Легкая нажива - Макдональд Джон Данн - Страница 27

Способная и опытная группа профессионалов могла бы, разумеется проведя хорошую разведку, ограбить любое казино. Но профессионализм такого рода находится под контролем всеамериканской уголовной империи, которая никак не заинтересована в натравливании одной своей части на другую. Было особо оговорено, что Лас-Вегас исключается из всякой междоусобицы. Этого решения строго придерживались, и даже имели место сходки и голосования по поводу частных случаев неподчинения со стороны мелкой уголовной сошки, в ходе которых выносились постановления, чтобы они убирались из Лас-Вегаса, пока целы...

Бен Браун не без колебания произнес:

— Не сердись, если я скажу кое-что... Так, просто мыслишка.

— И какая же?

— Будь это Гавана, не было в никаких проблем. Прошло бы автоматически. У меня припрятана пара человек. Ребята те еще, Макс, мы их в свое время привезли из Гонолулу. Так вот, берем толстяка Пого и ставим его крупье, а Уилли — на банк, и они так все гладенько сделают, что никто и не заметит. Каждый, раз после длинной серии, которой ждет старик, мы всучиваем следующему бросающему кубики, которые выигрывают, а после второй серии меняем их обратно на нормальные.

Макс изучающе уставился на него.

— И ты считаешь, что это хорошая мысль?

— Да как сказать... А что делать, старик обувает нас по-страшному.

Макс, как сонный медведь, прошел по комнате, встал над Брауном и вдруг с неожиданной быстротой нанес ему страшной силы удар. Кресло опрокинулось, Бен покатился по ковру, потом с трудом встал. На лице его были написаны ужас и страдание от боли, в углу рта показалась кровь.

— Бог с тобой, Макс! Бог с тобой!

— Собери себя в кучу и слушай, что я скажу. Мне на память приходит пара-другая случаев, когда ты намекал на кое-какие хитрые трюки, Браун. Сейчас ты снова вылез с ними. Пойми — мы живем тут как у Христа за пазухой. Мы крутим ручку денежной машины. Из каждой сотни тысяч баков, проходящих через столы, мы в среднем имеем восемь, после выплаты налогов. И находится идиот вроде тебя, который хочет сломать такую машину.

Сейчас я тебе нарисую общую картинку, Браун. Положим, мы найдем выход из сегодняшней ситуации, выгребем миллион из старика. Ты и я будем знать об этом. Пого и Уилли будут знать об этом. Одно неосторожное слово — и пошло гулять. Это так же точно, как то, что ты пока дышишь. Я не говорю уж о государственных службах — инспекционных, лицензионных. Но это не понравится важным людям, которые не могут позволить, чтобы каждый дурак пытался опрокинуть эту телегу с яблоками. Сопоставь этот миллион с доходами по всему городу — это же мелкие карманные деньги! И вот те важные люди зашевелятся, мой дорогой друг, пришлют сюда специалистов. Потом тебя и меня, Пого и Уилли завезут вон в ту пустыню и, когда им надоест смотреть, кто из нас громче кричит, закончат работу, набросают камней на наши могилки и укатят обратно на восток. И это будет хорошим предупреждением другим, у кого в головах могут заваляться умные мысли.

— Господи Христе, Макс!

— Вот почему твоя идея глупа. Выкинь из головы все свои умные мысли. И не старайся что-нибудь придумывать. Я люблю тебя, как сына, Брауни, но если узнаю, что ты проявил свою изобретательность в отношении кого-то из нашей клиентуры, то первый помогу, когда тебя будут убивать. А теперь подними кресло и садись.

Бен Браун сел, вздохнул. Потом вытер рот носовым платком и что-то сплюнул на ладонь.

— Зуб выбил, Макс.

— Ну-ка дай взглянуть. Развернись немного к свету. Да, действительно. Но это ничего, Бен, вроде, только край обломился. Не болит?

— Да нет, ничего не чувствую.

— Значит, до нерва не надломился, а то болело бы жутко. У тебя есть здесь зубной врач?

— Есть.

— Да, а как Салли? Давно ее здесь не было.

— Знаешь, на этот раз, Макс, плохо чувствует себя по утрам, тошнит. У нее так легко прошло с первым ребенком, мы думали, что и со вторым будет так же. Осталось два месяца, так жалко ее сейчас. А Кеван как раз начал ходить, везде нос сует, ей приходится не спускать с него глаз.

Макс открыл средний ящик стола, достал конверт, вытащил пять сотенных купюр и положил их перед Беном Брауном:

— Сняли сливки, Браун.

— Спасибо, Макс, огромное спасибо.

— Так мы как, все выяснили?

— Конечно, Макс. Намек понял. Только я не могу смириться с тем, что этот старый ублюдок уйдет от нас с набитыми карманами. Если так, то у нас будет тощая неделя.

— Это моя печаль, не твоя. Если он продолжит играть, то закономерность сработает в нашу пользу. Старик втравил меня в большой климат, и Эл задаст мне кое-какие вопросы, если у Гэллоуэлла все выйдет, как ему хочется. Так что я особенно заинтересован в том, чтобы он обязательно еще поиграл, и у меня есть кое-какие идейки на этот счет. А ты иди посмотри и держи меня в курсе, как там у него.

Бен Браун пришел через полчаса и сообщил Максу Хейнсу, что старик проиграл одну фишку.

После ухода Бена Макс погрузился в кресло, широкий, тяжелый, и, полуприкрыв глаза, стал размышлять о человеке, в руках которого сейчас находились сто тысяч принадлежавших казино долларов — ровно половина того, что он проиграл здесь в прошлом году.

В это воскресенье в четыре часа дня Хью Даррен был в бассейне, когда ему сказали, что в Малом зале его ждет Эл Марта. Хью торопливо попрощался с Бетти, быстро переоделся и прошел в зал. Эл сидел в большом кожаном кресле в компании двух неизвестных Даррену лиц. Перед Элом стоял стакан с виски, а незнакомцы жадно и флегматично уплетали специально приготовленный бифштекс. Оба были внушительных размеров, обоим было под сорок, оба носили строгие костюмы, а на лицах — очки в черной массивной оправе, да еще бледность людей, редко бывающих на солнце.

— Садись, Хью, садись, парень. Ребята, это управляющий отелем, о котором я вам говорил, друг Шэннарда. — Хью кивнул всем и сел. — А это ребята, которые прилетели послушать о деле.

С первого взгляда оба выглядели как служащие среднего звена все равно где — в автомобильной промышленности, в банке, в страховой компании. Но в их поведении сквозила нарочитая грубоватость, манерам держаться за столом они были явно не обучены, а холодный расчет проглядывал даже сквозь корректирующие линзы очков. Все это делало их весьма неподходящими кандидатами на конкурс обаятельного бизнесмена — конкурс, в котором настоящие бизнесмены чувствуют себя обязанными участвовать всю жизнь.

— Вы говорили с Тэмплом? — спросил Хью.

— Да, но возникло затруднение, Шэннарда кое-что не устраивает. Может быть, вы сумеете помочь выбраться из тупика. Дэн, пожалуй, ты лучше сумеешь объяснить.

Заговорил тот, который казался чуть постарше. У него была неприятная манера во время разговора пристально разглядывать узелок галстука собеседника и почти не смотреть в лицо.

— Похоже, мы можем проявить кое-какой интерес ко всей этой собственности. Через неделю мы уточним все детали, чтобы быть уверенными в том, что с его правами представлять эту собственность все нормально, а там поставим дело на наличный расчет. Но ваш друг хочет получить от нас то, на что мы никогда не пойдем. Мы никогда не прибегаем к помощи партнеров, нам просто не нужны партнеры в предприятиях, в которые мы вкладываем деньги. Если проверка прав собственности покажет, что там все нормально, мы выплатим вашему другу четыреста сорок тысяч за его акции. Это несколько больше того, что они в действительности стоят, но мы идем на это, потому что заинтересованы в расширении программы капиталовложений в курортный бизнес в этом районе. Шэннард в тяжелой ситуации. Он говорит, что эти деньги не покроют его неоплаченных долгов. Он хочет частично сохранить собственность, так пусть вкладывает деньги в акции и получает долю в доходах от программы развития или продает свои акции после завершения программы. Нас мало интересуют его личные финансовые проблемы. У него, кажется, впечатление, что мы стараемся заключить с ним соглашение. Нужно, чтобы кто-нибудь убедил его, что мы ни с кем не заключаем соглашений. У нас нет нужды. У него есть что продать — мы покупаем. Мы назвали цену. Если вы сумеете убедить его, что для него самое лучшее сейчас — это продать, то мы заплатим вам посреднические двадцать тысяч долларов.