Лёхин с Шишиком на плече (СИ) - Радин Сергей - Страница 47

Потом негатив пошел на убыль. Увидел озабоченные, усталые лица Елисея и Никодима, надутую от сосредоточенности мордаху Джучи, одиноко притулившуюся на краю стола "помпошку"… Увидел и сел за стол. Так, что-то случилось. Ладно, все равно расскажут. А обед… Скорее всего, приготовить не успели.

И все-таки обида прорвалась: мясо он демонстративно раскромсал на малюсенькие кусочки и каждый жевал тщательно, да что там тщательно — старательно. Прежде чем отпить из стакана, осторожно понюхал жидкость. Слабого, едва уловимого, но все же знакомого запаха не узнал. Слава Богу, не самогонка.

— Что это?

— Святая вода с медом, — ответил кто-то из домовых. Оба сидели на табурете с другой стороны стола. Со своего места Лехин их не видел.

"Десерт" он выпил в два глотка, передвинул стул для разговора.

— Спасибо, все было о-очень вкусно. Теперь рассказывайте, что тут у вас.

— Не таи обиды за такой обед, Алексей Григорьич. Мясцо тебе голод притупит, а расслабиться не даст. Вода же с медом — какую-никакую, а защиту вокруг тебя сотворит. Мед-то Шишик выбирал тоже освященный, — начал Никодим.

— Не чуешь ли, Алексей Григорьич, тяжести, в доме твоем витающей? — подхватил Елисей. — Враг наш с помощью гостей вчерашних метку в квартире оставил, да по метке той и в дом пробрался незримо.

"Чушь собачья!" — хотел сказать Лехин, но домовые примолкли, и он прислушался к тишине. Переход на необычное зрение ничего не показал, но…

Звуки многоквартирного дома, обычно неразличимые в будничной музыке, оказались прозрачно-четкими и странно далекими. Впечатление было такое, такое…Затишье перед грозой! Когда звук неуместно громкий, оттого что на улице все и вся затихло…

Туча над стройкой все-таки сдвинулась с места и перенеслась прямо в квартиру Лехина. И правда тяжело… "Меньше знаешь — лучше спишь!" — мрачно напомнил себе Лехин и сказал:

— Спрашивать — как и что, не буду. Но ведь вы ожидали этого?

— Ожидали, да не так быстро.

— Мед и яблоки, да?

— Да, мед и яблоки. Готов ли, Алексей Григорьич, драться за свой дом?

— Хотите сказать, эти зверюги уже здесь?

Домовые неуверенно переглянулись.

Но Лехин уже и сам не то что понял — почуял. Он бы не смог объяснить природы своего чутья. Наверное, это пресловутое шестое чувство. Оно объясняло все: фактически и физически зверюги пребывали в лабиринтах подвала, а каким-то другим способом существования находились здесь. Их не видно. Только тяжело от странного ощущения чужого присутствия. Оставлять их здесь Лехин, естественно, не хотел. "Это мой дом!"

— Ладно. Что надо делать?

— Да мы уж все приготовили, — заторопился Елисей, спрыгнул с табурета вслед за Никодимом — и оба быстренько утопали из кухни, сопровождаемые Джучи.

— Вот ни фига себе…

Посреди комнаты, гордо именуемой залом, яблоки изображали прямоугольник. Внутри яблочной фигуры, по длинным сторонам, покоились гардинка и меч-складенец. Пустая середина недвусмысленно требовала еще одного предмета, и Лехин понял — какого именно. Без лишних слов он улегся в прямоугольнике. Поза — спиной на пол — сильно раздражала. Слишком открыт. Слишком беззащитен… Чуть приподнялся и взял гардинку с мечом. Сразу стало легче. Увесистость железа успокоила.

— Что дальше?

— Попробуй уснуть, — сказал Елисей. — Или просто вздремнуть.

— Это будет как в утреннем сне? С остановкой?

— Да. Только привидения не смогут помочь, если что. Им теперь путь сюда заказан.

— А Шишик?

Что-то прошелестело по комнате. Лехин даже на балкон оглянулся, Может, дверь от сквозняка распахнулась, таща за собой штору?

Выяснилось, Шишик издал звук наподобие вздоха. Висел он на люстре, одинокий и несчастный, прямо над Лехиным.

— Ишь, бедолага, — сказал Елисей. — И хочется, и колется. Нельзя бы ему, конечно. Вон как напугался. Ежели согласится — возьми. Однако держи при себе. С себя не спускай. Может, и пригодится.

— Шишик, неужели ты меня оставишь? Я ведь совсем один! — Лехину вдруг вспомнилось: "Белеет мой парус, такой одинокий…"

Джучи проследил взгляд хозяина и тоже вопросительно мыркнул на люстру.

Еще один шелестящий звук — и "помпошка" очутилась на груди человека. Подползла к подбородку и заглянула в глаза.

— Ничего гарантировать не могу, — предупредил Лехин. — Даже не знаю, понадобишься или нет. Но мне очень хочется, чтоб ты был рядом. Я знаю, что это шантаж. Но ничего не могу поделать. Так что решай сам.

Желтые глазища хлопнули почти невидимой пленкой век и исчезли с подбородка Лехина. Секунду спустя хозяин почувствовал, как Шишик влез в левый нагрудный карман.

Итак, закрыли глаза. Ищем самое темное место и вглядываемся в него. Испытанный способ побыстрее заснуть. Правда, непривычно лежать на твердом. Неудобно. Палас на полу — это вам не матрас на пружинной кровати…

Сразу полезли беспорядочные мысли обо всем на свете — важные вперемешку с пустыми, впечатления от сегодняшнего утра — с обрывками воспоминаний. Впечатлялась голова — впечатлялась и спина посте-пенным холодком с пола. И — ничего больше…

Лехин уже устал от ожидания, от напряженного лежания, от вороха мыслей. Захотелось размять задеревеневшую спину, и он решил извиниться перед домовыми и подняться на секундочку, чтобы подвигать плечами.

И поднялся. Извиняться не пришлось. Комната пустовала. Пропали домовые, кот, мебель. Пропали яблоки. Гардинка и меч были на месте. Может, потому, что их он держал в руках. Сначала расслабленно, а теперь вцепившись в оружие…

… так, что костяшки побелели. Домовые, выглядывавшие из прихожей, замерли. Комната, где лежал хозяин, внезапно оплыла и перекосилась…

…и это было настолько тошнотворно, что Лехин поспешил опустить глаза. Он-то думал — мебели нет. Мебель стояла на месте. Как бы иначе догадаться, что он дома.

А вот комната вытворяла черт те что. Три дня назад Лехин видел, как призраки играючи соорудили из нее огромный зал. Сейчас незваные пришельцы превратили помещение в призрачный макет странного здания, которое могло бы явиться в сны Мебиусу или Сальвадору Дали. Чем пристальней вглядывался Лехин, тем отчетливее происходило деловитое безумие архитектуры…

Появилась дверь. Около дивана. В стороны от нее нарисовались стены. Стены еще не обрели законченность, а дверь вдруг вспухла прямым углом — углом другой стены, понял Лехин. Эта другая въезжала со своей дверью. Въезжала — и остановилась в изодранной первой стене, а по краям печально обвис косяк первой двери, будто края небрежно разорванной упаковки.

Сквозь обе стены виднелась лестница, наполовину утонувшая в полу, с площадкой к трем дверям.

Над площадкой медленно кружил балкон, некогда любовно остекленный. Ныне из разбитых рам тоскливо свешивались полотнища не то занавесок, не то стиранного белья. Балкон кружил, и края полотнищ тяжело подметали площадку, то и дело цепляясь за трубы, которые лезли из пола вместе с лестницей.

Трубы лезли не просто так. Они наращивали сложную геометрическую систему, тяжеловесную даже на поверхностный взгляд. Маленькие трубы-перемычки энергично почковались отовсюду, иначе система рухнула бы под собственным весом.

В снах Мебиуса или Сальвадора…

"Сон" — ключевое слово. Ибо отчетливо Лехин видел лишь то, во что всматривался. Все остальное уплывало в темноту или смутную мглу. Как и бывало в снах.

Он попробовал шагнуть — гардинка вертикально полу, меч — горизонтально. Пол под ногой твердый. Архитектура продолжала безумствовать: ползла, кривлялась, качалась… Но, когда Лехин нерешительно взялся за ручку двери, вломившейся сквозь стену, дверь резко отвердела. И потеряла прозрачность.

Лехин замер и затаился, прислушиваясь, — и дверь затаилась. И за дверью затаились. Только что никого не было — и появился некто. Лехин даже слышал дыхание неизвестного — прерывистое, с трудом сдерживаемое. Будто бежал и внезапно остановился,