Бегущая от любви - Лэнгтон Джоанна - Страница 3

– Ее нужно покормить... и, кажется, сменить пеленки, – поморщившись, предупредил Карлос.

Долли, почувствовав, что ее хотят разлучить с защитником, подняла крик. В пронзительном голоске ее звучали нотки панического страха; хоть Карлос и знал, что девочке ничто не угрожает, ему было тяжело слушать отчаянный плач перепуганного и беззащитного ребенка.

Около часа спустя Флетчер Хьюз рассказывал Карлосу о состоянии поступившей пациентки.

– Ну что тебе сказать, Карлос? – начал он по обыкновению бодро и энергично. – Сегодня ты спас жизнь двоим. Эта юная мамаша страдает от переохлаждения: если бы ей не пришла счастливая мысль броситься под колеса твоей машины, к утру и она, и ребенок скорее всего были бы мертвы...

– Я заметил, что на ней не было пальто – но, думаю, она успела бы добраться домой, – с показным равнодушием проронил Карлос.

– Нет, она собиралась бродить по улицам до утра... она бездомная, разве ты не понял?

Карлос удивленно нахмурился.

– Надо позвонить в социальную службу, хоть мне это и не слишком приятно, – признался Хьюз. – Она страшно боится, что малышку отнимут у нее и отдадут в приют. Хоть я и доказывал, что сейчас так не делают, что социальные работники стараются не разлучать детей с матерями, но, кажется, не убедил ее.

– Как они?

– Малышка совершенно здорова. А вот мать – другое дело: кожа до кости, такое впечатление, что несколько месяцев недоедала. Но никаких признаков алкоголизма или наркомании, что говорит в ее пользу. Судя по выговору, она из Техаса, – с улыбкой добавил он.

– Из Техаса?

– Вестерны смотрел? – усмехнулся доктор. – Впрочем, нет... пожалуй, не совсем Техас. Монтана, может быть...

– Я не смотрел никаких фильмов о Монтане, – твердо ответил Карлос.

Флетчер Хьюз вздохнул.

– Так или иначе, Кэрри приехала в Нью-Йорк из какой-то деревушки на Диком Западе. В большом городе она – как младенец в джунглях.

– Кэрри? Так ее зовут? Можно мне ее навестить?

– Это твоя больница.

– Она принадлежит «Фонду Виэйра», а не мне лично, – сухо поправил Карлос.

Кэрри лежала на уютной кровати и с изумлением оглядывала палату. Все происшедшее казалось ей каким-то сном. Рядом в детской кроватке посапывала Долли. Добрая медсестра накормила ее детским питанием, сменила ползунки и уложила спать. Теперь она сыта, спокойна, в тепле и в безопасности... На глазах у Кэрри снова выступили слезы – слезы слабости и стыда. Почему она сама не смогла обеспечить своей дочери безопасность, тепло и уют?

Решение ее проблем лежало на поверхности, но до сих пор Кэрри предпочитала прятать голову в песок. Теперь же она горько корила себя за эгоизм и малодушие. Что она за мать – вытащила ребенка среди ночи на улицу, где оба могли погибнуть от холода или стать жертвами бандитов, только потому, что не желала с ним расстаться? Настоящая мать думала бы прежде всего не о своих чувствах, а о безопасности малыша. Кэрри двадцать лет – давно уже не ребенок. Может быть, она и не окончила школу, но она не дура и умеет отличать хорошее от дурного. Только теперь она поняла правоту своей матери...

– Если ты отдашь ребенка на усыновление, то сможешь вернуться домой, – говорила мать, глядя на нее покрасневшими от горьких слез глазами. – Но если решишь оставить малыша при себе, впереди тебя ждет только горе. Ты совершила большую ошибку, Кэрри, ты поступила не так, как следовало, и теперь за это расплачиваешься.

Тогда эти слова показались Кэрри невыносимо жестокими, но прошедшие месяцы убедили ее в правоте матери. Она бросилась в Нью-Йорк, полная наивных надежд, что Грэм обрадуется ребенку, примет их обоих с распростертыми объятиями и женится на ней, как обещал. Но, узнав, что Кэрри дала жизнь нежеланной дочери, Грэм пришел в ярость. Он не хотел с ней жить и, разумеется, не имел ни малейшего желания на ней жениться.

Теперь, хоть сердце ее разрывалось при одной мысли об этом, Кэрри не могла не признать: в приемной семье Долли будет лучше.

Пусть разлука с дочерью разобьет ей жизнь – разве не жестоко держать девочку при себе и знать, что не сможешь обеспечить ее всем необходимым? Глаза Кэрри защипало от жарких слез. Иного выхода нет.

У нее ни образования, ни профессии: она не сможет заработать ни на квартиру, ни на няню для малышки. И помощь государства – не выход, как она убедилась на горьком опыте. Все, что у нее было, продано или украдено. Теперь она в буквальном смысле «все свое носит с собой». Настало время сделать правильный выбор. Долли нужен дом, нужны любящие заботливые родители – мать и отец. Как может Кэрри вставать на пути у собственного ребенка, зная, что с ней его не ждет ничего, кроме бесприютности и нищеты?

Сияя широкой улыбкой, в палату вбежала медсестра.

– Повезло же вам, дорогуша! Вас хочет навестить мистер Виэйра!

– Мистер... кто?

– Карлос Виэйра. Он ехал в том лимузине!

– В лимузине... Виэйра... Но ведь, кажется, так называется ваша больница? – в недоумении пробормотала Кэрри. Да, она помнит огромный серебристый автомобиль... помнит, что со смуглым незнакомцем были еще трое или четверо мужчин...

– Правильно, потому что больница принадлежит «Фонду Виэйра». Это благотворительная организация, созданная мистером Виэйра. Местных пациентов мы принимаем только в неотложных случаях, – объясняла медсестра. – К нам приезжают люди со всего мира, чтобы сделать операцию или пройти курс лечения, недоступный у них на родине. Все издержки оплачивает Фонд. Мистер Виэйра – известный филантроп... вы, конечно, о нем слышали?

– Нет... и я не поняла, что он был в лимузине...

Она говорит о пациентах из развивающихся стран, со стыдом и смущением поняла Кэрри. Вот для кого предназначена эта больница – для людей, которые не могут оплатить лечение. Для тех, кто не может помочь себе сам и нуждается в милосердии. Вот в кого я превратилась – в нищую, способную лишь принимать подачки богачей.

– Вы, должно быть, так загляделись на его знойные черные очи, что ничего больше и не заметили, – поддразнила ее медсестра. – Да и на все остальное тоже. Карлос Виэйра – сногсшибательный мужчина! Представляю, что выпочувствовали, когда он укрыл вас своим пиджаком!

Стоявший за дверью Карлос, услышав такое предположение, иронически вздернул брови, затем легонько постучал и вошел.

Кэрри, увидев его, подпрыгнула в кровати: бледные щеки ее залились краской стыда, словно это она сейчас отпускала шуточки о его знойном обаянии. Медсестра, смутившись, поспешила прочь.

Стоило Кэрри взглянуть на мужчину, подошедшего к изножью ее кровати, как она вмиг забыла, чем только что была смущена. До чего же он красив! В кино и то не бывает таких красавцев! Даже ради спасения жизни она не смогла бы отвести взгляд.

Да, он и вправду «сногсшибательный мужчина»! Чеканное лицо, словно сошедшее с античной монеты: высокие гордые скулы, черные брови вразлет, чувственный, но жестко очерченный рот и упрямо выдвинутый вперед подбородок – живое воплощение суровой мужественности. Едва Кэрри встретилась взглядом с его темно-золотистыми глазами, как во рту у нее пересохло, и вдруг без всяких причин она с особой остротой ощутила, что на ней нет ничего, кроме тонкой больничной пижамы. Груди заныли, а где-то в самой глубине ее существа родился обжигающий жар, от которого напряглись все мышцы и стало трудно дышать. Карлос опустил глаза, обрамленные длинными черными ресницами, и на мгновение задержал взгляд на ее полных мягких губах. В следующий миг он снова смотрел Кэрри в глаза: взор его обжигал. Кэрри с ужасом осознала, о чем только что думала – о том, каково ощутить прикосновение этих жестких, резко очерченных губ к своим губам... Что, если ее мысли отразились на лице?

– Как вы себя чувствуете? – мягко спросил Карлос.

– П-прекрасно, – запинаясь, пробормотала она, в ужасе как от собственных непристойных мыслей, так и от того, что он мог о них догадаться. – Но врач сказал, у меня сотрясение мозга...

– Знаю.

Карлос подошел к детской кроватке и склонился над ней. Кэрри, чувствуя, как пылают щеки, тщетно старалась взять себя в руки – но не могла оторвать от него глаз. Несмотря на высокий рост и мощное телосложение, Карлос двигался с необычайной легкостью и изяществом.