Переиграть войну! Пенталогия (СИ) - Рыбаков Артем Олегович - Страница 4

– Саша, нам нельзя здесь оставаться. Здесь не… те, кто его подстрелил.

– Давайте.

Незамеченные немцами, мы подняли на руки Игоря, спустились с холма и, словно лоси в пору гона, снося все на своем пути, понеслись к лагерю.

В лагере нас встретила непривычная тишина. Мы дотащили Игоря к тенту, под которым Док уже разложил свои инструменты.

– Серег, тут такое дело… – начал было я, но повелительный взмах руки нашего врача показал, что в данный момент это лишнее.

– Ну, докладывайте, – встретил нас с Люком командир.

– Саш, а что со «Скорой»?

– Аварийный канал пустой. Я Казачину еще двадцать минут назад гонцом к базовому лагерю послал.

Из-под медицинского тента донесся громкий крик, полный боли. Лицо Фермера перекосила кривая гримаса:

– Куда его?

– В живот навылет.

– Дробь?

– Нет. Из пулемета.

Брови Саши взлетели вверх.

– Да, командир. Из «эмгача», – подтвердил мои слова Люк. – Мы вначале подумали, что это реконструкторы или киношники, но они у нас на глазах машину расстреляли. Мы заныкались на всякий случай, а Игорь на дорогу вылез и к ним пошел… – Было видно, что Люку тяжело рассказывать, и я продолжил за него:

– У Пака рации не было. Я и забыл, что он ее не взял. Пока прочухались и собрались его позвать… Короче, одна очередь – и все.

– Да откуда здесь пулеметчики эти сраные?! – загрохотал Фермер. – Да я этим бульбашам!

– Командир, это были немцы.

– Какие такие немцы?

– Обыкновенные. Фашистские. Вермахт.

– Что?

– Можешь мне верить или не верить, но похоже, что мы провалились во времени и сейчас на дворе одна тысяча девятьсот сорок первый год. Можешь хоть у Люка спросить, если мне не веришь.

– Но это же фантастика какая-то!

Слово взял Люк:

– Насчет провалов во времени я не уверен, я в этом не Копенгаген. Но стволы у них не игрушечные, уж можешь мне поверить!

К нам подошел Док, вытиравший окровавленные руки спиртовыми салфетками:

– Короче, так, парни, если мы его не доставим в больницу в течение часа, то Паку кирдык. Как врач говорю. Все, что я мог сделать, я сделал, но его надо оперировать. А я не имею права делать операцию в таких условиях.

Фермер задумчиво почесал затылок, посмотрел на Дока. Потом – на нас с Люком… Но сказать ничего не успел, поскольку заголосила его рация, которую он в лагере использовал без гарнитуры:

– Казачина вызывает Фермера. Дядя Саша, ответь!

– Фермер в канале, слушаю тебя.

– Дядя Саша! – Голос Ивана, слегка искаженный динамиком, был взволнован. – Дядя Саша, базы нет. Как понял, базы нет!

– Спокойней, Ваня, а что есть?

– Ничего нет. Ни плаца, ни асфальтовых дорожек, ни палаток. Дот, у которого вчера знамя поднимали, помнишь?

– Да.

– У меня такое ощущение, что его вчера только взорвали. И… – тут из динамика послышался всхлип, – я туда заглянул… А там мертвые… Наши, красноармейцы!

– Понял тебя, Ваня. Давай. Сопли подбери и возвращайся. Да иди аккуратнее, не напорись, смотри, ни на кого. Отбой.

– Саш, – глядя ему в глаза, начал я, – собери всех…

Когда ребята расселись вокруг нас, я обвел друзей взглядом и, глубоко вздохнув, начал:

– Вы, конечно, можете меня положить на вязки и колоть галоперидолом, но, похоже, мы провалились во времени. В сорок первый год.

Все в недоумении уставились на меня, а Док пробормотал:

– Это как в той книжке, что ты мне давал? Как ее – «Пытки и разврат»?

Шутка повисла в воздухе…

– «Попытка возврата», – поправил Дока интеллигентный Тотен.

– Тох, а ты грибов никаких не ел? – участливо поинтересовался Бродяга.

– Короче! – я повысил голос. – Там, на дороге, причем, прошу отметить, грунтовой, а не асфальтированной, тусуются два отделения немцев. С ног до головы одетых в такой антиквариат, что любой из «22-го полка»[6] продаст за него последнюю почку. И эти самые «реконструкторы» у меня на глазах расстреляли из пулеметов нашу, советскую полуторку. И Игоря ранили. Да и за лесом я слышал канонаду.

В разговор вступил Бродяга:

– Я сканер немного погонял. Ни на одной частоте выше «сотки» ничего нет.

Командир посмотрел на меня и спросил:

– Какие варианты? Ты говорил, что читал про такое…

– Сань, так то – фантастика была…

– Я в жизни с такой фантастикой сталкивался, куда там Стругацким. Так что давай, шевели мозгой!

– Ну, если по аналогии… Док, принеси мне мой рюкзачок, будь другом… Так вот, я бы порекомендовал Бродяге пройтись сканером по длинным волнам, а Тотену послушать немецкий. С оружием у нас голяк полный, если холодняка не считать, – добавил я, вытаскивая из принесенного Доком рюкзака свой любимый кукри[7].

– Вот, – Бродяга вытащил из кобуры свой эксклюзивный резинострельный «стечкин».

– Да уж, против «эмгачей», «эмпэх» и «каров» – самое то! – саркастически усмехнулся Люк.

– Особенно если учесть, что мы в районе бывшего Минского УРа, – добавил я.

– Короче, слушай мою команду! Ближайшие полчаса Бродяга и Тотен шерстят эфир. Ты, Тоша, выдавливаешь из мозга все, что нам может пригодиться. Люк – в дозор. А Чапай – думать будет. Разойдись! Док, ты останься!

Со своего места я не слышал, что говорил командир врачу, но видел, что Серега в нерешительности помотал головой, затем еще раз и, наконец, сокрушенно пожав плечами, кивнул.

Я поднялся, собираясь отойти в кусты поразмыслить, но голос командира остановил меня:

– Тош, погоди. Ты должен помочь Доку, он сейчас будет Игорю операцию делать.

– Где? Здесь?! – От неожиданности я даже присел на корточки.

– Да, здесь, в лесу. У Пака другой надежды нет. «Скорой», сам знаешь, не будет.

– Хорошо.

Много я видел хирургических операций, но такую – в первый раз. Несколько светодиодников, прикрученных к палке, заменяли «люстру» операционной. Вместо стола – расстеленный на «пенках» тент. Да и я с Люком на «сестричек» никак не тянули. Про стерилизацию я и не говорю. Руки мы с Серегой, конечно, вымыли водкой, и даже йодная настойка нашлась, но в основном мы надеялись на стерильные перчатки и последующую обработку раны.

Перед началом операции, пока мы с Доком «мылись», удалось даже провести мини-брифинг.

– Ты какую анестезию делать будешь? – спросил я Дока.

– Выбор, если честно, у нас небогат. Могу и промедол в вену.

– Ты и промедол взял?

Док в ответ кивнул.

– А как состояние будем контролировать под общим-то?

– Люка пульс считать попросим… Хотя, наверное, ты прав… будем под местным резать… Через четверть часа у него такие боли начнутся, что… – И он махнул рукой.

Что и как мы делали, я, пожалуй, и не вспомню… Помню только, как замерло время, и лишь тяжелая капля пота медленно-медленно ползла по лбу Сереги, а я промакиваю ее, чтоб в глаза не лезла… Помню свои руки, по плечи перемазанные кровью… Помню, как тампонами, сделанными из индпакетов, я пытался собирать кровь… Лучше не помнить… Но забыть не могу…

Очнулся я, когда Серый сказал:

– Теперь все. Дальше – только молиться! – И Серега стал сдирать с рук окровавленные перчатки.

– Я тебе не сильно мешал? – вяло поинтересовался я, просто так, чтобы только не молчать.

– Все путем, Тоха. Все путем. Эй, закурить кто-нибудь дайте! – крикнул он ребятам.

…А я сидел и смотрел, как «пляшет» сигарета в его пальцах.

…Через час Игорь умер.

РАЗВЕДСВОДКА № 18 К 22.00 4.7.41. ШТАБ ЗАПФРОНТА

Смоленск

Карта 500 000

Первое. Противник в течение 3–4 июля продолжал сосредоточение мотомеханизированных частей в направлениях: Лепель, Борисов, Бобруйск. Основная группировка на лепельском направлении, где сосредоточено до двух танковых и одной-двух моторизованных дивизий 39-го танкового корпуса (7-й и 20-й танковых дивизий). На борисовском направлении одна-две танковые дивизии, из них одна 19-я танковая и одна моторизованная дивизии. На бобруйском направлении сосредоточено до одной танковой дивизии и одной моторизованной дивизии.