Ну точно — это любовь - Майклз Кейси - Страница 3

— И тогда мы квиты? Даже если сенатор Харрисон не захочет говорить со мной? Все равно квиты? И ты больше не появишься здесь, трубя, что я твоя должница? Я уже взрослая женщина, Молли. Благоразумная, практичная и полная здравого смысла. Я больше не та девочка, которую ты водила за нос и впутывала в разные истории на летних каникулах. Совсем не та.

— Конечно, не та, тем хуже, — Молли набросилась на нее с объятиями. — И не беспокойся. Что может случиться?

Джейн возвела глаза к потолку и тихо застонала.

Большой деревянный, с огромными окнами, видавший виды серый дом стоял на склоне зеленого холма в предместьях Фэйрфакса, штат Виргиния. Казалось, кто-то бросил на холм несколько коробок разных размеров, и чудом они соединились в удивительно симпатичное целое.

Из громадных окон заднего фасада открывался потрясающий вид — за возможность любоваться такими пейзажами обычно выкладывают кучу денег… Тем непонятнее, почему мужчина, сидящий в потертом вращающемся кресле из черной кожи, разместил свой стол напротив стены.

Но у Джона Патрика Романовски, того, кто сейчас сидел за столом, были на то свои причины. В первую очередь ему нужно было видеть перед собой пустую стену, чтобы писать.

Если бы вместо экрана компьютера он смотрел на живописный пейзаж, то, скорее всего, не смог бы сочинять ничего, кроме сентиментальных стихов, воспевающих пасторальную идиллию: о зайчиках, птичках и цветочках… А значит, пришлось бы отказаться от огромного дома из выветренного дерева, стоящего на склоне холма. Черт, да ему и так каждое утро приходится силой отрывать себя от проклятого пасьянса, установленного на новом компьютере, и заставлять себя работать.

Зато, пожалуй, он не обанкротится. Это практически невозможно, если только он внезапно не решит вложить все свои миллионы в онлайн-магазин зубочисток, уверовав, что каждый мечтает покупать их через Интернет.

— Покупать зубочистки через Интернет? Откуда я это взял? — спросил себя Джон, уставившись на абсолютно пустой экран и этот проклятый мигающий курсор. — Может, курсор похож на зубочистку? Или у меня что-то с головой?

— Я что-то не слышу, как ты барабанишь по клавиатуре, Джон Патрик.

Джон скорчил гримасу и развернулся на кресле — в комнату вошла тетушка Мэрион с объемным коричневым пакетом в руках.

— Ну-ка, дай я тебе помогу, — он встал и забрал сверток.

— Только посмотри, что за свинарник ты развел. И кто будет все это убирать? Уж точно не я. Я тебе не прислуга, так и знай, — заявила тетушка Мэрион, разглаживая свой неизменный белый фартук, пока Джон нес пакет к ближайшему столу, прокладывая путь среди стопок книг и бумаг.

— А фартук, получается, бутафория? — спросил он, взяв ножницы.

— Нет, дорогой, фартук — мое оружие. Я когда-нибудь им тебя задушу. Двойной узел ровнехонько на твоем адамовом яблоке. Выйдет у меня, как ты думаешь?

— Возможно. Я могу провести специальное исследование, если захочешь, — Джон улыбнулся тете, невысокой седой толстушке, которая питала пристрастие к платьям в цветочек и ортопедическим туфлям… и выглядела безобиднее даже тех пушистых созданий, которые прыгали по холму. — А что у нас сегодня на ужин?

— Это сюрприз. В первую очередь для меня, потому что я еще не придумала. — Тетушка подошла к столу. — А что в пакете? Он мягкий, значит, не книги. Разве что в мягкой обложке. Может, они из-за границы? Ради бога, Джон Патрик, открывай этот проклятый сверток!

Джон приподнял бровь:

— Сколько тебе лет? Шестьдесят пять? А я до сих пор вынужден прятать от тебя подарки на Рождество и день рождения. Как тебе не стыдно, тетушка.

— Да, да, пусть мне будет стыдно. А теперь открывай. В последнее время тебе приходят такие странные посылки.

— Я же объяснял, — Джон открыл пакет и принялся вытаскивать его содержимое: мешковатые купальные шорты в желто-зеленую полоску и такой же купальный халат, с подкладкой из белой махровой ткани.

— Боже правый, — тетушка Мэрион схватила халат. — У дяди Фрэда был такой же. В пятьдесят шестом году! Джон, неужели ты собрался это носить?

— Ужасные, да? — Джон приложил к себе шорты. Они доходили ему до колен и при случае могли бы прекрасно заменить парашют.

— Джон, ты писатель. Мог бы найти более яркое определение. Например, омерзительные, смехотворные, нелепые…

— Чудаческие?

Тетушка Мэрион пожала плечами:

— Можно и так, если ты настаиваешь на очевидном. Чудаческие.

Джон взял у тетушки халат, скомкал вместе с шортами и швырнул в угол, где возвышалась быстро растущая гора одежды.

— Тогда они то, что надо.

Мэрион Романовски посмотрела на племянника. Он был великолепен. Почти шесть с половиной футов, мускулистый смуглый красавец. Ярко-голубые с зеленоватым оттенком глаза, в точности как у ее дорогого покойного Фрэда; много лет назад ей хватило одного взгляда в эти изумительные глаза, чтобы влюбиться без памяти.

А вот волосы у них совсем разные. Если Фрэд был светлым, то Джон — темнее ночи. Фрэд сказал как-то, что в их роду изредка дает о себе знать цыганская кровь. Джон Патрик как раз такой, настоящий король пик. Бог мой, он волосатый, но не по-обезьяньи, как некоторые (она знавала и таких — в конце концов, не всю жизнь она была влюблена во Фрэда). Он весь такой… такой мужественный. Джон брился каждое утро, но к полудню уже появлялась легкая щетина, которая, что ни говори, делала его еще привлекательнее.

Только вот сейчас он собирался скрыть свое великолепие за балаганным шатром в желто-зеленую полоску!

Тетушка Мэрион плюхнулась на стул, предварительно убрав с него кипу газет.

— Я официально заявляю: это просто нелепо. Тебя никогда толком не фотографировали. То мутное пятно, которое ты заставил поместить на обложку твоих книг, когда Генри тебя допек, не считается. Там видно только, что у тебя густые волосы и римский нос твоего дяди Фрэда. Тебя никто не узнает, разве что по широким плечам. К чему тогда этот фарс? И почему — как ты это назвал? Ах, да. Почему чудаческий?

Джон открыл верхний ящик рабочего стола и извлек очередное великолепие — очки в черной оправе, с толстыми стеклами, заботливо обмотанные на переносице белой изолентой. И надел их.

— Потому что, дорогая тетушка, чудаков никто не принимает всерьез.

Тетушка Мэрион, щурясь, рассматривала своего красивого племянника в чудаковатых очках:

— Нацепи еще новый купальный костюмчик и остальное барахло, которое ты собираешь, и я сама не буду принимать тебя всерьез.

— В том-то и дело. — Джон снял очки и кинул их к остальным вещам, валяющимся в углу.

— Что ты делаешь, они же могут сломаться.

— Тем лучше. Тогда я вместо одного из винтиков вставлю канцелярскую скрепку. Впрочем, я и так ее вставлю. Это будет гвоздь моей программы.

— Ох, Джон Патрик, смотри, не напорись на этот гвоздь, — тетушка Мэрион снова встала. — Да, и между прочим, я все равно тебе не верю. Не нужен тебе маскарад, чтобы проводить расследование. Никогда не был нужен… Тем не менее сколько раз ты выходил из дома с приклеенными усами, цветными линзами и прочей чепухой? Для тебя это развлечение, Джон Патрик, вот в чем дело. Внутри тебя, такого взрослого и умного, все еще сидит шалопай. Сейчас ты ввязываешься в историю из-за этого чудовища, Харрисона. Но это? — тетушка показала на кипу «чудаческой» одежды. — Это уж слишком.

— Да, мэм, — проблеял Джон, улыбаясь во весь рот. — Я больше не буду.

— Ох, да пропали ты пропадом, Джон Патрик! — Тетушка Мэрион выскочила из комнаты и крикнула через плечо: — Если ты ведешь себя как ребенок, то и кормить я тебя буду арахисовым маслом и бутербродами с мармеладом. Я даже не поленюсь срезать корочки с хлеба.

Джон прыснул, снова сел за стол и открыл брошюру «Шестой ежегодной интеллектуальной конференции».

Отчасти интересная, отчасти — как сказала тетушка Мэрион — сборище пустословов, конференция не предавалась огласке, благодаря общим стараниям представителей прессы, которые хотели попасть в список приглашенных.