Шерше ля фам, или Возврату не подлежит! - Гетманчук Людмила - Страница 56

— Хватит! — Графиня попыталась меня удушить. — Ты не понимаешь, какая на тебе лежит ответственность!

— За что? — вскинула я брови.

— За мир! — патетически воскликнула тетя, ломая руки. Доломалась до того, что сама в них запуталась.

— Я и спрашиваю: за что? За что мне так страдать? — пояснила я, отодвигаясь от гордиева узла из тетушки.

— Неблагодарная! — Лоретта все же расцепилась, дотянулась до столика и швырнула в меня толстой книгой.

Я поймала. Книга раскрылась на картинке, где четыре толстые тетки нескромно тыкали пальцами в четырех мужиков, один из которых подозрительно напоминал подушечку для иголок из айра. Оборотень экзальтированно щурился и пытался дотянуться до тетки. Отомстить хотел, что ли?

Помимо всего прочего, по углам картинки парили упитанные младенцы в набедренных повязках из памперсов и жевали погремушки в виде горнов.

— Это кто? — поинтересовалась я.

— Пресветлая Царица в день ее пришествия, — недовольно ответила Лоретта. — Здесь она благословляет четыре расы нашего мира.

— Как все запущено, — пробормотала я себе под нос, отчетливо понимая: если бы меня благословила такая тетенька, то я бы просто не выжила! Мужики вон еле стояли, где уж мне-то…

— А теперь о главном! — таинственно сказала графиня, принимая трагическую позу гидры. — Как ты объяснишь вчерашнее происшествие?

— Никак, — пожала я плечами.

— Тогда тебе объясню я! — зловеще пообещала тетя голосом укуренного маньяка со стажем.

Я насторожилась. Обычно после этой фразы раздается безумный смех за кадром и главный злодей начинает длинно и витиевато излагать свою теорию завоевания мира.

— Если ты останешься с Грэгом, то тебя убьют на третьи сутки, — заявила мне Лоретта. Потом подумала и исправилась: — Нет, на вторые. Отравят.

— Зачем?! Почему? — Я несколько удивилась. Лихо у них тут! Сегодня — официальная любовница, завтра — труп!

— На то есть тысяча причин, — тоном утомленной солнцем старой придворной кокетки вещала графиня. — Все их перечислять долго и утомительно. Но основная — политика. Есть определенный расклад сил, и никто не допустит к телу наследника не пойми кого в качестве фаворитки. — Вздохнула. — Ни одна политическая партия на это не пойдет.

— Другие перспективы есть? — нахмурилась я, наотрез отказываясь глотать всякую ядовитую гадость. Так можно и цвет лица испортить!

— Есть. — На лице Лоретты нарисовалось нескрываемое наслаждение, переходящее в эротический экстаз. — Выйти замуж!

— Может, лучше в Академию? — выдала я другую альтернативу.

— И сразу к Грэгу в постель? — позлорадствовала тетя. — И через два дня в могилу? — Решительно взмахнув рукой: — Нет, только замуж!

— А в монастырь? — выродила я третий вариант.

— Не возьмут, — хмыкнула гер Дальвинг. — Потому что я первая буду свидетельствовать о потере тобой чистоты и целомудрия. В таких случаях ждут решения преосвященной матери Феодоры и приличного взноса в казну монастыря.

— И?.. — Я почувствовала недоговоренность.

— Этих денег я не дам! — неистовствовала тетя. — А поскольку содержание тебе начислено из личных средств его высочества, то и решать будет он. Так что ты идешь прямиком в постель Грэга, а оттуда через два дня в могилу.

— Тогда пускай сразу травят, — заявила я. — Зачем так усложнять себе жизнь?

— Но никто не знает, как на тебя подействует яд или лишние ножи в организме, — распиналась тетя. — Потому что ты Спящая. Может, спалишь все дотла…

— Но никто и не знает, как на меня подействует муж! — возразила я. — Может, я тоже спалю все дотла…

— Пали, мне не жалко, — неожиданно согласилась Лоретта. — К тому моменту ты уже выйдешь из-под моей опеки и отвечать за тебя будет твой муж…

— Подумать можно? — спросила я, пытаясь сообразить, как бы одной маленькой попой занять два места в партере — и замуж не выйти, и на кладбище лежа не прогуляться.

— Можно, — согласилась графиня, снова элегантно укладываясь на кушетку. — До завтра.

— А что будет завтра? — на всякий случай поинтересовалась я. Ну вдруг тетушка что-то новое скажет?

— Замуж, — любезно пояснила Лоретта. — У меня есть на тебя все права, и я с радостью передам их кому-нибудь другому. Тем более мне поступило два с половиной предложения насчет твоей руки и сердца.

— Почему с половиной? — изумилась я странной арифметике.

— Айр попросил лишь сердце, и к нему из приданого только блюдо, — предельно жизнерадостно оскалилась тетя. — А теперь иди и все хорошо обдумай!

— Какой непритязательный, — оскорбленно пробормотала я, удаляясь к себе.

По дороге мне встретилась обиженная Ванда с выжженной тропой среди волос (читай — готовой беговой дорожкой для вшей и блох!). Ее вид навел меня на интересную мысль. Я так обрадовалась, что даже извинилась перед горничной.

— Простите великодушно за доставленное беспокойство, дорогая Ванда, — вцепилась я клещом в пострадавшую. — Мне очень неловко, что я обеспокоила вас своим неудачным поступком. Не соблаговолите ли простить мне мою дерзость? Впредь обещаю не тревожить вас своими внезапными актами насилия…

Ванда вытаращила глаза и упала в обморок.

— Хорошие поступки обычно остаются непонятыми, — сделала я логичный вывод и пошла искать Альма.

Телохранитель обнаружился около моей комнаты. Блондин в кожаной безрукавке прислонился к стене, мечтательно закрыв глаза, но, как только я появилась в начале коридора, сразу услышал и выжидательно подобрался.

— Мы идем в гости! — радостно сообщила я. — Тут недалеко, на другом конце улицы…

Альм настороженно посмотрел и отрицательно покачал головой.

— Но это же сразу за парком! — надулась я. — Грель-Девон, двенадцать.

Телохранитель все еще упорно не желал участвовать в моей авантюре.

— Тогда я пойду сама! — бодрячком заявила я ему, разворачиваясь и делая шаг в сторону лестницы.

На мое плечо тут же опустилась тяжелая рука, лишившая меня возможности передвигаться. Я подумала и обернулась к нему с магическим пламенем в руках.

Глаза Альма расширились. На минуту мне показалось, что у него изменился зрачок, став вертикальным, но, наверное, все же померещилось… Мужчина уставился на мои руки с таким неописуемым выражением… будто хотел немедленно отхватить по самые плечи и со смаком обглодать.

Я подавила в зародыше желание попятиться и спрятать руки за спину. Поинтересовалась:

— Это достаточно весомый аргумент «за»?

Альм неохотно кивнул, зачарованно не спуская глаз с пламени. Мужик выглядел одурманенным, будто кобра факирской дудочкой, по-моему, даже покачивался, подобно чешуйчатой гадине.

Быстренько загасив огонь, поймала уже прояснившийся, необъяснимо довольный взгляд телохранителя, словно его накормили целым тортом. Оставив рефлексии на эту тему на потом, я уверенно кивнула, приглашая на выход.

Телохранитель потряс головой, словно выходя из транса, следом вцепился в свою шевелюру руками, ероша длинноволосую гриву. Опять потряс головой, как стукнутый пыльным мешком из-за угла…

— Если ты уже поймал свой непонятный кайф, — надулась я, — может, мы уже пойдем?

На этот раз Альм кивнул с необыкновенно счастливым видом. Сначала он остановил меня на выходе, на четверть часа смотался за угол, потом вернулся и показал знаками: можно!

И мы пошли по цехам… в смысле в гости к канцлеру. Правда, без приглашения.

У меня совсем не было уверенности, что он встретит нас с распростертыми объятиями. Хоть бы собак не спустил — и то ладно… Нет, пожалуй, собак все-таки не спустит, Грэга побоится. Тот его потом сам так покусает, что любой бультерьер устыдится и пойдет себе заказывать дополнительную опцию — вставную акулью челюсть.

Альм галантно усадил меня в двуколку и взял поводья.

Никогда я не понимала этих аристократов! Ну почему, почему нужно обязательно пять шагов проехать, если можно их спокойно пройти? Это точно так же, как дома в туалет на «линкольне» прокатиться. Хотя… знавала я одного умника… этот фрик по никому не известной причине сие заведение посещал исключительно на роликовых коньках и с разбега. Угу. И почти всегда с разгона промахивался. После пятого разбитого унитаза и шестого перелома конечностей папа отобрал у экстремала ролики и прочел целую лекцию на тему, почему так поступать нельзя. Вряд ли тот понял, но физически воспротивиться не смог за неимением роликов. Хотя не смолчал! Диалог протекал так…