Легкая нажива - Макдональд Джон Данн - Страница 29

— А как он начал, ты знаешь?

— Он был, что называется, однодолларовым игроком, Хью. Это ребята, которые, скажем, выберутся с женой на вечер отдохнуть, а когда та уйдет в туалет, разменяют пять — десять долларов на серебряные, подойдут к столу, где играют в крэпс или блэк-джек, и сделают несколько ставок. Если выигрывают, то больше не играют и говорят жене, что сегодняшний вечер им дешево обошелся. Если ж проигрывают, то списывают проигрыш в уме на общие затраты за вечер. Долларовый игрок — это еще не игрок, но у некоторых поселяется червячок.

— Насколько я знаю об этом случае, — продолжал Джон Трэйб, — Чет и Лайла вот так же пришли в отель провести вечер и из-за какой-то ерунды поцапались — так, обычная семейная ссора. Она взяла такси и уехала домой. Он понимал, что виноват, но упрямство помешало ему поехать домой сразу вслед за ней. Поиграл по доллару в блэк-джек — получилось. Тогда он стал играть в две руки, потом по пять долларов в две руки. Он продолжал выигрывать и перешел по десять на руку. В конечном итоге Чет выиграл тысячу семьсот баков. На эти деньги он купил Лайле норковое манто — в знак примирения. Недели через две он решил выиграть себе на новый автомобиль, но потерпел фиаско. Примерно через месяц после этого он улизнул из дому с той норкой и продал ее за семьсот баков, чтобы сыграть на них. К настоящему времени он проиграл все, что имел, и даже семью. Он прекрасно знает, что преступно глуп, но выйти из игры не может. И даже не хочет.

— Некоторые психиатры говорят, Джон, что люди типа Энглера хотят проигрывать. У них есть потребность в проигрыше, и они наказывают себя проигрышем. Что-то вроде символического самоубийства.

Джон Трэйб встал:

— Не знаю, что там говорят эти психиатры, но я — точно знаю, что мы поступаем правильно, расставаясь с ним. Правда, я теряю одного из лучших своих людей. Мы с Джоан были как-то у него в гостях. Вчетвером так весело провели время... А перед своим отъездом Лайла рыдала на плече Джоан. Будто кто умер...

— Или получил неизлечимую болезнь.

— Да. Болезнь. Это больше подходит... Мне надо пойти подписать этот чек, Хью. Кстати, я подумал тут как-то, что нам надо увеличить ассортимент вин всех классов, в последнее время они хорошо идут. Если я сумею освободить складские площади, мы сможем неплохо сэкономить на крупных закупках.

— Надо печатать новую карту вин?

— Все равно скоро придется ее обновлять.

— Ты хочешь купить какие-нибудь диковинные марки?

— Да ну их, нет! Я думаю о тех, которые мы без проблем сможем заказать по новой. Я на неделе все изложу на бумаге.

— Вроде неплохая идея. Спасибо, Джон.

— Спасибо тебе, что встретился с Четом. Это ж мой друг, я не мог...

— Знаю.

В девять часов двадцать минут вечера того же воскресенья семнадцатого апреля Хью Даррен готовился ко сну. Это было редкой роскошью для него — отправиться на боковую так рано. Отель был полон. Вверенные Хью службы работали исправно. Он совершил последний на сегодня обход, прежде чем принять решение лечь пораньше спать. Никаких особых поручений для Банни Раиса не возникло.

Хью снял напряжение дня, долго простояв под горячим душем, и с великой радостью нырнул в постель. В тот момент, когда он потянулся к настольной лампе, раздался телефонный звонок. Рука поменяла направление движения и сняла трубку.

— Хью, — услышал он знакомый голос, — это Викки.

— А-а привет, пропащая. Я вам, бродягам, оставил записку, но вы...

— Тэмпл, наверное, взял ее, потому что я ничего не знаю о ней. Хью, я сейчас в ужасном расстройстве. Происходит что-то страшное, и я не могу этому помешать. Не знаю даже, что мне делать.

— А что случилось?

— Звоню тебе из казино, из коридора. Тэмпл играет, Хью.

— Ради Бога, Викки, он же не ребенок. Он может поиграть, это вовсе не обязательно должно расстраивать тебя.

— Ты не понимаешь. Он пьет самых переговоров с теми жуткими типами. Они ужас как расстроили его. Я не могу с ним даже поговорить, он меня совершенно не слушает. Он играет по-крупному и крупно проигрывает, и, думаю, он не соображает, что делает. Они принимают его чеки, которые выписаны на счет, который у него есть в Нью-Йорке. Я не имею ни малейшего представления о том, сколько он проигрывает, но, думаю, это огромная сумма. Я не могу его остановить, не могу заставить выслушать меня. Может, хоть ты постараешься что-нибудь сделать с ним. Это действительно какой-то кошмар.

— Будь у телефонов, Викки. Я приду минуты через три.

Хью в спешке оделся. Викки, завидев его, пошла навстречу. Она обеими руками взяла его руку, и он почувствовал, что у нее влажные и холодные пальцы. Викки выглядела элегантно в строгом черном костюме, он делал ее более стройной, но малозаметные изъяны во внешнем виде свидетельствовали о ее возбужденном состоянии: помада на нижней губе была съедена, отдельные пряди золотистых волос выбивались из общего порядка.

— Пойдем, я покажу, где он, — сказала Викки.

Народу в казино было полным-полно. Работали все столы, игроки в крэпс и рулетку окружали столы в два-три ряда. Сквозь жужжание толпы прорывались команды крупье, нескончаемо грохотали игровые автоматы, доносилась музыка из бара «Африк» и Малого зала, приглушенные аплодисменты — из «Сафари», где заканчивалось вечернее представление. Прокладывая себе дорогу через толпу, Хью снова ощутил, как поистине безрадостна эта людская масса в казино. Когда шла такая большая игра, в воздухе чувствовалось какое-то особое электрическое напряжение с оттенком мрачноватости. Смех был, но невеселый. Здесь, на стыке денег и удачи, людям предоставлялась организованная возможность помучиться. Деньги — это выживание. Так что тут было не до веселья, как на аренах варваров прошлого, где люди бились со зверями. Народ в казино не обращает внимания друг на друга. Это место, где каждый человек бесконечно и безнадежно одинок.

— Вон там, — показала глазами Викки, потянув Хью за рукав, — видишь?

Тэмпл Шэннард стоял у закругленного угла стола для крэпса. Пробившись к нему, Хью увидел, что перед Шэннардом в дугообразной канавке стояли ребром фишки, образуя две «колбаски». В одной, длиной дюймов в десять, находились стодолларовые фишки, в другой, раза в два короче, — пятидесятидолларовые. Шэннард держал свои загорелые руки на перилах, наблюдая за дразнящим танцем кубиков. Воротник рубашки был расстегнут, лицо горело, прищуренные глаза напряжены, челюсть отвисла. Он взял несколько стодолларовых фишек и, даже не пытаясь считать их, поставил на выигрыш бросающего.

— "Очко" — восемь, — объявил крупье. — У бросающего выпало одиннадцать. В «поле» ставок нет.

— На восемь дубль, — сказал Шэннард и бросил стодолларовую фишку. Ведущий поставил ее на четыре-четыре.

— Три, новая цифра. Семь.

Крупье сгреб фишки ставивших на выигрыш бросающего и выдал фишки тем, кто ставил на проигрыш, потом положил пять кубиков перед следующим игроком, чтобы тот выбрал два из них, которыми будет играть.

Хью удалось продраться к Тэмплу и встать у него за спиной.

— Развлекаешься, Тэмпл? — спросил он.

Тэмпл посмотрел через плечо.

— Разве я не за этим ехал? Такое пошло развлечение... — Говорил он хрипло, неясно.

— Как у тебя идет?

— Спросишь потом, старик. Потом спросишь. А сейчас я занят.

Хью отошел от столов, жестом дал понять Викки, чтобы оставалась на месте, и пошел к клетке кассиров. Люди, которые работали за окошками кассы, знали его, хотя не имели отношения к отелю.

— Вы платите по чекам Тэмпла Шэннарда?

Кассир заколебался:

— Э-э-э... да, мистер Даррен.

— Сколько в сумме?

— Подождите, пожалуйста, немного, хорошо?

Хью подождал с полминуты, и внезапно рядом с ним появился Макс Хейнс.

— Что ты задумал, Хью?

— Хочу знать, как глубоко сел Тэмпл Шэннард.

— Он принес мне первый чек, Хью, мы проверили с Элом и договорились, что оплатим до двухсот тысяч. Сейчас он играет этими двадцатью. Шестьдесят шесть тысяч баков, парень.