Хранитель понятий - Майданный Семен - Страница 55

Шрам заманил в капкан? А списки? Неужели добыл? Ладно, сейчас важнее, где Сереженька сам таится. Или Сереженька со своими людьми. Вензель напряженно просекал замысел Шрама.

Неужели тот прикидывал, что мы купимся на куклу в чалме и неподвижного Долото и подойдем вплотную? Он же с Вензелем не первый день в шашки играет.

– Вперед, соколики, – распорядился пахан, – к кораблю.

Волчок с Тарзаном папе вопросов не задавали.

А Вензель наконец свел концы с концами. Шрам не ведал, с какой стороны мы притащимся, тут тьма выходов на сцену. Он не мог не въехать, что на приманку Вензель не клюнет. Сейчас сквозь дым шмалять он не хочет, ведь, во-первых, легко промазать, во-вторых, одного подстрелишь, другие нырнут в дым. Итак, ему нужно наше позорное бегство. Которое легко отследить, пластуясь в дыму по краю сцены. Чтобы зайдя со спины, уложить всех скопом в коридоре.

И Вензель придумал, как ему переиграть Шрама. Надо засесть в бодяжном корабле, где есть за! чем укрыться, и вызвать оставшихся ребят.

Борта «Титаника» не везде были обшиты фанерой – борт парохода напоминал неправильную шахматную доску. Троица пролезла в иллюминатор и очутилась среди алюминиевых стоек. Имелись еще и трапы, даже несколько, а один вел в рубку. По нему сперва поднялся Волчок, следом Вензель, снизу прикрывал Тарзан.

У Вензеля вдруг ожила мобила. Старик удивился, но подключился. Выслушал, разразился матом и объяснил:

– Все балетные сыновья и дочери связаны бинтами и упакованы в «скорые помощи». Только наши бойцы вместо пятерых почему-то повязали семь оперно-балетных ханыг.

Рубка изнутри скалилась гвоздями-«сотками» и пахла сосной. Вензель опустился на забытый декораторами стул. Волчок и Тарзан сторожко, стреляя взглядами по сторонам, выбрались на палубу, туда, где сидел Долото.

– А штымп висит натуральный, – заметил Волчок.

– Ясен баобаб, – отозвачся «труп»,

И в высунувшейся сквозь разрез в звездной накидке руке два раза чихнула волына.

Волчка выбросило с палубы, не до конца обнесенной фальшбортом. Он упал в игрушечного вида шлюпку, присобаченную к борту, сшиб ее с веревок и окончательно раздавил лодочку уже об доски сиены. Тарзана согнуло пополам, и он завалился под ноги бездвижному Долото. Шрам спрыгнул с приспособы типа люльки, подвешенной к рее. С прикрытием люльки от ненужных взглядов удачно справился балахон со звездочками.

Балахон стал ненужен, и его сбросили. Как и чалму. Как и табличку «Шрам».

– Придумщик ты, гляжу, соколик. – Это Вензель выбрался из рубки, вывинчивая рукоять трости. – Всех-всех позамочил?

Взмах тростью, и деревянные ножны отлетели в сторону, выпускать на волю узкий клинок.

– Нет, Долото твой живехонек. Оглушен малость умелым кулаком. – Шрам бросил волыну в туман, как в океан, стелящийся над подмостками. И патронов не осталось, и жест красивый. Ствол в ладони заменила выкидуха.

– И Долото замочили. – С танцевальной ловкостью, неожиданной для вечно шаркающих старческих ходуль, Вензель приблизился к Жоре-Долото и прочертил в театральном воздухе короткую дугу. Из перерезанного горла Долото на желтую рубашку хлынул багровый поток. – Сподлянил Долото, хозяина предал. – Вензель брякнул рядом с трупешником две краснокожие «корочки». Липовые эфйсбэшные мандаты Харчо и Пальца, пусть следаки об ребус зубы дрочат.

– А сходняк, а предъявы в глаза? А может, и не предавал он никого, а типа, я его голосом базланил в трубе? – Шрам отступил на шаг и пошел вдоль борта, поигрывая выкидухой.

– Ты, Шрам, ботву режешь, словно малахольный. – Пробуя руку, Вензель пошустрил сабелькой. Клинок повжикал, описывая восьмерки. Лезвие было жесткое. – Или словно старый брюзга. Дескать, вот раньше правильно жили, понятия блюли, теперь не то. Это я дедовскую пургу нести должен.

– Раньше, в натуре, правильней жили. – Шрам остановился возле алюминиевых трубок готовой части фальшборта. – Беспределыцину гасили. И за твои выкидоны тебя давно бы на ответ поставили.

– «Раньше, раньше!» А ты раньше живешь или сейчас? Человечкам свойственно приспосабливаться под времена, а не на оборот.

Вензель двигался, отсекая Шрама от центра палубы. Рубанул с плеча воздух, типа, психически атакуя. Казак, блин.

– Врешь, Вензель. Люди лепят времена, как горшки из глины. Ну да, нынче западло чуть ли не узаконено. Но я готов кишки сложить, чтоб в натуре не узаконили! – Шрам поджидал Вензеля, более не смещаясь.

– Ты один и пыхтишь. – Еще шаг, и Вензель окажется на дистанции сабельного удара.

– Опять гонишь. Ну пусть прикинусь, что согласен. Пусть один. Сегодня. А завтра моя возьмет. Когда подо мной окажутся, беспредельничать завяжут – заставлю! А послезавтра про Шрама кинохи снимать будут, книжки карябать, песни по радио «Шансон» гонять. Малолетки со Шрама лепить себя начнут, а когда заматереют, сами других по понятиям поставят!

Чтоб не наступило Шрамово завтра, Вензель смял дистанцию и с внезапного удалого размаха попытался рассечь Шрама надвое. Сергей вильнул вбок – сталь звякнула об алюминий. И Шрам опустил сверху локоть на остановленный поручнем клинок. Тонкое лезвие хрустнуло, укоротившись со шпажной длины до кинжальной. А добровольная рана на локте выказала себя расползающимся пятном на рубахе.

– Не больно, соколик? – типа посочувствовал отступивший Вензель.

– Терпимо пока. Не коротка ли шашечка?

– Тебе хватит, соколик. – Вензель пока нападать тормознул, переводил дыхание. Не мальчик.

– Вот видишь, – Шрам погнал наставительную волну, – я б тебя мог из волыны шмальнуть. Я б тебя мог загонять по палубе. Дыхалка у тебя севшая, запыхался бы быстро, и бери тебя готовеньким. Так нет же, вожусь, рискую, уважение тебе оказываю.

Вензель из положения «тяжело дыша, держась за сердце, закатив глаза» прыгнул вперед, собираясь уже не зарубить, а пырнуть Серегу Шрамова.

Шрам перехватил Вензелеву грабельку, потянул вниз и вонзил лезвие в палубу из вагонки. А потом наступил башмаком у рукояти, ломая все тот же клинок. Вензель, невольно содрогнувшись всеми мощами, рухнул на колени. Когда поднялся, его клешня сжимала жалкий огрызок, похожий на ножик для чистки картофеля.

– Теперь у тебя меньше. Так не пойдет. – Шрам сложил выкидуху и хозяйственно заныкал в карман. – Старость надо уважать. По понятиям.

Шрам двинулся вперед, наклонясь и раскинув хапалы, как поступают в фильмах тупые уличные подонки, которых суперы фи-гачат, как щенков. А еще Шрам издевательски вертел пальцами, сложенными в «козы».

И Вензель попытался всадить в живот молодого наглого вора хотя бы огрызок. Но Шрам как-то догадался о намерениях старого вора. Сцапанное сухонькое запястье затрещало под пожатием тренированной пятерни. Обломок хитрожопой трости выпал из авторитетной лапы. Шрам обхватил шейку старого мухомора «захватом Нельсона».

– А это по понятиям – без предъяв, без сходняка? Авторитетного вора ведь замочить собрался, – прохрипел Вензель в «нельсоне».

– Не вор ты, в натуре глядя. И потом, налицо самозащита.

И Шрам свернул Вензелю башку. И Вензель кончился, как туалетная бумага.

Эпилог

Третьего января на доске приказов в Управлении внутренних дел повисли две любопытные малявы.

Первая бумага пафосно возвещала о том, что за беспримерный героизм, проявившийся в задержании и (или) ликвидации при оказании сопротивления восьмидесяти семи особо опасных рецидивистов майор Орлович получает внеочередное звание сразу полковника и выдвигается на получение Государственной премии «Заслуженный опер России».

Вторая же бумага с прискорбием сообщала, что за стрельбу в общественном месте, приведшую к жертвам среди мирного населения и порче государственного имущества полковник Орлович из-за служебного несоответствия выдворяется из рядов доблестной милиции,

В Мариинском театре никаких бумаг на доске объявлений вывешено не было. Зато на афишных стендах появилась грустная надпись, что театр укатил на гастроли в Японию и о будущих спектаклях будет объявлено дополнительно. (В кулуарах режиссер театра заявил, что раз и навсегда зарекается ставить невезучий «Титаник», уж лучше вернуться к «Броненосцу Потемкину».)