Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Собрание сочинения в четырех томах. Том третий. Избранные переводы

Маршак Самуил Яковлевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Собрание сочинения в четырех томах. Том третий. Избранные переводы - Маршак Самуил Яковлевич - Страница 50

Изменить размер шрифта:

Дочь мельника

У мельника славные дочки.

И так мне одна дорога, дорога,

Что я бы хотел ее щечки

Коснуться, как эта серьга.

Меня бы укрыла волнистая прядь,

И милую шейку я мог бы ласкать.

Вокруг ее нежного стана

Хотел бы я быть пояском,

Чтоб сердце ее непрестанно

Со мной говорило тайком.

И знал бы я, верно ли бьется оно,

То нежной печали, то счастья полно.

И я бы хотел ожерельем

На белой груди ее стать,

Чтоб с грустью ее и весельем

Вздыматься и падать опять.

И я бы мечтал об одном, об одном —

Чтоб снять забывали меня перед сном.

ИЗ РОБЕРТА БРАУНИНГА

В Англии весной

Быть сегодня в Англии —

В этот день апреля!

Хорошо проснуться в Англии

И увидеть, встав с постели,

Влажные ветви на вязах и кленах

В маленьких, клейких листочках зеленых,

Слышать, как зяблик щебечет в саду

В Англии — в этом году!

А после апреля ― в начале мая

Ласточки носятся не уставая.

И там, где цветет над оградою груша,

Цветом своим и росой осыпая

Поле, поросшее клевером, ― слушай

Пенье дрозда. Повторяет он дважды

Песню свою, чтобы чувствовал каждый,

Что повторить он способен мгновенье

Первого, вольного вдохновенья.

И пусть еще хмурится поле седое,

В полдень проснутся от света и зноя

Лютики — вешнего солнца подарки.

Что перед ними юг этот яркий!

Флейтист из Гаммельна

Гаммельн — в герцогстве Брауншвейг,

С Ганнóвером славным в соседстве.

С юга его омывает река

Вéзер, полна, широка, глубока.

Приятней нигде не найдешь уголка.

Но многие слышали в детстве,

Что пять веков тому назад

Испытал этот город не бурю, не град,

А худшее из бедствий.

Крысы

Различных мастей, волосаты и лысы,

Врывались в амбар, в кладовую, в чулан,

Копченья, соленья съедали до крошки,

Вскрывали бочонок и сыпались в чан,

В живых ни одной не оставили кошки,

У повара соус лакали из ложки,

Кусали младенцев за ручки и ножки,

Гнездились, презрев и сословье и сан,

На донышках праздничных шляп горожан,

Мешали болтать горожанам речистым

И даже порой заглушали орган

Неистовым писком,

И визгом,

И свистом.

И вот повалила толпа горожан

К ратуше, угрожая.

— Наш мэр, — говорили они, — болван,

А советники — шалопаи!

Вы только подумайте! Должен народ

Напрасно нести непомерный расход,

Безмозглых тупиц одевая

В мантии из горностая!

А ну, поломайте-ка голову, мэр,

И, ежели вы не предложите мер,

Как справиться с грызунами,

Ответите вы перед нами!

Обрюзгших и пухлых лентяев долой

С насиженных мест мы погоним метлой!

При этих словах задрожали

Старшины, сидевшие в зале.

Молчало собранье, как будто печать

Навеки замкнула уста его.

— Ах! — вымолвил мэр. — Как хочу я бежать,

Продав этот мех горностаевый!

Устал я свой бедный затылок скрести.

Признаться, друзья, я не вижу пути

От крыс и себя и сограждан спасти…

Достать бы капкан, западню, крысоловку!…

Но что это? Шарканье ног о циновку,

Царапанье, шорох и легонький стук, —

Как будто бы в дверь постучали: тук-тук.

— Эй, кто там? — встревоженный мэр прошептал,

От страха бледнея, как холст.

А ростом он был удивительно мал

И столь же немыслимо толст.

При этом не ярче блестел его взгляд,

Чем устрица, вскрытая месяц назад.

А впрочем, бывал этот взор оживленным

В часы, когда мэр наслаждался зеленым

Из черепахи варенным бульоном.

Но звук, что на шорох крысиный похож,

В любую минуту вгонял его в дрожь.

— Ну что же, войдите! — промолвил он строго,

Стараясь казаться повыше немного.

Тут незнакомец в дверь вошел.

Двухцветный был на нем камзол —

Отчасти желтый, частью красный,

Из ткани выцветшей атласной.

Высоко голову он нес.

Был светел цвет его волос,

А щеки выдубил загар.

Не молод, но еще не стар,

Он был стройней рапиры гибкой.

Играла на губах улыбка,

А синих глаз лукавый взор

Подчас, как бритва, был остер.

Кто он такой, какого рода,

Худой, безусый, безбородый,

Никто вокруг сказать не мог.

А он, перешагнув порог,

Свободно шел, и люди в зале

Друг другу на ухо шептали:

— Какая странная особа!

Как будто прадед наш из гроба

Восстал для Страшного суда

И тихо движется сюда —

Высокий, тощий, темнолицый —

Из разрисованной гробницы!