Бернарда - Мелан Вероника - Страница 55

Резко вздрогнув, я проснулась в темной спальне.

Миша, сонно вздохнув, положил голову на вытянутые лапы и снова уснул.

Утро, как ни странно, задалось.

Ночной кошмар почти забылся, солнечный свет вытеснил остатки тревоги, тело чувствовало себя отдохнувшим и полным сил. На постели, поблескивая разнообразными медальками, сидели Смешарики. Не успела я разлепить глаза и прочитать, что за имена появились на значках, как они вразнобой заверещали «Ди дома!», после чего скатились с кровати и на всех парах унеслись на кухню, откуда пахло блинчиками.

К моему выходу из ванной заботливая Клэр уже накрыла завтрак на стол. Я не ошиблась: свежие блинчики с сиропом и ягодами, до которых втихаря пытались дотянуться пушистики.

— Кыш, негодники! Сегодня уже двойную порцию сожрали!

— Лэррошая!

Расчесывая мокрые волосы, я поинтересовалась.

— Что это за новое слово такое?

— Дина! — она всплеснула руками. — Так здорово, что ты дома! А как похудела, Господи, почти как палка стала.… Ну-ка, садись, а то все бегаешь непонятно где. А слово это означает «Клэр хорошая». Подлизы мелкие!

Она рассмеялась.

Ее веселые глаза, белый, вышитый цветами фартук, рассевшиеся на диване Смешарики, залитый утренним солнечным светом камин и стол с блинами — все это я будто увидела впервые. Мой дом. Любимый и знакомый дом, где так тепло и уютно. Почему мы так редко замечаем эти самые чудесные «сейчас»?

В этом маленьком мирке не происходило плохих перемен, здесь всегда было тепло и уютно.

— Может, как освободишься, сходим вместе в этот центр красоты?

Я села на диван между раскатившимися Смешариками и налила себе в стакан сока.

— Сходим, конечно. Давно пора! А что за имена они себе выбрали? Смотрю, значки уже все нацепили.

Фартук с розами повис на спинке стула, Клэр перевязала волосы и села напротив. Ее глаза смеялись.

— Ой, вот уж где умора… Сейчас почитаешь!

Красота этого утра треснула подобно вчерашней тонкой корочке льда на застывшей луже — неожиданно и хрустко.

Приехал Дрейк.

Один взгляд в его серьезные глаза, одна фраза о том, что сегодня команда будет работать без меня (Аарон уже предупрежден), раздавили остатки спокойствия.

Все. Пришло время последнего эксперимента. Откуда-то из небытия всколыхнулись в голове незнакомые строчки:

Неужели последняя ночь в этом месте?

Утром в путь. Мне за что?

Глупо. Выдумал кто?

И сегодня, скажи, мы отдельно иль вместе?

Забылись блины, забылась радость, осталось лишь сосущее ощущение безнадеги. Почему же так? Ведь утро все еще зимнее и все еще красивое, снег блестит, и жизнь продолжается; тогда почему все это видит кто-то другой, но не я?

— Ты мог просто позвонить, я бы приехала в Реактор. Зачем самому?

Казалось, глаза Дрейка смотрели на это зимнее утро с той же печалью, что и мои — запоминая, но уже не впитывая. Вопрос был глупым. Ему нужна была эта последняя дорога так же сильно, как и мне, даже если эта дорога была битым полотном в ад, по которому катились колеса серебристой машины.

Он повернулся, посмотрел на меня — и в этом взгляде было все: грустная улыбка, горечь, поддержка и одновременно стена. В нем была любовь к этому моменту и желание не думать о следующей минуте. В этот мгновение мне показалось, что мы едем умирать. Вместе.

Аппарат, сконструированный Дрейком, стоял у стены — равнодушный и беспристрастный как судья. Я не стала рассматривать ни его, ни экраны, ни дополнительные модули: мне все равно не понять, для чего они. Вместо этого я рассматривала выложенную материалом, похожим на мрамор, площадку, которую окружали четыре излучателя. Именно на нее мне предстояло встать, чтобы испытать свою судьбу.

А как не хотелось…

Хотелось насладиться морозным утром, забыть о неприятностях, вновь очутиться в прошлом, когда по парковке перед воротами, вид на которую открывался из окна, я проходила беззаботно и легко, не думая о плохом. Тогда все было просто и понятно, тогда все было еще впереди. А много ли теперь осталось впереди? И каким оно будет?

В этот момент дрожали не только руки — дрожало, казалось, все мое естество, начиная с самых глубин.

«Не хочу… не хочу… не хочу… Пусть время повернется вспять, пусть что-то пойдет по-другому, пусть все это не закончится в этой комнате. Вселенная, помоги мне. Помогите, кто-нибудь…»

Дрейк тем временем включил машину — по экранам поплыли графики и числа, замерцали на панели кнопки, излучатели по периметру начали разгораться, посылая в пространство невидимые волны, концентрировавшиеся в самом центре площадки.

— Не хочу…

Я дрожала.

Дрейк повернулся и посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом.

— Не хочешь проводить последний эксперимент?

Пальцы взмокли, я принялась теребить их, как когда-то в школе перед сложным экзаменом. Тогда тоже было страшно, но совсем не так, как сейчас. Тогда спасало знание: провалюсь, так пересдам, жизнь не закончится. Угрюмые преподаватели, насмешки или сочувствие одноклассников — все это было временно и переживаемо, поправимо. Будет ли переживаемым сегодняшний провал? Наверное, будет… Только переживать его придется долго, болезненно и сложно.

— Нет, я…

— Мы можем все отменить, — улыбка Дрейка вышла усталой. Сколько времени он потратил, создавая этот агрегат? Ведь если создавал, значит надеялся? А если надеялся, значит и мне тоже стоило.

— Нет, не будем отменять, — на душе было неуютно, как в дождь рядом с уличным кафе под единственным оставшимся зонтиком, когда все стулья убраны за ненужностью. — Я просто боюсь.

Дрейк тоже чувствовал дискомфорт, в какой-то момент я осознала это и устыдилась. Трудно утешать другого, когда плохо самому, и, чтобы не провоцировать ненужные, тяжелые для нас обоих задержки, я попыталась внутренне собраться.

— Говори, что нужно делать.

— У нас будет только десять минут. Дольше воздействовать нельзя.

— Только десять минут?

Черт, как быстро все решится. Но уж лучше сразу в прорубь, чем совать туда сначала палец, затем ступню, потом колено и надеяться замерзнуть меньше.

Я не стала спрашивать, есть ли шанс на успех, хоть и хотелось. Результат не изменится от заданного вслух вопроса, поэтому я лишь еще раз помолилась, попросив у неба поддержки, после чего шагнула на мраморную площадку.

Было больно.

Лучи, невидимые, но оттого не менее беспощадные, жгли насквозь. Я жмурилась, сжимала зубы и терпела: десять минут, пусть все изменится в лучшую сторону. Чужеродная масса струилась сквозь меня, вызывая внутри липкое неприятное чувство. Уйти от физических ощущений, сфокусироваться на главном — вот, что мне нужно, и, стараясь не замечать нарастающую боль, я принялась думать о Дрейке. Небо, пожалуйста, пусть все получится, ведь я от всего сердца желаю этого, помоги мне! Но ноги дрожали, а лучи продолжали резать на части — сильнее и сильнее — вот уже колющая боль появилась в груди, затем в животе, в голове… Как концентрироваться на хорошем, когда так больно? Сжать зубы… еще секунда… еще секунда… когда-нибудь они закончатся… Пульсация в голове нарастала, сила покидала конечности, ровный белый свет разъедал глаза и мысли.

— Тебе больно! Черт…

Я не успела даже сориентироваться, когда лучи погасли и, вместо жара, тело резко окутал холод.

— Нет-нет… нормально…

От резкой смены ощущений губы не желали слушаться, слова звучали комкано, а голос слабо.

Дрейк решительно отключил машину и приказал:

— Сойди с периметра!

Только сейчас я поняла, что эксперимент завершен. И завершен неудачно, возможно, по моей вине. Неужели теперь?… Только не это… только не это…

— Нет! Дрейк, не выключай, давай продолжим, я потерплю!

— Нельзя терпеть! — стоя ко мне спиной, рявкнул Дрейк, после чего медленно оперся руками на панель с кнопками и опустил голову, опустошенный. — Боль — индикатор неверно текущего процесса. Такой нельзя продолжать. Сойди с периметра!