Увертюра ветра (СИ) - Элер Алиса - Страница 50

   "Совсем как в нашу первую встречу", - вдруг подумалось мне, и я невольно вздрогнул от этой непрошеной мысли, точно очнувшись от сна. И невольно усмехнулся. Подумать только! Прошло всего несколько дней, а кажется, что мы знакомы давно. Так давно, что и не вспомнить.

   - Сколько нам еще ехать? - негромко спросила Камелия. Она сидела по правую рук от меня, чуть наискосок. К ней тени были благосклоннее. Лицо, тонкое, как будто бы всегда удивленное из-за широко распахнутых миру глаз, казалось сейчас безжизненной маской, и только глаза, казавшиеся в огненном сумраке темными, почти черными, лихорадочно блестели. Она казалась восставшей из могилы, чье сердце уже не бьется, а измученная душа жаждет... чего? Мести? Забвения? Покоя?

   "Как же выгляжу я?"

   И в ответ на мой безмолвный, так и не сорвавшийся с губ вопрос, увидел во всполохах пламени свое лицо, сотканное из охристо-алых языков и вспыхивающих искр, словно нарисованное масляными красками. Черное на золоте - в провалах глаз, вокруг скул, в прорези рта...

   ...Мне казалось, что мы давно мертвы, но по какой-то глупой причуде, трусости, цепляемся за жизнь, делая вид, что ничего не произошло.

   Убегать от себя можно бесконечно долго, пока в боку не поселится колкая, не проходящая боль, дыхание - сухое, горячее, как степной ветер - не раздерет горло. Пока вдруг, сам не зная, зачем, не обернешься и не заглянешь в черные глаза Ночи, в бездонный небесный колодец с искорками звезд, и не увидишь холод и пустоту.

   Холод и пустоту в отражение собственных глаз...

   Я вздрогнул и торопливо стер с лица липкую тень тревоги. Бисеринки пота, выступившие на лбу, холодили пальцы воспоминаниями о Бездне.

   Тревогу... но чью тревогу? И чьи это мысли?

   - Все в порядке? - вкрадчиво спросил Нэльвё, странно смотря на меня. Я слабо кивнул, обвел поляну мутным взглядом.

   - В порядке... - пробормотал я, еще раз проведя ладонями по лицу. Вымучено улыбнулся и сказал:

   - Пойдемте спать?

   Нэльвё бросил на меня короткий взгляд. Сгреб пустые уже миски, подхватил котелок и, не обронив ни слова, отправился туда, где ручей тихонько плел тонкую переливчато серебристую кудель. Я неловко и совершенно по-дурацки улыбнулся ему вслед. Благодарность, которую я испытывал за то, что он взял на себя эту нехитрую, но хлопотную обязанность, было не описать. По уговору, плескаться в ручье после ужина должен был я, но что-то подсказывало мне, что это не лучшая затея. С меня станется напороться на единственный в округе омут, и если не утопнуть в нем самому, так утопить посуду - наверняка.

   Я медленно поднялся и выпрямился, шатко замерев: пережидал дурноту. Наваждение, порожденное мягким шепотом Ночи, пробравшее до костей, выпило из меня все силы и выбросило обратно в жизнь, как сломанную игрушку.

   - Мастер Мио!

   Оклик Камелии застал меня, когда я наклонился к одной из сумок, где лежали, туго скатанные, втридорога купленные шерстяные одеяла.

   Под моим устало-внимательным взгляд Камелия смутилась, и, замявшись, сбивчиво проговорила:

   - Я... хотела спросить: долго еще нам до Зеленых Холмов?

   Я растерялся, не ожидая этого вопроса. И потому не сразу ответил:

   - Думаю, через два-три дня. Точнее нельзя сказать: в Лесу пространство и время ведут себя по-другому; иначе, чем везде. И неизвестно, как быстро Совет согласится принять меня.

   - Ясно, - торопливо ответила она, даже не дослушав, и отвернулась, с деланным интересом принявшись выискивать что-то в чемоданчике.

   Я немного понаблюдал за ней, но, так и не поняв, что сейчас произошло, только пожал плечами. И, подхватив одеяло, пошел устраиваться на ночлег.

   Камелия прошуршала еще с минуту, потом замерла, помолчала и неожиданно заговорила вновь - сбивчиво, торопливо, словно боясь передумать:

   - Я... на самом деле... в общем, вы говорили о том, что настоящий волшебник должен слышать...

   - Волю, - подсказал я умолкнувшей девушке, смотря на нее с растущим интересом. Она еще больше смутилась, чувствуя мой внимательный взгляд, но не отступилась, продолжив уже тверже:

   - Да, Воля. И вот, я хотела узнать... а... как ее услышать?

   Я невольно рассмеялся - горько, отчаянно, безнадежно.

   - Никак! Я не смогу объяснить, Камелия, - прибавил я, видя ее разочарование. - Я пытался объяснить так часто, так много - но никто так и не мог услышать.

   - Но вы же сказали, что может каждый...

   - Может. Может, но не хочет - вот и не слышит. Или не верит. А как научить вере? Как научить слышать в ветре не шелест листвы и поскрипывание жернов мельниц, а сказки далеких стран и далеких времен? Как научить чувствовать глубже, слышать - звонче, смотреть - и замечать? Я не знаю, Камелия.

   На мгновение мне показалось, что ее глаза блеснули - злостью ли, отчаяньем, или выступившими слезами? - но она почти сразу отвернулась, щелкнула замком чемоданчика и завозилась, готовясь к ночлегу. Я помолчал, не зная, что еще сказать, и в итоге просто бросил все еще сжимаемое шерстяное одеяло на землю - и растянулся на нем, заложив руки за голову и смотря на звезды; на мириады звезд в бездонном небесном колодце.

   Давнишняя тишина вновь укрыла нас. Вот уже Камелия давно потушила костер, и свозь редкое совиное уханье и сверчковый стрекот слышались шаг приближающиеся шаги Нэльвё. Он шуршал где-то поодаль, продираясь коротким, но гораздо менее удобным путем напрямик через лес.

   Сон не шел. Я лежал и смотрел на звезды, на раскинувшееся надо мной бескрайнее, безводное море, гораздо более глубокое, чем любое другое море. Россыпи звезд, как капельки искристого серебра, сорвавшиеся с кисти художника, усыпали иссиня-черный палантин. Я смотрел, и какая-то тихая грусть заполняла сердце.

   Столько лет Ты заставила меня провести в забвении, в бессмысленном и безысходном существовании; лишила всего, что я любил, и последнего, священного права, что у меня осталось - смерти, ничего не объяснив и не дав взамен.

   Ты так долго молчала - лишь изредка ветер, вырвавшийся из-под твоей опеки, шептал мне песни - а теперь вновь ведешь меня дорогой сказителя. Зачем?..

   Видение за видением, столкновение за столкновением... Да, я хотел обрести Путь; хотел с того самого дня, когда все изменилось, закончилось для меня, но...

   Но я не могу понять: чего ты хочешь - Прекрасная, Непостижимая?..

   - Если захотеть, и поверить, - вдруг тихо, едва слышно, прошептала Камелия - так, чтобы приближающийся и что-то себе насвистывающий Нэльвё не услышал. - То даже я смогу? Услышать Волю?

   Я, еще думавший о своем, вздрогнул. Заколебался, не сразу поняв, что она хочет.

   А когда понял, сказал:

   - Сможешь.

***

   - Мы еще не приехали?

   - Нет.

   - А когда мы приедем?

   - Скоро.

   - ...а теперь тоже не приехали?

   - Нет, Камелия! - не выдержав, рыкнул я. Задаваемый каждые пять мину вопрос у меня уже в печенках сидел. - Будьте уверены, когда мы приедем, вы узнаете об этом первыми!

   - А как я узнаю? А правда, что там можно встретить единорога даже ясным-ясным полднем? И что в каждом-прекаждом дереве гостят лесные девы? И...

   - В Лесу нет ни единорогов, ни кругов фей, ни огромных деревьев! - взорвался я, не в силах слушать всю ту чушь, что Камелия почерпнула в людских легендах.

   Девушка растерянно замолчала, нахмурилась и хотела было что-то спросить, но я оборвал ее грубым:

   - Я скажу! - и больше с глупыми вопросами она не лезла.

   ...понять, где начинается Лес, невозможно. Он ведет себя, как капризный ребенок, изнывающий от скуки: путает дороги, незаметно меняет направление, сбивает с пути. Вроде бы ехал только вперед, никуда не сворачивая, а раскидистый дуб, примеченный по правую руку, вдруг оказался слева! И этот мшистый, поваленный ветром ствол ты точно проезжал!