Постой, любимая - Лэйтон Эдит - Страница 33

Ему было трудно говорить, даже думать, но он постарался взять себя в руки.

С коротким стоном Эймиас сел на кровати и повернулся к Эмбер спиной, чтобы скрыть свое возбуждение и позволить ей одеться. Волосы его растрепались, не без помощи Эмбер, и он прошелся по ним ладонью.

— Извините, — произнес он, наконец, обращаясь к пустоте. — Я не собирался заходить так далеко. — Он издал неуверенный смешок. — Я начинаю подозревать, что есть объективные причины, почему мужчинам и женщинам, даже порядочным, не следует оставаться наедине. Мне следовало быть умнее. Надеюсь, вы простите меня. Хорошо еще, что мы вовремя остановились.

Эмбер не ответила, и Эймиас ощутил холодный приступ страха. Не потому, что опасался, что снова забудется, а потому, что не хотел верить мысли, внезапно посетившей его. Неужели она хотела соблазнить его? Неужели он такой дурак, что чуть не поддался соблазну и даже не понял, что его заманили в ловушку?

— Эмбер? — сказал он, рискнув бросить на нее взгляд. Она успела привести в порядок одежду, но все еще выглядела взъерошенной и взволнованной. Рассыпавшиеся по плечам локоны, припухшие от поцелуев губы, румянец на щеках вновь пробудили в нем желание.

— Да, — отозвалась она напряженным тоном, — это была неудачная идея. Не представляю, как я смогу смотреть вам в глаза.

Эймиас с ужасом осознал, что она вот-вот расплачется, и это отбило у него всякое желание.

Заметив выражение его лица, Эмбер лихорадочно замахала рукой.

— Не прикасайтесь ко мне. Мне надо немного поплакать. Я всегда так делаю, и это ничего не значит. Вообще-то я очень сильная, просто это одна из моих слабостей. Я скоро перестану, если вы не будете мне мешать. Только ради Бога, мистер Сент-Айвз, больше не прикасайтесь ко мне!

Эймиас не думал, что способен чувствовать себя хуже, чем сейчас. Он ошибся. Эта прелестная молодая женщина почти отдалась ему и по-прежнему называет его «мистер Сент-Айвз».

— Вы слишком доверчивы, — ворчливо заметил он. — Вам следовало вышвырнуть меня, как только вы узнали, кто я такой, как это сделал Тремеллин.

Эмбер молчала, уставившись на покрывало. Это было совсем не в ее духе. Эймиас предпочел бы, чтобы она заплакала, хотя и не выносил женских слез.

— Эмбер? — окликнул он ее. — С вами все в порядке? Она покачала головой, так что волосы упали ей на лицо.

— Нет, — сказала она.

Глава 13

Он не снял с себя ни одного предмета одежды. Это была первая мысль, которая пришла Эмбер в голову, когда ее сознание прояснилось, вырвавшись из чувственного тумана. Она находилась в объятиях Эймиаса почти обнаженная. И не просто в его объятиях, а под ним, тогда как он был полностью одет, элегантный, как человек, явившийся с визитом. Он даже не снял перчатки. И не принуждал ее ни к чему. Боже, что она натворила! Эмбер онемела от стыда.

Но он был таким золотистым, теплым и нежным, словно дикий мед с вином, от него исходил чистый пряный запах, а его поцелуи были такими возбуждающими, что у нее кружилась голова.

Даже сейчас, зная о своем шокирующем отклике на его ласки и опасности, таившейся в этом, Эмбер не могла смотреть на Эймиаса, не испытывая нового прилива желания. Она не знала, что думать и еще меньше, что говорить.

Он задал вопрос, и ей пришлось ответить, хотя каждое слово давалось с трудом.

— Вы не разделись, — прошептала Эмбер.

Сквозь тонкую ткань рубашки она ощущала тепло его кожи, чувствовала, как перекатываются под ее ладонями литые мускулы его спины, ощущала напряжение его сильного тела, и давление его возбужденной плоти. Но все это время он был полностью одет, как и полагается джентльмену.

— Вы сняли только перчатку, — печально добавила она, глядя на его руку, покоившуюся на постели между ними. В ней не было ничего особенного, разве что она казалась чересчур бледной, вероятно, потому, что он всегда носил перчатки. Это была крупная мужская рука с широкой ладонью, длинными пальцами и ухоженными ногтями. Сент-Айвз говорил, что повредил ее в детстве. Неужели он никогда не говорит правду?

Эймиас взглянул на свою руку. — О, — сказал он, прочитав ее мысли, — с этой рукой все в порядке.

Он улыбнулся почти так же печально, как она.

— Но согласитесь, я бы выглядел нелепо, расхаживая в одной перчатке. Вот, смотрите. — Эймиас поднял другую руку и принялся стягивать с нее перчатку. — Не слишком приятное зрелище, — сказал он, — но вряд ли вы поверите, пока не увидите собственными глазами.

Он снял перчатку и поднял правую руку. Эмбер отпрянула.

— Понятно, — уронил он и начал снова натягивать перчатку.

— Не надо! — вырвалось у нее. — Вам незачем прятать это от меня. Я испытала шок, потому что это жестокое зрелище, но оно не пугает меня.

— Скорее отталкивает, — заметил он, удрученно глядя на свою руку.

У него было только два нормальных пальца: большой и указательный. Остальные три были аккуратно отрублены, но под углом: средний палец на третьей фаланге, безымянный на второй, а от мизинца остался только коротенький обрубок.

Эймиас пошевелил пальцами, задумчиво глядя на них.

— Все они работают, но вид ужасный, не правда ли? — поинтересовался он. — Я попался в лапы злобному мяснику, когда мне было восемь лет. Он пытался отрубить мне руку в наказание за кражу колбасы, но мне удалось ускользнуть от него буквально в последний момент. Видите ли, если вы расслабитесь, то человек, который удерживает вас, тоже расслабится, пусть на мгновение. Этого вполне достаточно. Помогает также, если вы испуганы. По-настоящему. От пота руки делаются скользкими. Так что единственное, что от вас требуется, — это дождаться подходящего момента, вывернуться из чужой хватки и броситься бежать. Что я и проделал. Поздновато для пальцев, зато я сохранил руку. Думаю, несколько пальцев — небольшая плата за это.

— Он хотел отрубить вам руку за кусок колбасы? — ужаснулась она.

— Ну, в тот день это была колбаса. Накануне ветчина, за день до этого мясо. Я каждый день наведывался в его лавку, так что это было неизбежно. Хотите — верьте, хотите — нет, но я еще легко отделался. Думаю, он охотно оторвал бы мне голову. Вы должны понимать его чувства, — сказал он, криво улыбнувшись.

Эймиас говорил беспечным, слегка ироничным тоном, словно они беседовали в светском салоне в окружении толпы людей. Эмбер понимала, что он делает это, чтобы успокоить ее. Но они были одни ночью на этой постели, где чуть было не занялись любовью, и она не могла избавиться от чувства смущения и стыда.

— Я жил на улице, полностью предоставленный самому себе, — продолжил он. — Незадолго до этого я сбежал из приюта для найденышей. В сущности, там было неплохо, нас кормили и обучали грамоте, слову Божьему и кое-каким манерам. Это был единственный дом, который я знал, и нас не били, когда мы того не заслуживали. Но я не хотел оказаться в работном доме, что ожидало таких, как я, в недалеком будущем. Я слышал, что сбежать из работного дома гораздо труднее, поэтому не стал дожидаться, когда меня отправят туда. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь решал мою судьбу. — Он пожал плечами. — Наверное, они обучили меня слишком многому. Но никто не научил меня, как выжить на улице без чьей-либо помощи. Несколько дней я голодал. В Лондоне полно бездомных мальчишек, которые яростно конкурируют за еду. Я находил обрезки в переулке за лавкой мясника, и они притягивали меня так же, как крыс. Собственно, именно крыса, проскользнувшая в лавку, подала мне идею. Я нашел щель в стене за мусорной кучей. Она оказалась достаточно широкой, чтобы в нее мог пролезть ребенок. Я решил воспользоваться этой лазейкой, если не добуду ничего съестного в течение дня. Потом я обнаружил, что могу свернуться и спать в этом крохотном пространстве, в относительной безопасности от крыс и других мальчишек, да и еще таскать по ночам еду. Целую неделю я жил в этой щели в переулке за мясной лавкой и считал себя очень умным. Но я оказался недостаточно умен, чтобы не попасться, потому, что не знал простой истины: вор не должен возвращаться туда, где уже совершил кражу. Так что мясник, в конечном счете, выследил меня. После того как я убежал от него, мне посчастливилось встретить мальчишку, такого же уличного оборванца, который проявил интерес к моему плачевному состоянию. Я обмотал руку тряпкой, но не мог скрыть кровь, струившуюся из раны. Признаться, я боялся размотать повязку, потому что не хотел знать, чего лишился, — добавил Эймиас. На его лице не отразилось никаких чувств, кроме ироничного сожаления, но Эмбер пришла в такой ужас от его исповеди, что забыла о пережитом стыде. — Он помог мне, — продолжил Эймиас, — и познакомил с шайкой юных беспризорников, с которыми он делил кров и добычу. Мы держались вместе, Даффи и я. Кончилось тем, что мы оба попали в Ньюгейт и были сосланы в Австралию. Мы до сих пор дружим и считаем себя братьями. Он научил меня доброте, а его шайка — выживанию. От них я узнал все воровские приемы и трюки, которые по силам ребенку.