Осознание (СИ) - Еловенко Вадим Сергеевич - Страница 116

- Чего молчишь? - спросил он, все так же усмехаясь.

Я перевел взгляд на его лицо и пристально стал смотреть ему в глаза. Он долго терпел мой взгляд, но, наконец, не выдержав часто-часто заморгал. Эта маленькая победа в старой детской игре помогла мне, окончательно совладав с собой принять решение о своем поведении. Я поднялся и собрался уходить, натягивая сложенную ранее куртку на коленях. Я приложил руку к воображаемой кепи, молча прощаясь с ним, и развернувшись пошел к выходу. Мне стало как-то все равно. Позовет он меня или я просто выйду и поеду к себе домой, что-то невразумительное пробурчав офицеру юстиции и следователю. Но он словно очнувшись, позвал громко:

- Стой!

Я не остановившись, уже дошел до двери и потянул ее на себя, когда он взмолился:

- Да стой же тебе говорю! Пожалуйста!

Я повернулся к нему и вопросительно посмотрел на его злое, скорее на самого себя лицо.

- Сядь. Я тебя прошу. Я ведь не знал. Я ведь, правда, не знал! Мне уже здесь рассказал этот урод, что с тобой ТАМ было. Я то думал, что они тебя выпустили, чтобы меня поймать. Чтобы со мной разделаться. Ведь только я и Кира остались на свободе. Она была беременная тогда уже и ее условно осудили. А я за побег после задержания… Мне даже альтернативная не светила.

Он замолчал, глядя, как я закрыл дверь и возвращаюсь в кресло напротив него. Я вдруг улыбнулся внутри себя. Ведь именно он меня учил когда-то ничего и никому лишнего не говорить. И даже на допросах отвечать только то, что спрашивают. Самому ни слова лишнего. Игнорировать все эти «расскажите пожалуйста», «а как вы думаете?», «что вы знаете о…». Спросят конкретно - ответь. Если спрашивают расплывчато, не ленись, уточни: «в смысле?», «что вы имеете в виду?», «а что конкретно вас интересует?». И никогда никому и ничего сам не говори. Все провалы от болтливости. Я ни тогда, ни сейчас не понимал, относилось ли это к общению со следователям или он имел в виду абсолютно всех и друзей в том числе.

Когда я сел он, разглядывая мое лицо и стараясь не пересекаться взглядами, сказал:

- Я когда там тебя увидел, подумал… ну, я уже сказал, что я подумал… я так разозлился. Просто что-то накатило. Надо было просто бежать. Но я два года водил этих ублюдков за нос и вот они меня вычислили. Да еще где… В больничке куда я еле пролез обходя камеры. Не просто вычислили, а еще и тебя натравили… я… не знал, что думать и что делать. Я понимал, что если они тебя послали меня задержать, то мне надо просто избавиться от тебя. Чтобы другим неповадно было. Мало ли кого они еще уговорят помочь меня поймать. Он уже смотрел в сторону, но все, накручивая себя, продолжал:

- Я только потом понял, какую глупость совершил… Я уже однажды убивал. Когда сбегал. Но тогда я был вынужден. Понимаешь вынужден… А теперь я чуть не убил тебя, просто перетрусив. Я так устал уже бегать. Я, знаешь, зачем туда пришел? Я хотел как они… Как Виталик, Ольга и Серега. Помнишь их? Угу… - кивнул он видя мое удивление на лице: - Они спрыгнули, чтобы больше не участвовать в этом кошмаре. Чтобы не думать, что за ними даже в ванной следят. Чтобы сбежать из под вездесущих камер наблюдения. Чтобы очутится в лучшем мире…

Я уже плохо слушал его, наконец-то поняв, кто те «прыгуны», о которых узнал в день когда сам чуть таким не заделался… Наши друзья чуть ли не с детства. В одну музыкальную школу ходили. В одну секцию по плаванию. В одном отряде юных помощников службы чистоты. Я вспомнил, как мы с ними когда-то «косили» занятия. Учась в разных школах, мы даже прогуливали уроки часто вместе. Я вспомнил такое симпатичное и веселое лицо Ольги, и меня передернуло от живости картины умершей девушки. Я в тот момент, даже если бы захотел ничего выговорить бы не смог. А он продолжал:

- Я тоже просто устал и хотел покончить с этим. Это психоз я знаю… не смотри на меня. Иногда мне кажется, что мы сами себя так накрутили, что стали сходить с ума и бросаться с больнички. Но как вообще можно жить в мире, где у тебя нет права даже на элементарный выбор? Где все давно решено за тебя? И где твой самый сознательный и серьезный шаг в жизни… Твой поход войной на Систему, той же Системой и санкционирован… Как можно жить, если все просчитано и люди, с невероятно доброжелательными улыбками следят за тобой везде? Даже когда ты в туалете, Система знает об этом. Ты в постели со своей девушкой, а Система уже ищет, когда и где давалось тебе разрешение на зачатье детей, где ты проходил контроль ДНК и какова вероятность что ты плюнешь на запрет. Система все слышит, все записывает, обо всем знает. Мы шутим про нее и она сама даже научилась смеяться над собой. От того и страшно. Она смеется над шутками над ней и потому непобедима. Забастовки, митинги восстания не помогают. Их жестоко давят и даже не стесняются показывать это. Врут на каждом шагу но показывают… Во что мы превратились, если вместо возмущения таким подавлением и таким враньем мы выискиваем интересные места и, по сотне раз, пересматриваем ролики. Это что шоу?! Он перевел дух и, с пафосом раскинув руки, продолжил:

- Я уже просто не мог слушать разговоры знакомых, или читать в Сети, о том, как классно сработали менты, как красиво они коробками вышли, как развернули порядки. Как обхватили протестующих. Я начинаю понимать, что борьба с Системой никому кроме нас и нескольких тысяч, таких как мы и не нужна. Ведь всем хорошо! Умные люди давно вычислили, какой должен быть уровень достатка населения, чтобы оно не бунтовали от неустроенности и, какой порог не должно превышать, чтобы оно с жира не бесилось. И вот нас как стадо держат между этими заборами. Не давая ни богатеть, ни беднеть, а главное, не давая нам даже выбирать быть бедным или богатым. Живешь бедно? Никаких разговоров - Система пошлет к тебе социального агента и он все оценит и завалит тебя подарками. И еще снимет твою счастливую рожу для всех каналов телевидения. Живешь богато и готов перейти определенную черту, тогда к тебе придут ребята в форме, и скажут, что надо быть социально ответственным и поделиться с программой защиты государства своими сбережениями. Не мы решаем. Мы вообще ничего не можем решить в этой стране. За нас все решат. А кто этого не понимает или протестует… так есть Пакистан, где столько земли и зараженного мусора надо в ущелья-могильники свезти. Есть другие места, где эти протестующую могут потратить свою энергию на нужды общества. - внезапно он вскинул глаза на меня и выпалил завершающе: - Систему не победить… потому что мы все давно части этой системы.

Я непонятно почему так расслабился в те минуты. Все что он говорил, было не ново для меня. Я сам пришел давно к тем же выводам просто не переживал по их поводу так. Я все это знал. Знал и сколько мама отчисляет добровольно соцпрограммам государства. Знал и видел, сколько государство выдало ей наград. Она не стеснялась этих медалек за вклад в развитие страны. Она гордилась ими. И потому она тоже была частью системы. А ведь я помнил, как к ней пришли в первый раз и намекнули, что это гражданский долг заботиться о других согражданах. Она сутки не спала. Кажется ей тоже пришло наконец-то откровение. Или может ей, никого не стесняясь, все рассказали?

И насчет того, что все происходящее всего лишь спектакль я тоже был в курсе. Я помню, как отец со своей работы приносил ролики, заснятые в районе Черной речки. Реальные документальные фильмы про бои с повстанцами. Это было для них с мамой неким развлечением. И все эти демонстрации. Это и, правда, управляемое действие. У меня не находилось слов, чтобы даже себе описать понятое мной. И он, сидя передо мной, не мог описать всего, что понял за то время, пока прятался от вездесущей Системы. Он смог взглянуть на нее со стороны. Не являясь ее участником, а, наоборот, стараясь никак с ней не соприкасаться.

- Все это так безнадежно. - с тоской проговорил он. - Все что мы можем придумать, уже давно продумали умные ребята из служб контроля. А выдумать что-то новое мы уже не в состоянии. Нас же даже воспитывали, так чтобы мы не могли одурачить систему. Нам подсказывают ходы. И мы их делаем. Нас провоцируют, и мы попадаемся. В некоторых из нас вызывают недовольство, и ждут, чтобы другие присоединялись к нам, и мы все оказывались бы на виду. Нам даже разрешают повоевать с милицией, чтобы милиция была готова всегда к серьезным непрогнозируемым восстаниям. Даже эта война за Черной речкой… неужели ты думаешь, что после применения химии там все не могли сжечь ядерным ударом или хотя бы аэрозолями? Могли. Но это не нужно. Ибо наша армия тоже нуждается в полигоне для реальной подготовки частей. А не только для штабных учений. Он опустил голос до шепота и сказал насуплено: