Бернарда - Мелан Вероника - Страница 72

Женщина.

Гостья не была человеческой «женщиной» в привычном понимании, и, все же, искра ее была именно женской.

Продолжая смотреть на волны, я не испытала ни испуга, ни волнения, лишь легкое любопытство, какое приходит, когда неожиданно возвращается хорошо знакомый друг, ушедший по делам час назад. Ко мне приближалась сущность — обитатель Вселенной, наблюдатель, иногда помощник, избегающий воплощений в физическую форму.

Песок не скрипел под ее ногами, а плащ не колыхался. Она просто подошла и опустилась рядом, как давняя подруга, не здороваясь и не сбрасывая с лица капюшона, из-под которого, как мне показалось, лился мягкий свет.

Мы помолчали, глядя на звезды-миры.

— Сидишь, — мягко и больше утвердительно заключила она.

Был ли голос?

— Сижу.

— Почему не идешь домой?

Дом — это тот свет позади? Покой, из которого можно начать новую дорогу?

Мои руки светились, состояли из множества золотистых молекул, вращающихся вокруг собственной оси — женские руки человеческого тела. Я почему-то выбрала именно их…

— Я еще успею домой. Мне бы назад.

Она кивнула. Ни шороха одежды, ни дыхания, ни ощущения присутствия кого-то еще на берегу.

По какой-то странной причине, я знала, что сидящее рядом существо — друг.

— Ты хочешь вернуться туда, откуда пришла. Зачем?

Мой разум вздрогнул; океан подернулся золотистой рябью, дно мигнуло.

— Не знаю, но так правильно. Вот только не могу вспомнить куда …

Гостья долго молчала; время растянулось и застыло неподвижно. Потом она вдруг добавила.

— Я подарю тебе кое-что — способность соприкосновения со всеми живыми объектами. В тебе много любви, ты заслуживаешь.

Пламя костра играло с поленьями, облизывало, обволакивало, наслаждалось близостью.

— Зачем мне? Какими объектами? Здесь я касаюсь всего и сразу. Здесь все едино.

— Чаша весов склонилась, он изменил ее. Теперь ты в рядах Сильных, но и слабым захочется твоего тепла.

— О чем ты говоришь? Кто изменил? Я не понимаю.

Голубоватая искра неспешно отделилась от женщины и плавными зигзагами подплыла ко мне по воздуху. Она была теплая, по-своему красивая. Не спрашивая разрешения, она скользнула внутрь и расплылась там, смешиваясь с золотым светом. Немного непривычно, но приятно, теперь она была частью меня.

— Ты вспомнишь. Он уже идет за тобой, он покажет дорогу.

— Кто?

Впервые за все это время на поверхность пробилось волнение. Я резко обернулась — с челки ссыпался ворох искорок, иллюзорное тело засияло ярче.

— Кто идет?

Но ее уже не было.

Ни фигуры, ни темного плаща, ни капюшона, ни мягкого голоса. Никого рядом.

Потрескивал рядом теплый костер, мурчали о своем иллюзорные волны, темнело над головой небо со множеством далеких и близких миров.

Ночь и таинственный остров.

Очередная иллюзия уставшего от скитаний разума.

Любой воплощенный мир — это игровая площадка с набором правил, позволяющая испытать разнообразный набор эмоций, складывающийся в определенный опыт. Прожить, прочувствовать, пропустить, познать — именно за этим приходит на выбранную площадку каждый. А перед входом неизменно подписывает обязательство, наложенное игрой — забыть, о том, кто ты на самом деле есть.

Конечно, забыть.

А как же еще прочувствовать глубину и разнообразие чувственного спектра, если исключить из него важные составляющие, такие как волнение, неуверенность, страх?

Как почувствовать страх, зная, что ты всемогущ? Как расстроиться от потери кого-то, зная, что они не умерли, а лишь ушли с той игровой площадки, на которой остался ты? Они уже прошли свой опыт, а ты еще нет, значит, играй… Значит, верь, борись. Как бороться, осознавая в себе силу Творца, а не слабость простого человека? Как горевать об отсутствии вещей, имея возможность их мгновенно создавать?

Никак. Невозможно.

Поэтому забыть о собственных возможностях — это единственное и самое важное условие для входа в любую игру. Невозможно играть по правилам и в пределах ограничений, помня о том, что их на самом деле нет.

Находясь на Уровнях, Дрейк помнил о потере собственных возможностей лишь частично. Здесь же, в бесчисленном потоке информации без ограничений, он вспомнил все и, наконец, стал тем, кем хотел стать так давно — чистой энергией, соприкоснувшейся с Истоком. А вместе с тем осознал и еще одну важную вещь — память об этом месте не стала бы подспорьем для жизни в любом из миров — она стала бы препятствием. Стоять на разных ступенях развития по меньшей мере не интересно — одни беспрекословно подчиняются иллюзорным рамкам, другие видят их насквозь, теряя смысл существования на выбранной площадке.

Получается, забытье зачастую полезно. Истинное знание о могуществе дарит гармонию и покой. Забытье же обуславливает наличие слабости и страха, тем самым позволяет глубоко прочувствовать выбранный опыт, а не просмотреть на его проживание, оставаясь лишь безучастным наблюдателем.

Именно здесь, в Коридоре между Мирами, Дрейк смог сделать собственный выбор. Он предпочел бы снова забыть. Вернуться и чувствовать, не знать, не помнить.

Миров было множество, но это не пугало. Коридор не имел ни времени, ни расстояний и отзывался на тончайший позыв, желание.

Какое-то время разум Начальника парил в невесомости и рассматривал пространство, в котором живая материя сливалась с пустотой, заполняя ее. Сохраненная при переходе память — спасибо древней расе Фурий — не давала забыть о цели визита в это недоступное для облеченных в физическое тело существ.

Красиво. Тихо. И торжественно.

Потянись мыслью к любой из звезд, пожелай то, что хочешь испытать, как тут же попадешь на новую игровую площадку.

Но Дрейк не хотел попадать на новую, он хотел вернуться на уже созданную, вот только для возвращения требовалось сначала кое-кого отыскать.

Ди… Дина… Бернарда.

Его зов кругами разошелся в пространстве; разум принялся сканировать ответное эхо.

Ди, где ты? Помоги мне. Откликнись.

То ли дуновение ветерка, то ли всколыхнувшийся пласт энергии, но Дрейк вдруг почувствовал ее. Не далеко и не близко — на расстоянии досягаемости мысли. И тут же рванулся навстречу тихому ответу.

В ушах колокольчиками засвистел ветер.

Он сидел перед ней на корточках на песке. Сбоку горел костер, позади лениво рокотал океан.

Его Ди — мерцающая и полупрозрачная — она сохранила свое прежнее обличье, значит, какие-то воспоминания осталась при ней. Дрейк волновался — потеряй она память, могла бы уже уйти в Свет или же перевоплотиться вновь. Тогда бы он не нашел ее, не смог бы, навсегда бы остался в Коридоре, безумно проверяя каждый попадающийся на пути Мир.

А даже если бы и нашел…

Что толку в человеке, подписавшему правила новой Игры? Ни одна Игра не отпустит игрока до самой смерти, до нового перехода, до проигрыша или победы, исход для которых един — смерть физической оболочки и свобода Творца, вернувшего Знание.

Можно было обойтись без голоса, но привычка взяла свое:

— Ди.

Она долго смотрела на него, задумавшись. Спокойная и чуть удивленная.

— Ди, ты помнишь меня?

Вспомни. Вспомни. Вспомни.

От волнения, испытываемого Дрейком, по ее иллюзии расходились волны — воздух вибрировал и колыхался, словно от пальм, растущих позади, налетел невидимый сквозняк.

— Я помню тебя. Почти… — после долгой паузы ответила она, и его сердце, если бы оно существовало в этой субстанции, ухнуло бы в пятки.

— Я помню тебя и одну женщину… где-то… она волновалась и звала меня.

Дрейк вздохнул с облегчением.

— Твоя мама.

— Что?

— Это была твоя мама.

— Мама?

Впервые за все это время со светящегося лица Бернарды ушла расслабленность. Черты подернула рябь беспокойства. Океан бросил на берег очередную пенную волну.