Увертюра ветра (СИ) - Элер Алиса - Страница 48

   - Я... действительно сказитель. Даже теперь. Но не волшебник. А сказитель не-волшебник - это все равно, что менестрель, утративший голос. Он слышит музыку, знает, как нужно петь - но не может. И это... мучительно, - и припечатал, со злостью и жестокостью, осознанно вороша еще болящую рану: - И бессмысленно. "Больше не волшебник"... - тихо, с горечью повторил я.

   Нэльвё не прерывал меня, и я несмело продолжил, сбивчиво и сумбурно:

   - Она распорядилась так. Я... долго думал над этим. Почему, за что?.. Что я сделал не так? За что расплачиваюсь, и почему так жестоко?.. Думал, - и не находил ответа. И решил, в конце концов, что виной всему - обещание, которое я нарушил, так толком его и не дав. Я не обязан был его соблюдать, не обязан был давать - но пообещал и нарушил. Да, это глупо, я знаю: слишком смешно, нелепо. Я знал это с самого начала, но все равно поверил: другого ответа я просто не мог найти, а мучиться неизвестностью столько лет невозможно.

   Я снова умолк. И, повинуясь внезапному порыву, резко встал. Шагнул к воде, к самой сияющей золотом кромке, навстречу медленно истаивавшему и растекающемуся по озерной глади солнцу.

   - А сегодня... сегодня я впервые подумал, что сам виноват в том, что случилось. Я ведь сказитель, драконы меня побери! Сказитель! "Чьи слова низвергают города и поднимают горы". И я дал пламени антерийской войны захлестнуть Северу. Сжечь мою родную Нэриту, захлестнуть Торлисс... дать погибнуть стольким людям.... дать затопить Ильмере, разрушить Лазурную Гавань... Я не сделал ничего! То есть делал, конечно, - но не сделал. Делал так много, делал все возможное!.. Но ничего не сделал. Потому что должен был - невозможное. Ведь я сказитель.

   - "...чьи слова низвергают города и поднимают горы", - насмешливо закончил Нэльвё. - Да-да, я помню. Тебя родители случайно не на сказках о волшебниках века Драконов воспитывали? Ну, там - Аэлин-сказительница, Майливия Алая Дева, Даррен Виоррейский?

   - Иди ты! - ругнулся я, вспыхнув, и отвернулся от сгорающего в собственной крови заката.

   Щемящую тихую грусть сменило раздражение и досада. В первую очередь - на себя. Ну, какой дурак! Нашел, кому рассказывать!

   - Так все-таки я был прав? - продолжил он, развалившийся на золото-зеленом полотне трав и заложив руки за голову. - Ты тогда умер?

   Я выдержал паузу, не зная, то ли отвечать ему правду, то ли ругаться... и в итоге махнул рукой.

   - Прав, - безразлично согласился я. - Но это никак не связано с тем, что я сказитель. Во всяком случае, напрямую.

   - А с чем связано?

   Я аж рассмеялся от такой наглости.

   - Ты всерьез рассчитываешь, что я тебе отвечу?

   - Нет, - пожал он плечами и обезоруживающе улыбнулся. - Но попытка не пытка.

   - Не пытка, - согласился я с усмешкой. - Ты прав. Я расскажу.

   И, вдоволь налюбовавшись приятным удивлением, озарившим его лицо, мстительно добавил:

   - Только после того, как узнаю, почему ты бежал из Oerfan и чем так интересен жрицам Льор, что они преследуют тебя спустя столько лет.

   - Э, нет! Так уже я не согласен.

   - Ну... на нет и суда нет, - развел руками я, грустно улыбнувшись. Ни дать ни взять: само сожаление. - Тогда вечер откровений объявляю закрытым. Их и так, пожалуй, чересчур много. Как Камелия?

   - Успокоилась, - пожал плечами Нэльвё.

   Я рассеянно кивнул. Закат догорал, как всегда, стремительно: небо, кажется, только-только пылало ало-золотым заревом, и вот уже ночная мгла обнимает тонущее в озере солнце.

   - Долго мы дурака валяли, - цокнул Нэльвё, высказав мое неудовольствие.

   - Долго, - согласился я. - Теперь придется наверстывать.

   ***

   Камелия сжалась в комочек на самом краю поляны, не шевелясь и не сводя напряженного взгляда с хрупкого, похожего на переломленный стебелек прекрасного цветка, тела fae. Я сначала не понял, чем вызван столь трепетный интерес (fae, в отличие от смертных и aelvis, умирали навсегда, и восстать неупокоенными тенями не могли), а потом досадливо скрипнул зубами и ускорил шаг.

   Ну какой идиот оставляет молоденькую девушку, почти еще девочку, рядом с трупом?!

   Впрочем, Нэльвё обвинять глупо. Aelvis реагируют на все гораздо более сдержано и рассудительно ("Что страшного в трупе, если он уже в принципе не способен причинить вред?"), и если даже я, проживший среди людей столько лет, не мог предугадать реакцию девушки, то что уж говорить о нем? Готов поспорить, что за пределами Orfen di-erre он провел едва ли больше трех-четырех лет.

   - Камелия!

   Она встрепенулась, порываясь обернуться, но тут же поникла, по-прежнему боясь выпустить fae из взгляда хоть на мгновение.

   Я в три размашистых шага сократил разделяющее нас расстояние и встал прямо перед девушкой, загородив пугающее зрелище. Вопреки моим чаяньям, она побледнела еще сильнее, как будто теперь, когда сила ее взгляда не удерживала, мертвая могла восстать.

   - Камелия! - уже раздраженно, теряя терпение, окликнул я. Но без толку.

   Поняв, что она не сможет взять себя в руки, пока fae, едва не убившая ее, рядом, я твердо направился к нему.

   Решимость таяла с каждым сделанным шагом: я слишком хорошо помнил захлестнувшие в тот раз чувства; слишком хорошо помнил, как умирал вместе с ней - и одного воспоминания об этом было достаточно, чтобы вызвать неприятную дрожь и предательскую слабость, боль.

   Боль - и глупую, пугающую уверенность, будто бы там, на ложе шепчущих трав, должен лежать я.

   Я остановился у ее ног, с каким-то болезненным интересом вглядываясь в черты. Безумие ушло из потемневших, пустых глаз цвета невозможной, бездонной сини, но его приторную, отравляющую все сладость я все еще отчетливо слышал в айрисском воздухе.

   Безумие...

   - Безумие, которого не бывает у aelvis, никогда.

   Нэльвё подошел незаметно, встав позади меня

   - Ты тоже это почувствовал? - спросил я, не оборачиваясь.

   - Было сложно не заметить, - усмехнулся он. - Что это может значить?

   Я, не слушая его, негромко сказал:

   - Это faе горных рек.

   - Так далеко от Лиирских склонов? - скептически спросил Нэльвё и - оборвал себя удивленным: - Ах ты ж, верно! Проклятие Сумеречных?

   Я покачал головой.

   - Нет. Они не могут этого... а если и могут - не стали бы. Они все еще Ее слуги и никогда не тронут младшую ветвь. Fae - само воплощение Воли.

   - Тогда что? Сумеречные - нелепость, верно. Но какие еще могут быть варианты?

   - Могут, - негромко сказал я, но от слова, небрежно оброненного в воздухе повисло напряжение. А я, не замечая этого, всматривался в землистый оттенок обычно белоснежной кожи aelvis, истонченные, невозможно худые руки... в обломанные уродливые ногти, разодранные ими в кровь плечи... Ветер шептал отгадку, такую простую, очевидную - и почти невозможную.

   Непостоянная, сделай ее невозможной!

   Сказать вслух - признать, смириться, выпустить в мир... Глупая вера в то, что пока что-то не названо, его нет.

   Глупая... только чья? Аэльвская ли, человеческая? Когда мы успели настолько утратить себя - и не заметить?

   Голос - невыразительный, безэмоциональный. Опять чуждый, не мой - но по какой-то причуде судьбы принадлежащий мне сейчас:

   - Песнь драконов.

   - "Драконов"?.. - глупо повторил Нэльвё, кажется, не сразу поверив в услышанное. И тут же отрезал: - Они исчезли десять тысяч лет. Десять!

   - Не исчезли. Уснули. И нет ничего удивительного в том, что они вернулись сейчас, когда мы утратили себя.

***

   - "Утратили себя"? - переспросила Камелия.

   Любопытство все же пересилило страх, и девушка, решившись, медленно приблизилась к телу fae. Камелия робко жалась к нам - растерянная, пугливо вздрагивающая от каждого шороха. Когда рядом сухо хрустнула переломившаяся ветка, шурша листвой и сорвавшимися ввысь птицами, она спряталась за Нэльвё, отчаянно вцепившись ему в предплечье, да так там и осталась, выглядывая из-за его спины. Отрекшийся, к моему удивлению, терпел это с несвойственной ему выдержкой.