Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Апология

Алейник Александр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Апология - Алейник Александр - Страница 5

Изменить размер шрифта:

7 марта 79

x x x

Розой рта шевельни, наклони мне ее

в целлофане крылатом улыбки,

в целованьи огней, далеко как Нью-Йорк,

дома превращаются в белые скрипки,

где гортань переулка суха и узка

и мне кажется стиснутой МХАТом,

где оборвано небо, а людская река

так тоскливо бежит по фасадам, —

улыбнись мне, цветочница, розой в губах —

полурозовым миром бесплотным,

как младенца в сияньи слепом искупав,

научи меня быть беззаботным,

улыбнись мне, несчастье губами раздвинь,

как на чаплинской ленте, лакированной дверцей,

дорогой, уезжающий лимузин

персонажу такому же в сердце шип вонзил.

28 янв. 78.

НОКТЮРН

Жизнь и улица чужая.

Пудренница небольшая

светит в небе.

Ночь по крышам шарит,

фонари колеблет

и, скучая, кожу белит,

пахнущую гарью.

Ночь — чечетка на монетах,

выпавших из брюк и сумок.

Ночь по темным кабинетам

пьет чернила у начальства

из роскошных ручек.

Ночь ставит черные печати

то орлом, то решкой,

и грызет железные орешки

канцелярских скрепок.

Переулком возвращался —

в государственных домах

шуровала темень.

Мимо запертых громад,

мимо замкнутых ворот

ходит-бродит время, —

тихо табельный берет

браунинг холодный

и вставляет в черный рот,

будто мокрый бутерброд

с сыром в бутербродной.

____

Ночь коронками жует

черный йод.

Ночь в каморках затхлых пьет

ваш чаек.

Ночь в зрачках у нас живет,

точно крот

к сердцу роет черный ход

через кровь.

Город камень вставил в рот,

как заика-Демосфен.

Он и славен тем.

Ночь не врет.

Ночь глотает аскофен

и молчит,

только иногда бренчит

мандолинною струной,

и то одной,

тихо,

как скребется мышь,

тикает тишь.

_____

Зажигается кино

во весь экран:

комиссар завел «рено»,

разработал план.

Он засунул пистолет

в плащ реглан,

он уже учуял след,

и не пьян.

Но мягко спрыгнула с афиш

гнида-мафия,

ведь за ней не уследишь —

и все она возглавила.

Два часа гулял живой,

и держал сигару косо —

выше сине-бритых скул,

и его главмафиозо

гнул-гнул — не согнул!

______

Комиссар исчез, сутулясь,

с мрачных улиц,

он в горошек разукрашен

автоматами бандюг,

даже тем, кто так бесстрашен,

ночью настает каюк.

Да вообще-то он ходил,

как индюк…

Так вот комиссар пропал,

(что неправильно),

хоть истории стопа

придавила эту гниду

(то есть мафию),

я тогда «Пойду-ль я выйду»

одним пальцем иполнял

в Нижнем Новгороде

в нежном возрасте,

ну а гангстеры меня

ждали в маленьком кино

в серых или черных шляпах,

где жужжит веретено

и нагретой пленки запах.

_________

Ночь ночью ест бедность.

Ночь ночью пьет плесень.

Ночь ночует на железе

крыш,

съезжает с черных лестниц

прямо в Рим или Париж,

обожает слово «бездна»

на пластинках ржавых лезвий

и татарский полумесяц, —

ночь очень любит тишь.

Спит — протезы прячет в реки,

платье по мостам развесив,

космы бросив в ветер —

в космос фонарей,

а нательный крестик,

на губах нагрев,

вешает на Кремль.

7 марта 79

ОДА «КРАСНОМУ ОКТЯБРЮ»

Мавр черномордый и страшный,

золотом: «Красный Октябрь»,

палитурой окрашенный табор, —

струнный гараж,

даже

во сне твои клавиши

в подушечки пальцев

впиваются белыми лягушатами, —

урчат желторотые, скалясь,

верхние гарцуют хрустальными лошадками,

есть одна, треснувшим голосом

распевающая как китаец,

и на черных полосах

(не помню, как называются)

братец бацал собачий вальс.

Левая педаль давала звуку,

как бы загробную жизнь,

«Октябрю» сводило черное брюхо

от хроматических клизм.

Правая, работая, как палач,

отрубала этот плач.

В нижнем регистре

сопели штангисты,

шум истребителя,

бомбы грозы,

выше млели в святой обители

клавиши, блеющие в носы.

Уходила мама, а я терзал Глиэра,

надоевшего мне, как монаху свеча,

и тогда отступала величественная карьера —

лупить по клавишам и молчать.

Так и не научился грести на галерах,

даже золоченую цепь волоча.