Слушайте звезды! (сборник) - Шитик Владимир - Страница 100

Земляной дедушка!

С этой уверенностью постояла она в стороне, пождала, не выйдет ли чудодей наружу. Тихонько подкралась до леснухи и заглянула в ее нутро. Увидела: кто-то небрежный отворотил в избушке пару широких половиц и теперь громко сопит в так и не дорытом Назаром подполье. Сопит с такой силою, будто бы кажилится поднять на загорбок всю таежку разом.

Это еще зачем?!

Наталья скинула лыжи, на мягких катанках шагнула в избушку и потянулась тайком глянуть в проем. И что увидала? В полутьме испода, пяти минут не дожившая до своей на тот свет очереди, пыхтела бабка Шуматоха. Она с такою невероятною быстротой рыла голыми руками землю, ровно торопилась поскорее добыть себе вторую жизнь. Старица и не почуяла даже того, что кто-то нагнулся над проемом.

По всему увиденному Наталье стало догадно, что задворинка явилась в леснуху не за своим. За своим добром люди ходят спором, а не вором. И не суетятся они до той поры, что даже глаза потеют…

Подумалось так Наталье потому, что бабка Шуматоха отерла рукавом поддевки испарину со своего лица и…

Вот уж никак не ожидала Наталья, что развязка будет столь недолгой.

Бабка разогнулась, низкий платок съехал с ее лысой, как пятка, головы, черными лопухами распахнулись стрельчатые уши, во лбу сверкнул алмаз!

Наталья лишь только на короткий миг отпрянула от проема. Другим моментом старица, схваченная ею за загривок, уже дергалась на весу и верещала свинячим голосом.

Другой рукою Наталья хотела подтолкнуть самоцвет, да только тот вдруг потускнел под ее пальцем, задрожал ртутью, выкатился из гнезда, тяжело хлопнулся об пол, сквозь щели быстро просочился в подполье и пропал безо всякого остатка. Старуха выпустила клыки, завыла, рванулась следом, ляпнулась животом на половицы, стала рвать на себе одевку. Потом страшно мяукнула, подхватилась уже на рысьи лапы, одним скачком вымахнула во двор… Над леснухою громко заорала перепуганная ворона…

В полном безволии, в горе от того, что она ничего не успела узнать о Назаре, Наталья присела на нары. Посидела сколь могла. Не понимая для чего, поднялась и только теперь разглядела на столе никем не тронутую рукавицу заячьего пуха. И тогда ей подумалось, что она для земляного дедушки сделала все, что могла, что теперь он волен придти в леснуху, в которой ей самой оставаться больше незачем…

Вроде бы и не очень долго провозилась Наталья с лопоухой нечистью, однако же полдень когда-то успел перевалить через Глухую падь, и теперь небо теплилось на вечерней стороне. А выбраться из провала удалось ей и вовсе тогда, когда низкое солнце успело уже исполосовать тайгу длинными тенями сосен. Оно, знать, торопилось спрятаться за лес, потому что боялось заглянуть в Натальину душу.

Что же там такое невыносимое творилось в ее душе? Вязкая ли досада от прежней неясности, дурнота ли от увиденного, страх ли от предчувствия долгого опять одиночества? Того самого, от которого сходят с ума даже куры…

Пожалуй, что только забота о Назарке удерживала теперь Наталью от позыва кинуться неистовой тварью в бескрайние черни, ломиться по буревалам-кочкарникам туда, где исходят на нет любые страдания. Да, лишь ради сына не могла она допустить себя до такого предела, откуда срываются люди в вечный покой. Однако того пути, по которому она шла, Наталья не понимала и не отмечала его ни усталостью, ни временем…

Очнулась она тогда, когда не осталось никакой силы. Увидала вокруг полную ночь, глупо улыбнулась щекастой луне, которая до самого до пробора была нацежена разливанным светом…

Не сразу поняла Наталья, в каком углу тайги она находится. Когда же выбралась по глубокому снегу из-за сосен на логовину, то поразилась — стояла она аккурат против своей заимки.

Вот те раз — чертов пляс: из влумины13 да в яму…

Когда она столь круто сумела развернуться в тайге, когда соскользнула с яра обратно в Глухую падь? Казни ее, не сумела бы Наталья ничего объяснить толком.

Что теперь поделаешь?

«Надо перебыть до утра в леснухе, — подумала она. — Мороз крепчает. Еще где-нибудь застыну».

Двинулась она до леснухи и скоро заметила, что лунный свет над избушкою колышится. Похоже, труба дышит теплом!

— Все-таки пожаловал… дедушка земляной, — сказала себе Наталья и заторопилась до крылечка.

Минуя светлое оконце, не утерпела, заглянула в леснуху. Так оно и есть! На плите чайник пыхтит-парует, на просторных нарах кто-то спит, укрытый шубою до самой Маковицы.

И вот уже Наталья отворила дверь.

Вошла.

Сразу отметила, что на столе не одна — две рукавицы лежат. Потянулась сравнить их да мимоходом, по привычке, глянула за огородку высоких яселек. Глянула и обомлела: поверх мягонькой перины лежал Назарка.

Наталья ахнула, не сторожась более, кинулась ощупать сына — живой ли?!

Малый потянулся под ее руками и громко засмеялся во сне. Спящий на нарах поднял голову.

— Назар!

Ох и долго же не могла Наталья успокоиться. Она то плакала, припадая до груди мужа, то смеялась, обнимая крепкого его да здорового. Удивлялась-спрашивала:

— Где ж ты столько времени был?

— Рассказать — не поверишь, — отвечал Назар. — Совсем рядом был. В нашем подполье. Подкопать маленько, можно там дверку обнаружить. Там земляной дедушка живет. Ты ж его знаешь. Ты же сама ему нашего Назарку препоручила. А теперь он нас отпустил. А тебе вон подарочек переслал.

И показал Назар на рукавицы заячьего пуха.

Наталья приняла со стола подарок, вздела одну из рукавиц на руку; мешает что-то. Сняла. Тряхнула. Стукнулся об пол, порхнул во все стороны яркими лучами голубой алмаз…

Ну, вот и все!

Чего еще вы от меня ждете?

Да. Пробовали Наталья с Назаром погреб подкопать. Хорошее подполье вырыли, а дверки в жилье земляного дедушки так и не обнаружили. И оставили эту тайну для нас.

Виктор Ресенчук

Полет

«Автобус мчался по шоссе. Я еще издали увидел устремленный ввысь серебристый корпус ракеты. Чем ближе мы подъезжали к стартовой площадке, тем ракета становилась все больше и больше, словно вырастая в размерах. Она напоминала гигантский маяк, и первый луч восходящего солнца горел на ее острой вершине». Раннее утро. Вот он — красавец-корабль. Гигантское тело в оцеплении ферм. А ведь действительно похож на маяк. Вот и первый луч солнца. Я жду. Сейчас он должен вспыхнуть на вершине ракеты… Есть! Я стою у края стартовой площадки и смотрю на знакомые с детства очертания. Смотрю, высоко закинув голову, как мальчишка, восхищенно следящий за первым полетом воздушного змея. На мне тот же ярко-оранжевый скафандр и белый шлем с четырьмя гордыми буквами — «СССР». Поднимаюсь на лифте к кабине и… вошел в кабину, пахнущую полевым ветром. Бесшумно захлопнулся люк. Я остался наедине с приборами. Было слышно все, что делалось за бортом корабля на такой милой, ставшей еще дороже Земле. Вот убрали железные фермы, и наступила тишина. Вот они — предстартовые минуты. Есть время подумать и, как ни громко это звучит, оценить прожитое. Что успел сделать и что еще предстоит. Есть время подумать, вспомнить о красном телефоне там, внизу. Достаточно было снять трубку и сказать. Одно слово. Краткое и суровое. Он мог снять ее, СП. Тогда. Сейчас этого никто не сделает. И я доложил:

— «Земля», я — «Космонавт». Проверку связи закончил. Исходное положение тумблеров на пульте управления заданное. Глобус на месте разделения. Давление в кабине — единица, влажность — 65 процентов, температура — 19 градусов, давление в отсеке — 1,2, давление в системах ориентации нормальное. Самочувствие хорошее. К старту готов». Полуторачасовую готовность не дадут. И послушать Утесова — тоже. За несколько минут до старта ему сообщили, что на экране хорошо видно его лицо, что его бодрость радует всех.