Небо-воздух (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 24

      - Так что там с чувствами? Расскажи.

      Руфус, напряженно замерший и вовсе переставший в какой-то момент дышать, нервно сглотнул и попытался разомкнуть его руки у себя на груди. Не получилось. Валентин держал крепко и отпускать его от себя не собирался. Тогда бедняжка кок сдался и тихо прошептал.

      - Я не так выразился, нет никаких чувств.

      - Ай-я-яй, - пожурил его священник, - Негоже такому милому мальчику как ты, лгать слуге Господа нашего. Как считаешь?

      - Я... - начал Руфус, оборвал себя и спросил почти жалобно, - Ну, вот с чего ты взял, что я лгу?

      - Мне Амелисаро сказал, - промурлыкал Валентин и все же разжал руки, отступил, отпуская застывшего кока и даже, попятившись, сделал несколько шагов к двери.

      Руфус еще несколько секунд стоял неподвижно, а потом резко развернулся к нему, вкинул голову и беспомощно закричал, еще не осознавая, кому задает столь глупые вопросы.

      - Но откуда он узнал?! Как?!

      - О, - многозначительно протянул Валентин, - Это науке неизвестно, - развел руками и сбросил с плеч свою любимую куртку необычного покроя, оставшись в одной лишь тонкой безрукавке. - Так, говоришь, что чувства есть?

      - Нет! - с жаром выпалил Руфус и снова опустил глаза в пол. Щеки его все так же горели, и Валентину больше не нужны были иные доказательства. Ложь он всегда чуял за версту.

      - Мы же уже договорились, что лгать мне нехорошо. И ты так больше делать не будешь, - снова приблизившись к нему почти вплотную, обронил священник. Но прикасаться к мальчишке пока не стал. Просто стоял и смотрел на пепельноволосую макушку.

      Руфус мялся и молчал, дышал рвано, словно пробежался, нервничал, переживал и не знал, что делать, и что сказать. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы Валентин ушел. Растворился в воздухе, как страшный сон. И не осталось бы и воспоминания об этом глупейшем разговоре. Он был совсем не готов к нему. Даже представить себе не мог, что Валентин когда-нибудь сам вот так к нему придет и спросит в открытую. Он думал, что о его чувствах к нему известно только Симу, он сам ему рассказал. И тот частенько подтрунивал над ним и иногда, когда в очередной раз успевал перехватить его взгляд, адресованный их корабельному священнику, в шутку обещал рассказать тому, что некто очень робкий в тайне в него влюблен. Руфус после такого частенько бросался на него с кулаками, и Сим не редко оказывался бит, причем, как считал кок, очень даже заслуженно. Где это видано, чтобы лучшие друзья такие подлянки устраивали?

      А оказалось, что Сим был не единственным, кто смог заметить его тайное обожание. И что теперь делать со всей этой ситуацией, Руфус не знал, но, что самое главное, боялся узнать. Поэтому, даже понимая, что кому-кому, а ему Рогатый Бог никогда не откликнется, молил его о том, чтобы все происходящее оказалось лишь дурным сном. Наверное, он опять заснул над книгой. Вот сейчас прибежит с вахты Симка и растолкает его, пинками загонит в комнату и потребует, чтобы лег нормально, а не так, за столом. Но вместо закадычного друга, после затянувшейся паузы, с ним снова заговорил Валентин.

      - Иди сюда, - взял за руку и повел к тому самому вороху подушек под окном, через которое заглядывала в комнату полная луна и то появлялись, то исчезали танцующие вровень с бортом острокрылые лунные рыбки.

      Руфус не стал сопротивляться. Его охватила апатия, словно разом выдавили из сердца все чувства и выставили на всеобщее обозрение. Он не мог понять, как Амелисаро, добрый и хороший, мог так с ним поступить. За что?

      Валентин же, выбрав одну из подушек побольше, опустился на ковер, утягивая его за собой, лег и притянул Руфуса к себе на плечо. Тот не сопротивлялся и даже не сразу сумел осознать в каком положение находится. Валентин его не торопил, просто лежал, смотрел на звезды, казавшиеся в этом лежачем положении удивительно близко, улыбался им, как старым знакомым и наперсницам, хранящим древние тайны, и расчесывал пальцами волосы мальчика, тихо сопящего ему в шею.

      Руфус очнулся внезапно, моргнул и замер. Валентин физически ощутил, как заиндевело его тело.

      - Осознал, - тихо обронил священник и повернулся на бок, забыв и о луне и о звездах. Зачем они ему, такие далекие и холодные, когда совсем близко так пристально и испуганно смотрят на него две живые зеленые звезды.

      Руфус лежал теперь щекой на одной с ним подушке и неотрывно смотрел в глаза. Молчал и смотрел. Не шевелился. А Валентин, подложив под щеку ладонь, улыбался ему.

      - Ну что же ты? Разве я страшный?

      - Да. - Выдохнул кок и облизал пересохшие от волнения губы.

      - А если поцелую, перестанешь бояться? - полюбопытствовал Валентин, придвигаясь ближе. Теперь они практически соприкасались носами, но все так же неотрывно смотрели друг на друга.

      - Нет... - прошептал Руфус одними губами и робко, с недоверием к самому себе добавил, - Наверное.

      - Раз наверное, думаю, есть смысл попробовать. Как считаешь?

      - Я не знаю, - откликнулся мальчишка и закрыл на секунду глаза. Потом снова распахнул их и резко сел, прижимая к груди колени и обхватывая их руками.

      Немного разочарованный Валентин, уже настроившийся на поцелуй, приподнялся на локте, подпер голову рукой и тяжко выдохнул. Руфус повернулся к нему и положил голову на колени, глядя пристально и с легким осуждением во взгляде.

      - Я совсем тебя не понимаю, - произнес он, больше не сбиваясь на сдавленный шепот, было такое чувство, что робость, под давлением настойчивости священника, покинула его. Осталась только легкая грусть и непонимание.

      - Так спроси. Я совсем не против ответить на твои вопросы. - Отозвался Валентин.

      - Почему?

      - Почему не против? - уточнил священник.

      - Да. - Едва заметно кивнул мальчишка.

      - Потому что хочу узнать тебя поближе, но понимаю, что не узнав меня, ты о себе не станешь говорить.

      - Не стану, даже если узнаю, - поначалу твердо, а потом совсем неуверенно отозвался тот и снова добавил, - Наверное.

      - Так давай проверим, - улыбнулся ему Валентин и скомандовал, - Спрашивай.

      - Ты услышал от Лили, что я люблю тебя, и решил провести одну приятную, ни к чему не обязывающую ночь? Я для тебя что-то вроде минутной прихоти, да? - тихо спросил Руфус таким обреченным голосом, что Валентину стало его почти жалко. Но он задавил в себе это чувство в зародыше. Уж чего-чего, а жалости этот мальчик от него точно не заслужил. Сочувствие, был убежден священник, это одно, жалость - совсем другое. Тем более по отношению к тому, кто был как минимум ему симпатичен, как максимум очень и очень симпатичен. Поэтому он легкомысленно улыбнулся и навскидку спросил.

      - Если скажу, что да, будешь отдаваться, как в последний раз? - насмешливо протянул Валентин, сел и подобрался к мальчишке совсем вплотную.

      Обнял за плечи, вынудив навалиться на себя. Тот не сопротивлялся. Смотрел на звезды, и даже руку, настойчиво скользнувшую под белую поварскую рубашку на боку, не попытался оттолкнуть. Валентин же не торопил его с ответом, анализируя собственные тактильные ощущения. Кожа мальчика под пальцами была нежной и теплой, к ней хотелось прикоснуться губами и попробовать на вкус. Он как-то и не думал, что такие мысли столь быстро захватят его воображения. На самом деле, прейдя к Руфусу, он рассчитывал только поговорить с ним, разобраться во всем, и лишь потом, после нескольких дней, а то и недель близкого общения, когда мальчишка привыкнет к нему, да и он сам разберется в том, что именно хотел бы от него добиться, подвести малыша к чему-то большему. Но он и предположить не мог, что начнет так на него реагировать почти сразу.

      Чувства были странными. Он не привык испытывать физическую потребность в близости кого бы то ни было. Раньше, ему вполне хватало в этой жизни себя одного. Он был эгоистом и эгоцентриком и прекрасно знал это за собой. Все его мимолетные романы были лишь проходящими, приятными дополнениями к насыщенной пиратской жизни, не более того. В чужой любви к себе он не нуждался, с лихвой компенсируя её своей. Но рядом с Руфусом, ему в голову пришла неожиданная мысль, что, наверное, не так уж это и плохо быть любимым. О том, чтобы любить кого-то самому он пока даже не помышлял.