Реквием по пилоту - Лях Андрей Георгиевич - Страница 32

— Закуриваем.

Эрлен достал пачку «Сансдейла» и зажег длинную коричневую сигарету.

— Не затягивайся, — сказал Дж. Дж., — успеется.

— Да я курил, — ответил парень. С минуту Кромвель наслаждался эрленовскими ощущениями, потом заговорил:

— Да-с, лобызаний с порога не получилось. Бэклерхорст. Я когда-то был знаком с одним Бэклерхорстом — милый, интеллигентный человек, феодал, завоеватель… Кстати, превосходный фотограф.

— Как это — фотограф-завоеватель?

— Жизнь заставила, — туманно пояснил Кромвель. — Нет, все равно ничего не могу придумать.

Он поднялся и встал перед Эрликоном. Тот уже научился различать маршала в деталях в любое время суток и сейчас ясно видел его белую косматую гриву, сквозь которую проглядывала стена и свежестриженая зелень акации, морщинистую черепашью шею и глаза с сумасшедшинкой и вечным шальным издевательством.

— Мне не нравится, как вы одеты, юноша, — объявил Дж. Дж. — Ботинки, правда, ничего, брюки…

— Вельвет, — промолвил Эрлен с достоинством — ему неожиданно стало легче.

— Сам красил.

— Против брюк тоже не возражаю. Но, во-первых, рубашка должна быть черной, а во-вторых, что это за синий баллон?

— Куртка как куртка. Все носят. Между прочим, мода.

— Ты не все. Ты — пилот. Пилот должен выглядеть соответственно. Что я подразумеваю под словом «соответственно»? Я подразумеваю старую летную куртку с потертыми сгибами и белыми швами и к ней — темную водолазку либо рубашку.

— Первый раз про такое слышу, — ответил Эрлен.

— Бог тебя простит, ты в этом не виноват. Итак, сегодняшний день мы посвящаем решению следующих проблем: экипируем тебя сообразно положению, потом звоним в службу Скифа, сообщаем о наших успехах и, кстати, узнаем, что поделывает проклятый Пиредра, после чего идем в военный музей — ты был там?

— Нет.

— Тем более, а вечером посещаем какой-нибудь театр. Какой здесь сейчас лучший театр?

Эрлен пожал плечами:

— Наверное, опера.

— Опера… — протянул Кромвель. — С удовольствием послушал бы Вебера… Но нет, сейчас нам нужно что-нибудь современное. Я бы согласился даже на мюзикл. Надеюсь, Пиредра завел в этих краях какое-нибудь варьете?

Когда они уже выходили на улицу, Эрликон спросил:

— Джон, а кто это говорит Реншоу: «Дерек, будь мужчиной»?

— Его секретарша.

— Когда это ты слышал?

— Когда они думали, что их никто не слышит. Пойдем, вон автобус.

Стимфал был не просто столицей, но и признанным духовным центром национального возрождения, так что слава кромвелевских дел напоминала о себе на каждом углу. Как ни парадоксально, но именно Дж. Дж., великий фрондер, занял на патриотическом знамени то место, которое по праву должно было принадлежать основателю и вождю Стимфальской империи Элу Шарквисту.

Да, удивительную шутку сыграли с покойным диктатором время и политические страсти. Три десятилетия послевоенной оккупации и в последующую эпоху владычества землян его имя было под строжайшим запретом, и для нескольких поколений он превратился в фигуру абсолютно нереальную, призрачную, вдобавок донельзя противоречивую и обклеенную ярлыками. Зато легендарный главнокомандующий в мученическом каторжном венце на роль символа подходил идеально. Он Пронес По Вселенной Огненный Меч Стимфальского Воинства. Он Первым Ступил На Землю Солдатским Сапогом. Он До Последнего Мига Удерживал Рубежи Отчизны. Он В Трудные Послевоенные Времена Не Поддался Посулам И Угрозам. Нелишне также вспомнить, что и цензура к его личности придиралась меньше.

Следует учесть еще и то, что основной тон в политике противодействия с самого начала задавали именно кром-велевские ветераны. Один из них, Саша Брусницын, в прошлом — генерал-артиллерист, и основал — еще в то время, когда все и вся было запрещено, — таинственную авиационно-экологическую партию, смысл которой, впрочем, был вполне ясен и заключался в двух словах: Сопротивление и Реванш.

Ныне, спустя более полувека, она именовалась национал-демократической и по численности быстро догоняла правящую либеральную; в кабинете председателя, Дитриха Гесса, висел громадный портрет Кромвеля в полный рост, в парадном облачении, с кортиком и именным оружием. Дни рождения Дж. Дж. партия отмечала митингом и факельным шествием на центральной площади Кинг-Фридрихсплац. Кромвель взирал с мемориальных досок и страниц школьных учебников; молодежь, хлынувшая в партию, щеголяла именно в таком кожаном облачении, которое Дж. Дж. иронически рекомендовал Эрликону, щедро разукрашенном хромированным железом; в память о своем кумире юнцы обесцвечивали прядь волос и носили шнурованные десантные сапоги на подковах, которые уж и вовсе непонятно почему тоже назывались кромвелевскими. Биографии же маршала всевозможных интерпретаций пестрели в каждом киоске.

Одно такое роскошное девятисотстраничное издание с портретом Дж. Дж. в фуражке со шнурами и орлом оттягивало карман потертой летной куртки невысокого юноши, около часа дня вошедшего в стимфальский военный музей.

— Предлагаю послать экскурсию к черту, — произнес голос рядом с ним. — Просто пойдем и посмотрим все подряд.

Биографию велел купить сам Кромвель. «И еще вот такую книгу, — распорядился он в супермаркете и пояснил: — Вечером посмеемся». Очевидно, что посмертная слава маршала волновала мало, но Эрликону все же было любопытно: что же заинтересует Кромвеля в этом хранилище военных реликвий — документы? Какие-нибудь планы или схемы-реконструкции? Пересчитанные варианты хода событий? Дж. Дж. шел от стенда к стенду не спеша, но и нигде не останавливаясь. Ни оружие, ни карты, ни овеянные легендами знамена у него, казалось, никаких чувств не вызывали. Возле целой стены фольмеровских «скорчеров» на кронштейнах он проворчал, ни к кому не обращаясь: «Труха», и Эрлен не понял, что же он имеет в виду.

Наконец, в верхнем зале третьего этажа размером с небольшой стадион — его регулярно арендовали национал-демократы — «торнадо» и «спитфайры» поднимали к потолку, все пространство заполнялось креслами, и с трибуны под гранитной кромвелевской головой Дитрих Гесс произносил свои зажигательные речи. Здесь маршал задержался у фотографии — любительского снимка, увеличенного до исполинских размеров. На фоне серого рассветного неба спиной к зрителю стояли пять фигур в шинелях и фуражках, устремив взгляды куда-то за неразличимый горизонт. Подпись гласила: «Штаб генерала Кромвеля за час до начала второй мировой войны».

— Штаб одиннадцатой бригады, — сказал Дж. Дж. — Кто же это снимал? Слева, конечно, Маккензи… А остальные? Высокий — наверное, Брусницын, рядом — Волхонский… Или нет?

Впервые Эрликон увидел Кромвеля загрустившим.

— Память… Вот уж думал, чего я никогда не забуду…

— И что произошло через час?

— Через час мы начали войну. Высадились на Ригль-19. Вторжение. Пошли.

Сидя в крохотной закусочной за стейком и очередным коктейлем среди наворота искусственной кожи и зеркал, Кромвель сказал:

— Сегодняшний день не в счет, пролетел, в нашем распоряжении осталось двенадцать. Через двенадцать дней мы должны, хоть тресни, выйти на этап. Положение мудреное, хуже не бывает, но возможна же и здесь какая-то догадка! Все думаю, не с ума ли мы спятили, что вцепились в этого «Дассо», как алкаш в «однорукого бандита».

— Бывает, что везет, — заметил Эрлен с набитым ртом. Кромвель с сомнением покачал головой:

— На Реншоу надежда слабая. Уж очень он, знаешь ли, туповат, хотя у него есть свои положительные стороны… Вот что. Доедай и давай-ка сходим к «Грифу» — есть такой аэродромный ресторанчик, поищем там какого-нибудь парня из «Дассо», пусть он нам расскажет ситуацию поподробней. Пиредра обязательно бы так поступил на нашем месте.

«Гриф» оказался вполне приличной гостиницей в двух шагах от космопорта, с длинным залом ресторана, где, судя по всему, царило оживление в любое время суток. В основном здесь собирались пилоты-каботажники, меньше — трассовики, редкие транзитники в Стимфал-Главный и всевозможная техническая обслуга всех компаний — начиная от гигантов типа «Трансгалактик интернешнл лайнз» и кончая загадочными по названию и, очевидно, контрабандистскими по сути «Калгари вояджерс».