Постой, любимая - Лэйтон Эдит - Страница 34

Он улыбнулся при виде ее озадаченного выражения.

— Я имею в виду всякие хитрые способы отвлекать людей и обчищать их карманы или проскальзывать в окна домов, когда домочадцы спят или находятся в отъезде. Мои юные наставники научили меня, как срезать кошельки и по каким улочкам спасаться бегством. Это, кстати, очень важно. На широких прямых улицах практически нет шансов убежать от взрослого мужчины, зато на узких и извилистых все преимущества на стороне юрких мальчишек. — Он пожал плечами. — Я научился множеству полезных, но, увы, незаконных вещей. Они позволяли мне набивать желудок, но не кошелек, потому что мне приходилось делиться добычей с остальными членами шайки. К тому же воровал я понемногу из страха быть пойманным с поличным. Видите ли, слишком большой улов грозил виселицей. Учитывая мое занятие, я несколько раз попадал в тюрьму, но, поскольку я всегда знал меру, наказание было умеренным. Случалось, меня били, бывали и другие опасные моменты, но из каждой ситуации я выходил чуточку мудрее. Я даже научился выдавать себя за отпрыска джентльмена благодаря способностям к подражанию.

Произнося последнюю фразу, Эймиас так изменил голос и интонацию, что Эмбер улыбнулась.

Но его голос и выражение лица снова изменились, когда он с бесстрастным видом добавил:

— А затем я случайно вытащил у какого-то типа целый фунт и был схвачен с добычей в руках.

Эймиас помолчал, задумчиво созерцая свою покалеченную руку.

— Двумя пальцами можно очень ловко обчистить карман, — сказал он, демонстрируя большой и указательный пальцы, сжатые вместе. — А если маленький калека попадется, он может утверждать, что просто не в состоянии этого сделать. Затем он начинает взывать к жалости, что порой приносит ему пару монет. Однако это не спасет его, если он пойман с поличным и нет никого, кто встал бы на его защиту. Как бы там ни было, — деловито продолжил Эймиас, — я более не нуждаюсь в подаянии и сочувствии. Так что немного набивки в нужных местах и… — Он снова натянул перчатку и поднял руку, казавшуюся абсолютно целой. — Вуаля, как говорят французы. У меня опять нормальная рука. — Он усмехнулся. — Во всяком случае, я могу есть, скакать верхом, танцевать с дамами, и никто никогда не догадается, что я скрываю, если только я не пожелаю заняться любовью… Его улыбка увяла.

— Эмбер, — тихо произнес он, — простите меня. Вы предложили мне свое сочувствие. Я попытался получить больше.

Эмбер растерянно моргнула. Его ужасная история заставила ее забыть о собственном непростительном поведении. Но теперь она все вспомнила.

— Я вела себя ужасно, — сказала она. — В сущности, я благодарна вам за то, что вы остановились. Не сделай вы этого, я бы погибла. — Ее лицо побледнело, но она вздернула подбородок и храбро продолжила: — Мне очень стыдно, и я хочу, чтобы вы знали, что я никогда раньше не делала ничего подобного. Я понимаю, что так может сказать каждый, кто совершил плохой поступок, но в моем случае это правда. Можете спросить любого… Впрочем, вряд ли это возможно, но это правда.

Эймиас накрыл ее руки своими. В его голосе звучала печаль, такая же глубокая, как и сочувствие, светившееся в его глазах.

— Не вините себя. Видите ли, я достаточно опытен в постели, чтобы понять, что у вас нет никакого опыта. Я вовсе не хочу сказать, что вы не были восхитительны, — поспешно сказал он. — Нет, вы были более чем восхитительны, вы… — Он осекся, увидев, что она снова отвернулась. — Я опять забылся. Это не комплимент для порядочной женщины, не так ли? Вам придется снова простить меня. Как я уже сказал, я привык иметь дело с особами совсем другого сорта.

— Но вы могли подумать, что я одна из них, — сказала она напряженным тоном, — я имею в виду непорядочных женщин, которых вы знали. В конце концов, вы застали меня здесь одну. И я предложила вам войти, несмотря на ночь. Я целовала вас и позволила уложить себя в постель… — Она подняла на него затуманившиеся глаза. Было видно, что она борется со слезами. — Я вела себя как распутница. А вдруг это дурная наследственность? — сказала она несчастным голосом. — Кто знает, кем была моя мать? А что, если я оказалась берегу в тот день, когда меня нашел мистер Тремеллин, не из-за кораблекрушения, а потому, что меня бросила собственная мать? Может, я ей просто надоела, она оставила меня на берегу и двинулась дальше. — Она проглотила комок в горле и продолжила: — Это объяснило бы мое поведение сегодня, потому что порядочная женщина никогда бы не позволила ничего подобного.

Эймиас ощутил очередной укол совести. — Эмбер, — искренне сказал он, — может, я и не знаток порядочных женщин, но я достаточно знаю жизнь, чтобы заверить вас, что это неправда. Я не хочу хвастаться и, поверьте, не отношусь к числу коварных соблазнителей, но, если мужчина знает, чего он хочет, у женщины практически нет шансов устоять, особенно у неискушенной. Не вините себя. Лишь тонкая грань отделяет порядочного мужчину от непорядочного, то же самое можно сказать о женщинах. Желание никак не связано с отсутствием морали. Мы, выходцы из трущоб, отлично это знаем, что бы там ни говорили истинные леди и джентльмены. А относительно того, что вас бросили на берегу… — продолжил он. — Я так не думаю. Послушайте. Я эксперт по нежеланным детям. Я встречал больше найденышей, чем вы можете себе представить. Обычно их оставляли на ступеньках больниц и церквей или подбрасывали к порогу богатых домов. Менее удачливых находили в кучах мусора в грязных переулках. Я никогда не слышал ни о ком, брошенном на берегу. Если, конечно, — сказал он с улыбкой, — вы не дочь русалки. Вы хорошо плаваете?

Эмбер кивнула, затем, сообразив, что это шутка, тоже улыбнулась. Эта бледная улыбка причинила Эймиасу боль.

— Скорее всего, — сказал он, — ваша мать была на корабле, который разбился во время бури, как предполагает Тремеллин.

Эмбер задумалась над его словами, а Эймиас размышлял о том, как бы поприличнее обставить свой уход. Совсем недавно он сгорал от желания, но теперь жаждал уйти. Он чувствовал себя отвратительно, и не только из-за неудовлетворенного желания. Эмбер была красива, добра, умна и порядочна. А он чуть не соблазнил ее, зная, что его планы не простираются дальше постели. Он ощущал себя низким, грязным и порочным, каким, видимо, и был на самом деле.

Он искренне пытался измениться. На этот раз Эймиас хотел сделать все правильно. Он готов был жениться на Грейс Тремеллин, жить с ней честно и достойно, хоть и без пылкой любви, и обосноваться в здешних местах как человек, занимающий определенное положение, уважаемый и любимый. Вместо этого он пустился в откровения и был вышвырнут пинком под зад, как нашкодивший мальчишка. И что он сделал, чтобы исправить положение? Обидел эту очаровательную девушку и, похоже, каким-то непостижимым образом обидел самого себя. Он сомневался, что способен чувствовать себя хуже, чем сейчас, и не хотел задерживаться здесь из опасения обнаружить, что это еще не предел.

«Бедная безымянная Эмбер», — подумал он, глядя на девушку. Всегда такая яркая и живая, что он согревался рядом с ней, она выглядела теперь потерянной и уязвимой и еще более желанной в своей печали. Ему хотелось заключить ее в объятия, утешить и утешиться самому. Но это был прямой путь к катастрофе.

Он должен найти способ избавить ее от угрызений совести, направив ее негодование на него, истинного виновника случившегося. Даже если для этого придется рассказать ей правду.

— Вы никогда не имели дела с мужчинами, подобными мне, — сказал он, — да и вообще с мужчинами. Во всяком случае, в постели. Неужели вы думаете, что я этого не понимал? Я воспользовался этим.

Она изумленно уставилась на него.

— Эмбер, — сказал он, — я преступник. Осужденный и приговоренный. Господи, я бывший каторжник! Человек, который с детства учился обманывать ближних и совершенствовал свое мастерство в самых жутких тюрьмах его величества. Конечно, мне больше не приходится заниматься этим, но от старых привычек нелегко избавиться. Перестаньте винить себя. Все, что произошло, полностью лежит на моей совести.