Дети погибели - Арбенин Сергей Борисович - Страница 21

ПЕТЕРБУРГ. НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ.

Конец марта 1879 года.

Сырым зябким утром Михайлов, Морозов и Соловьёв остановились на Невском перед громадным магазином с вывеской поверху: «Центральное депо оружия». Прохожие торопливо пробегали мимо, ругая погоду и конки.

Соловьёв в недоумении обернулся на своих спутников:

– Мы купим револьвер прямо здесь, в магазине?

– Не совсем, – усмехнулся Дворник и позвонил в парадное. Пока ждали ответа, пояснил: – Магазин занимает первый этаж, а дом принадлежит мадам Веймар. А её сын…

Дверь открылась, на них глянул суровый спросонья швейцар.

– К доктору Веймару, – кратко сказал Дворник.

Швейцар без слов провёл их наверх. Там была еще одна дверь с позолоченной табличкой: «Ортопедический доктор Веймар».

Вошли в хорошо обставленную приёмную и остались одни. Через некоторое время из-за портьер вышел невысокий молодой человек с холёной бородкой, в щегольской пижамной куртке с кистями. Он поздоровался с Михайловым за руку, поклонился Морозову и Соловьёву.

– Вы за револьверами, вероятно? – просто спросил он.

– Да, – тем же тоном просто ответил Михайлов.

– Какими, позвольте узнать? Сейчас все предпочитают систему Сэмюэля Кольта.

– Велите принести, пожалуйста, разных.

Доктор позвонил, черкнул записку, передал вошедшему слуге. Пригласил присесть в кресла, но Михайлов отказался.

– Понимаю, – сказал доктор. – Время дорого.

Буквально через минуту вошёл магазинный посыльный, держа в руках огромный короб, наполненный револьверами.

Доктор и Морозов одновременно кинулись к коробу. Оба, в отличие от Михайлова, знали толк в оружии, и, когда они погрузили руки в короб, лица их стали похожими на морды хищников, предвкушающих добычу… Михайлов улыбнулся Соловьёву, пожал плечами.

– Вот! – вскричал радостно Морозов, разглядывая револьвер. – Настоящий, для лошадей.

– На лошадей, однако, не охотятся… – в недоумении сказал доктор Веймар.

– Я хочу сказать, – пояснил Морозов, подставляя бумажку к стволу и разглядывая его на свет изнутри, – что обыкновенной пулей лошадь убить трудно… Даже насквозь её прошибёшь – она ещё несколько километров пробежать может. А из этого револьвера, пожалуй, лошадь сразу свалишь, наповал.

Веймар пожал плечами:

– Вообще-то такое оружие употребляют в Америке для защиты от серых медведей, гризли…

– Именно такой нам и нужен, – решительно сказал Морозов, оборачиваясь к Михайлову и Соловьёву и подмигивая им. – На медведя мы и собрались.

– …Ну, вот и всё! – весело сказал Михайлов, когда они снова оказались на многолюдном Невском. – Видишь, Саша, как всё просто. Доктор – давний наш друг.

«Хорош друг… – подумал Соловьёв с некоторым пессимизмом, сжимая в кармане обёрточную бумагу, сквозь которую чувствовалась беспощадная тяжесть оружия. – Хорош ортопедический доктор! Вместо костылей да протезов – револьверы!»

АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН.

Замок загремел, когда Нечаев, поджав ноги, сидел на кровати, привалясь спиной к стене. Закрыв глаза, он слегка покачивал головой, словно погружённый в какое-то гипнотическое состояние.

– Нечаев! – раздался знакомый голос.

Тишина.

– Что это с ним… Спит, что ли?

«Секретный государственный узник нумер 5» открыл глаза. Глаза были полны света, – далёкого, неземного света. Но вот они остановились на фигуре вошедшего, и свет начал исчезать. Лицо Нечаева приняло осмысленное и усталое выражение.

– A-a, это вы, ваше высокоблагородие…

Он кивнул на привинченный к полу стул. Сказал не без язвы в голосе:

– Прошу вас.

Комаров проглотил колкость, сел, подобрав повыше полы пальто: боялся ненароком запачкаться. Или подхватить какую-нибудь заразу.

Нечаев глядел на него со скрытой усмешкой. Молчал. Комаров покряхтел; покраснев, выдавил:

– Нуте-с…

Нечаев деланно зевнул.

– Вы о чём, полковник?

Комаров как-то странно замычал. Лицо его приобрело кирпичный оттенок. Он прошипел:

– Хватит шутить, господин Нечаев. Иначе вас снова прикуют к стене.

– Да что вы? А я думал – поджарят на сковороде. Как Кальвин поджарил Мигуэля Сервета, открывшего систему кровообращения…

Глаза Нечаева всё смеялись, хотя говорил он почти отстранённым глуховатым голосом.

Комаров неожиданно хватил кулаком по столу: подпрыгнула жестяная кружка, расплескалась вода.

– Нечаев… – почти шёпотом проговорил Комаров. – Перестаньте паясничать. Иначе могу пообещать, что вы испытаете нечто большее, чем жар сковороды…

Нечаев кивнул. Опустил ноги на пол.

– Ладно, полковник, не будем о грустном. Так вот. Ваш Соколов – давний народник; ходил в народ, проживал в Вольской коммуне. Настоящая его фамилия – Соловьёв. Он из порядочной семьи, отец служил при дворе по лекарской части. По отзыву Михайлова – чист и невинен, аки агнец. Простодушен, наивен, свято верит в Идею. Что ещё? Ах, да, самое главное: стреляет он плохо. По крайней мере, в актах террора ещё не участвовал.

Комаров прикрыл глаза, глубоко вздохнул.

– Хорош агнец… В Государя императора собрался палить… Кстати, револьвер у него есть?

– Ещё какой! – улыбнулся Нечаев. – Не револьвер – чистая Царь-пушка. Наповал медведя свалить может. Оружие куплено легально. Американского производства, для охотников.

Комаров взглянул Нечаеву прямо в глаза.

– Значит, Соловьёв может только всё испортить.

– Да… Наверное… – Нечаев снова деланно зевнул. Потом подался вперёд. Сказал необычно просительным голосом:

– Слушайте, ваше высокоблагородие… А устройте-ка вы мне с ним встречу, а?

Комаров подумал, что ослышался.

– Что? Да вы в своём уме?

– Я-то в своём… – Нечаев подмигнул. – А вот вы…

Глаза Комарова побелели. Он судорожно поднялся.

– Прощайте. Лёгкой вам смерти.

Нечаев вздохнул:

– Здесь, в этих камнях, все смерти нелёгкие… Послушайте, ваше высокоблагородие… даже если у Соловьёва ничего не выйдет – это же ваш шанс усилить репрессии!

Комаров стоял – бледный, слегка осунувшийся.

Нечаев тоже поднялся – босые ступни шлёпнули о каменный пол, звякнули кандалы, – заговорил громко и страстно:

– Усилить репрессии – это и значит поджечь фитиль террора! Сейчас террористы ещё медлят. Но дайте им в руки козырные карты. Казните, всех, кто сейчас сидит под следствием о терроре, о сопротивлении при арестах! Подсуньте революционерам идею динамита – не пройдёт и года, как Правосудие свершится!

Комаров слегка пожал плечами. Нечаев начинал его пугать.

– Суд уже приговорил к расстрелянию Осинского, Брандтнера и Свириденко, арестованных в Киеве за покушение на помощника прокурора Котляревского, – проговорил Комаров. – Не сегодня – завтра будет приведён в исполнение приговор в отношении подпоручика Дубровина…

– Дубровин… Постойте. Что-то я не слыхал о таком.

– Арестован в Старой Руссе. Во время обыска набросился на жандармов. При обыске у него обнаружили прокламации, запрещённые издания, бумаги с печатями партии «Земля и воля ».

Нечаев кивнул.

– А ещё что обнаружили?

– Ещё? – удивлённо переспросил Комаров. – Ну… Журналы. Накануне ареста Дубровин читал новый роман господина Достоевского. Кстати, Достоевский тоже имеет дом в Старой Руссе и несколько месяцев в году проводит там.

Он выжидательно посмотрел на Нечаева.

– Достоевский? – Нечаев наморщил лоб. – Это кто? А… Знаю. Читал. Давно уже. Больно пишет. Очень больно.

– Он ведь и про вас написал, – сказал Комаров. – В романе под названием «Бесы»… Именно вас и вывел в главном герое.

– Да? Не читал… Но это хорошо, что написал обо мне. Хорошо… И послушайте, Комаров. Не называйте меня больше «Нечаев».

– Это почему же?

– Потому, что я узник нумер пять, безымянный. И никому знать не положено, кто я такой. А здесь и у стен есть уши.

– Ну-ну… Кому надо – давно уже знают, – усмехнулся Комаров. – Так вы ничего не скажете о Дубровине?