвое ярче.

Чтобы утолить этот голод, он сознательно искал женщину, которая была бы полной противоположностью Мойре.

Бетти Муни – просто кошмарная девка. Тупая, похотливая, с дряблым телом. Мойра поймет, что он ей изменил. Дарби не знал, какие чувства при этом испытает его верная и преданная жена, но был уверен: с ее стороны подобное проявление неверности просто немыслимо.

Перед глазами Дарби проплыла картинка: больную женщину на носилках несут в грузовик. Он не испытал никаких чувств. Несколько раз ему на глаза попалась Бетти рядом с нахальным коротышкой. Вот бы переметнулась она к нему! Пусть забирает из «кадиллака» свою добычу и убирается из его жизни. Теперь Бетти вызывала у него только омерзение и презрение. Злобная, невежественная, жадная...

По дороге со страшной скоростью промчались два черных седана, вздымая пыль и минуя все прочие машины, ждущие очереди на переправу. Дерби сильнее оперся о дерево. Господи, что же все-таки сказать Мойре? Их союз невозвратно потерян, ушел навсегда.

Далеко впереди, на дороге, началась какая-то потасовка, один парень свалился в пыль, светловолосая девушка подбежала к нему. И снова драка, и опять кто-то упал.

Внезапно его внимание отвлеклось. Кто-то из детишек, играющих на дороге, попал ему в живот ловко закрученным камешком с острыми краями; стало так больно, словно его ударили молотом.

Дарби посмотрел вокруг. Никаких детей рядом с ним не было. Одни убежали вниз, к реке. Других отозвали родители. Невежи проклятые, не могут научить своих детей вести себя прилично! От удара камешком у него внутри возникло странное чувство пустоты.

Внезапно Дарби ощутил внизу живота теплую липкую влагу. Он расстегнул рубашку и посмотрел, куда попал камешек. Там оказалась маленькая дырочка; из нее медленно вытекала струйка крови и ползла вниз, на пояс.

И он понял, что в него попала пуля, и удивленно воскликнул:

– Меня подстрелили!

Слова звучали на редкость глупо – он констатировал очевидную вещь. Дарби Гарон не испугался, а скорее удивился. Кого можно застрелить? Гангстера. Солдата. Но уж никак не его, Дарби Гарона, руководителя крупной компании! Только вот... у него в животе дырка от пули, ранка с кровоточащими краями, – невозможно опровергнуть дыру в собственном животе. Шальная пуля! Очевидно, оружие пустили в ход дерущиеся на берегу.

Прежде всего, необходимо рассуждать логически. Если тебя ранили в живот, хорошо, если о тебе позаботятся. Он припомнил все, что когда-либо читал о ранениях в живот. В дни Гражданской войны исход неизбежно был роковым. Во время Первой мировой такое ранение считалось очень серьезным. Но сейчас, когда есть сульфаниламиды, пенициллин и так далее, раненым лишь делают полостную операцию, чтобы извлечь пулю; простреленные кишки зашивают, сыплют пригоршню-другую магического порошка на место разреза и предписывают месяц постельного режима.

Внезапно Дарби скрутило судорогой. Он закусил губы от боли и потряс головой. В ушах зазвенело, голова закружилась... Как будто он угорел. Его мексиканские похождения утратили всю свою значимость, а Бетти Муни перестала быть объектом ненависти. От нее можно ждать помощи. Он огляделся и увидел ее – далеко впереди, на дороге.