Увертюра ветра (СИ) - Элер Алиса - Страница 78

   - Прощай, Мио.

   - Прощай... Миринэ.

***

   Прошло уже больше часа с тех пор, как Лес сомкнулся за нашими спинами пологом шепчущей на ветру листвы, укрыв нис-Эвелон от брошенных вслед взглядов, а из головы никак не шли слова Миринэ.

   Вернее, не ее слова, а мой ответ на них.

   ...Солнце вплеталось в листву тончайшим кружевом - зелено-золотистым, слепящим глаза. Утренняя свежесть ушла, сменившись невыносимой духотой, какая бывает только перед весенними грозами. И с этой духотой на Лес опустилась тишина.

   Тишина, в которой не переломится хрупкая ветка под мягкой поступью хищника, которую не прорежет лесную тишь птичья трель. Нэльвё и Камелия перебрасывались ничего не значащими фразами, периодически пытаясь втянуть меня в разговор. О наверняка собирающейся грозе, о скучной - и, непременно, долгой! - дороге, о том, когда лучше сделать привал... о чем угодно, только бы не молчать.

   Тишина не та, от которой пробегает дрожь, или начинает звенеть в ушах, а другая - странно задумчивая, вкрадывающаяся в паузы между словами и вдруг придавшая им смысл, такой же непривычный и непонятный. Даже шумный, обычно навязчиво озорной ветер не шумел в густых кронах, не трепет кое-как заплетенную косу, не нашептывает очередные сказки - словно нашел на сегодня дела поинтереснее, чем развлечение хандрящего сказителя.

   А жаль. Я рад был бы ему - моему извечному спутнику. Юному и всепонимающему.

   Я зажмурился, когда плещущееся над головой море вдруг схлынуло, сменившись ослепительной белизной, и по глазам ударил яркий свет. Инстинктивно натянул поводья, заставив лошадь - тонконогую, беспрекословно подчиняющуюся воле всадника - остановиться, вскинул руку к лицу.

   Когда россыпь цветистых пятен, пляшущих перед глазами, ушла, я увидел, что мы вылетели на прогалину, скалящуюся обрывом.

   Я поднял взгляд от волнующегося моря, невозможно-зеленого, дрожащего в ладонях скал, - и замер, забыв, что нужно дышать. Передо мной в капельках радуг и водной пыли, дрожал, переливаясь, водопад Семи радуг. Не в призрачной дымке дали, а вот, рядом, только руку протяни - и коснешься.

   - Вот бы оказаться там... - прошептала Камелия, кажется, бесконечность минут спустя.

   Наваждение растаяло. "Конечно же, он не может быть так близко", - пришла запоздалая и оттого досадливая мысль. Словно я, как мальчишка, повелся на нескладную чепуху.

   - Еще окажешься, - отмахнулся Нэльвё. И, вырвавшись вперед, подхлестнул нас нетерпеливым: - Поехали!

   - Когда? - с неожиданным упрямством спросила она. И напомнила - спокойно и безразлично, хотя мне послышалась неприкрытая горечь: - Меня не пустят одну.

   Я неприятно осознал, что слова Хозяйки больно задели ее - гораздо больнее, чем я мог бы предположить. Даже нет, не задели - ранили своей правдивостью, жестокостью... и неизменностью.

   - Пустят, куда денутся! Если один раз пустили, впустят и в другой! - фыркнул он. Ну, чего ждем! Поехали!

   Но Камелия колебалась, теребя поводья, а я... я ждал, ее решения.

   Она, конечно же, не рассчитывала на то, что мы спустимся к водопаду просто потому, что ей очень этого захотелось. Не рассчитывала - и не стала бы просить. Ей хватило бы нескольких минут, которые запечатлели бы дрожащее, зыбкое чудо в ее воспоминаниях щемящей грустью и сожалением.

   Но Нэльвё то ли не понимал ее чувств, то ли не считался с ними, и не хотел дарить даже такую мелочь.

   - Насмотришься на него еще потом, непременно! - раздраженно добавил он. И нетерпеливо окликнул меня, надеясь, что моим-то заверениям она поверит: - Скажи ей, Мио!

   Камелия обернулась - и слова обещания застряли у меня в горле.

   "Непременно посмотришь", да?

   Мне вдруг вспомнился мой голос - тогда, у тела истерзанной Песнью fae. Холодный, безжизненный, чужой.

   Вспомнилось лицо Миринэ, искаженное болью - не за себя, за умирающий, стремительно срывающийся в пропасть мир - когда она с дрожью в голосе, шептала, что все кончено...

   Как я могу обещать то, что может не сбыться? У меня нет права внушить ей ложную надежду. Как нет права лишать ее маленького, трепетного чуда, в которое она верит и в котором так нуждается.

   Я принял решение и улыбнулся легко, свободно - впервые за последние дни. На душе стало светло и покойно как всегда, когда делаешь то, что считаешь правильным.

   - А давайте спустимся - и устроим привал у водопада?

   Взгляд Камелии вспыхнул надеждой. На лице расцвела робкая улыбка.

   Нэльвё, впервые на моей памяти, растерялся и не нашел, что сказать. Только предостерегающе полыхнул потемневшим взглядом.

   - Это займет часа два, не больше, - миролюбиво (но несколько поспешно) продолжил я, не дав ему разразиться злой тирадой. - Может быть, три. Брось, Нэльвё! Мы не настолько торопимся. Неужели тебе самому не интересно?

   - Нет, - огрызнулся Отрекшийся. И, рывков отвернувшись, ударил каблуками по крупу лошади, пуская ее вперед. Не прямо, как собирался и куда звал нас, а вбок - по забирающей влево дороге, ведущей в долину.

   Пытливый взгляд, которым он прожигал меня, пока я говорил, показывал, что мне он не поверили и ждут объяснений. Позже.

   Зря не поверили. Потому что я был искренен.

   Камелия нерешительно замерла, оглядываясь на меня. Наверное, все еще не верила, что мы согласились - или, того хуже, чувствовала вину.

   Я ободряюще ей улыбнулся и, легонько тряхнув поводьями, пустил лошадь вскачь.

   ***

   Откуда-то издалека, переплетаясь с шумом падающей в озеро воды, долетал заливистый смех Камелии и обрывки слов. Изредка в их песнь, светлую, сотканную из хрустальной ясности раннего вечера, вплетался другой голос - низкий и глубокий, насмешливо-раздраженный. Но любому, кто позволил бы себе вслушаться, сразу же стало бы ясно, что эта злость - напускная.

   Улыбнувшись своим мыслям, я круговым движением кистью перемешал закипающую на слабом огне и источающую соблазнительные ароматы кашу. Камелия, к нашей вящей радости, была слишком занята, чтобы принимать участие в готовке, и теперь я следил за разбухающей пшеничной кашей, а Нэльвё - за вспархивающей с одного места на другое Камелией.

   Я дважды постучал по краешку котелка, стряхивая налипшую кашу, и отложил ложку в сторону. Поднял взгляд, чуть привстав, чтобы лучше видеть - и сощурился от чересчур яркого, бьющего в глаза солнца. Поняв ошибку, я поспешно исправился, приставив козырьком ладонь - и не увидел ничего, кроме безмятежно лазурной глади озера.

   Не успел я толком забеспокоиться, как из-за переливчатой, рассыпающейся брызгами воды и солнца, стены водопада выпорхнула Камелия - и едва устояла на скользких камнях, круглых, странно-плоских. Будто не сама собой образовалась эта каменная дорожка, а кто-то проложил ее через озеро к сердцу водопада.

   За ней, пригнувшись, шагнул Нэльвё. При виде него я едва сдержал улыбку: обычное высокомерно-снисходительное выражение лица боролось с другим, прежде мне незнакомым, веселым, улыбчивым и безмятежным. В ответ на ее неловкость он, как обычно, щедро рассыпался в колкостях, насмешках и шпильках, но они не были злыми: слов я не слышал, но его живые интонации легко отражали малейший оттенок настроения.

   А Камелия, кажется, и вовсе их не замечала: кружилась на маленьком, неровном пяточке, рискуя оступиться, сорваться вводу, но не останавливаясь. Не девушка - озерная fae, чей зыбкий, невесомый, тоненький силуэт, сотканный из света и эфира, пропадает в дымке водяной пыли, окутывающей ее искристым пологом.

   ...она смеялась и смеялась, задыхаясь от восторга, переполняющего ее, отбивалась от подставленных рук Нэльвё - а на меня вдруг накатила злость, глухая и отчаянная. Злость на себя.

   Как я мог позволить себе сомневаться, колебаться, бежать от себя и пути?