ВИА «Орден Единорога» - Лукьянова Наталья Гераниновна - Страница 25

— Это плохо? — поднял ошарашенное и счастливое лицо Рэн.

— Думай, — скривил рот Гаррет.

Рэн пожал плечами, немного побаиваясь, обернулся и тут же опустил голову.

— Ладно. Надо переправляться. Потом будешь думать, — примиряюще хлопнул его по плечу Санди, — Просто про маму забывать не надо, когда на рожон лезешь, да и нас тоже. Вон Бэт…

— Идите вы все… — топнул ногой Бэт. — Ты Рэн — чувак! Меня с тебя прет, колбасит и тащит! Одно дело, что мы тут переживали, а другое, что он все-таки сделал это! — и Бэт рывком обнял оруженосца. Смущению того помешал переход единичного объятия в кучу малу. Рэн шепнул Бэт: «Знаешь, это надо почувствовать!»

— Сейчас почувствуем! — перехватил обращение Санди.

— По закону жанра нас снесет. Но, скорее всего, на обратном пути, — пробрюзжал Шез.

ГЛАВА 19

— Можно подумать, мы на дне пруда… — Битька задрала голову. Над ними по чрезвычайно яркому розовому небу плыли черные против света плоские листья кувшинок. Сами цветы ныряли и взмывали вверх, плавно кружились и выписывали стремительные арабески вокруг своих живых аэродромов, чуть слышно шлепая по их упругим спинам длинными мокрыми стеблями.

— Скоро дождь. Изумительное, надо сказать, зрелище. Яркие в закатных лучах цветы, танцующие в натянутых бриллиантовых струях…

— Какой удивительный мир…

«…Хочешь, я договорюсь с капитаном летучего корабля. Мы спрыгнем с их борта и побежим — поплывем — полетим по пружинистым летящим листьям. Будем гоняться за смеющимися в дожде цветами. Радуги запутаются у нас в ногах, щекотные и длинные»…

— О чем это наш соло гитарист задумался? О беспримерном утреннем подвиге?

— Хватит же, Шез!

«… Янтарь и малиновый сироп — небо.

Черная шумящая трава — земля.

Пропасть ослепительного света — твои глаза… Тьфу ты, пропасть!»..

—…Что над нами — километры воды,

Что над нами — бьют хвостами киты,

И кислорода не хватит на двоих.

Я лежу в темноте и слушаю наше дыханье…

— Накаркаешь, Шез!

— Китов уже накаркал…

Навстречу путникам по колышущейся, широколистной черной траве (действительно, похожей на водоросли) двигалась повозка, напоминающая нечто среднее между чудо-юдо-рыбой-китом и китайским драконом. Повозка катилась легко, на высоких тонких колесах, нежно звеня миллионами маленьких колокольчиков и шелестя тучей бумажных вымпелов и фонариков. Никаких там вам лошадок или осликов, на худой конец, видно не было, да и шума мотора не слышно. На изящной площадке над глазами золотой рыбы три тонких мальчика в пестрых курточках и коротких брючках цепко держали натянутые до небес нити.

— БГ твою мать! — прокомментировал явление Шез, — Иван Бодхихарма движется с юга на крыльях весны…

А Санди заметно нахохлился, однако взял быстро себя в руки и бодренько объявил:

— А вот и принцесса Карита…

Тем временем в звоне начала угадываться занятная мелодия.

— О, нет… — покраснев, простонал Санди.

— …О, доблестный, о, доблестный! О, доблестный герой! — звенели колокольчики.

Друпикус ехидно закатил глаза.

Мальчики энергично завертели в руках чем-то вроде золоченных спиц с самоцветными набалдашниками, скручивая соединяющие их с небом нити. Повозка приблизилась вплотную. Мальчики резко взмахнули блестящими палочками, те закрутились сияющими веретенцами, и из туч кувшинковых листьев вылетели золоченые стрелки-крючки. Так вот каким образом двигалась удивительная карета.

Впрочем, поскольку золотая рыба тут уже остановилась, то видно стало и ее сердцевину. Так в позолоченном орехе может таиться кусочек тончайшего цветного шифона.

— Гуд бай, Америка, оупс. Все это вместе напоминает мне «Наутилус-помпилиус».

Даже Битька приоткрыла рот, зачарованная гибким оливковым чудом в пышных прозрачных шелках насыщенного ультрамаринового цвета и узорчатых золото-алых.

Мальчики где-то наверху церемонно закрыли руками лицо и склонились в низком поклоне.

А она… Соскользнула с вишнево-золотистых подушек, и вот уже рядом. Смеется, протягивает тонкие, шелестящие браслетами руки.

— Малыш, ты меня волнуешь… — повел плечами по-прежнему смущенный Санди.

— Санди, что это за девочка? И ты уверен, что к ней можно припираться с такими рожами? — бесцеремонно вмешалась, пытаясь помочь другу Битька.

— Это твоя дама сердца? — конкретизировал Рэн.

Прекрасно слышащая рассуждения друзей по ее поводу Карита все так же загадочно улыбалась.

— Она по-русски-то ферштейнит?

— По-русски? — удивилась прекрасная правительница. И трое друзей покраснели. Негр белозубо ухмыльнулся, а Шез цинично оскалился а ля Бегунков из «Чайфа»: «Yes, baby, по-русски».

— А как эта штука движется, когда кувшинкам по небу не сезон плавать?

— На воздушных змеях из рисовой бумаги.

— Красиво, — кивнула Битька, после чего скисла и будто невзначай утянулась подальше от оживленно зашумевшей компании.

— Ты расстраиваешься, Бэт…

Ветер прохладно перебирал волосы Битьки, как сухие стебли травы вокруг. Рэн, ласково положив руку ей на плечо, присел рядом.

— Меня убивает эта красота… — пожаловалась девочка, — Мне бы хотелось иметь хотя бы маленькую хрустальную пуговку из тех сотен, что на ее блузке или один золотистый колокольчик.

«Сказать ей, что она и так прекрасна, и что я подарю ей сотни таких пуговок? Нельзя, так еще сильней обижу».

— У тебя замечательный голос. Твое пение лучше ста миллионов этих колокольчиков. И, вообще, пора забыть, что когда-то кто-то…

Битька подняла на Рэна полные слез глаза и подумала: «…пора забыть одиночество и жестокость, равнодушие и сиротство, зависть и ущербность».

— А пуговки я тебе куплю. У человека должны быть сотни разноцветных пуговок.

И Битька облегченно рассмеялась той серьезности, с которой ее друг произнес это обещание.

— Мне иногда так обидно-обидно. Что даже слезы клокочут в горле и спина болит. Я прячусь тогда в уголок и засыпаю. К сожалению, не всегда есть такая возможность: спрятаться и заснуть… Неужели это должно было случиться, то что я здесь…— и тут, рассказывая о своих злоключениях Битька поняла, что они позади, что она действительно в совершенно Другом Мире. И дело не в реке из ветра, и не в кувшинках над головой, а в ясном и теплом взгляде и нежной и сильной руке, сжимающей ее плечо. Будто открылась дверь, и в нее вошла одна Битька, а вышла другая: спокойная, веселая, уверенная в себе и легкая.

Чудесная повозка катилась по шумящей степи. То справа, то слева ряды лилий вдруг расступались в небе, и на землю обрушивался прохладный, мутноватый водопад, остро пахнущий прудом. Так: не было скал, но были водопады, заставлявшие воздух вокруг себя искриться брызгами. Газовыми шарфами стелились по земле туманы, и попадавшиеся изредка деревья были изящны и причудливы. Плоды на них по виду и вкусу напоминали мандарины, только нежно-зеленого цвета. Большие розовые птицы, скользя мимо, обмахивали повозку крыльями, как опахалами.

Санди был хмур, а Карита беспечна.

— Как персиковый цвет ланиты неба,

Полет фламинго тоже беспечален.

Мой друг с тоской поет о недоступном,

А я мочусь на стену старого сарая… — озабоченно пробормотал Шез, однако, Битька заметила, как ехидно блеснули стеклышки его очков. Помогло: Санди покачал головой, но раздвинул губы в ухмылке, а Рэн расхохотался.

— …Гляжу на стены древнего Пхеньяна,

Гляжу на хризантемы и ромашки.

Братушки, надо ноги делать рьяно,

А то размокли все, как промокашки.

— Помнят с горечью древляне,

Хоть прошло немало лет,

О романтике Демьяне,

Чей лежит в лесу скелет, — завела Битька балладу из «Короля и шута»о неком несчастном, влюбленном в повелительницу мух и съеденном этими неразборчивыми в еде и любви насекомыми, хотя и крылатыми. — В час, когда он видел фею

Начинал ей повторять:

«Жизнь свою не пожалею,