... В среду на будущей неделе - Клименко Владимир Трофимович - Страница 19

В руках у Тягуна мелькнул первый крючок, потом второй, третий… Они вспыхивали на солнце, как искорки. Лобогрей принимал крючья и навешивал их на шворку, натянутую внутри корзины. Тягун проворно двигал руками, слегка накренясь влево. Павлик следил за ним, считая поднимаемые крючья.

Двадцать девятый крючок принес большой блестящий диск. Павлик никогда не видел такой рыбы. Она была иссиня-черная, гладкая и, вероятно, очень скользкая. От диска, точно плеть, свисал длинный, зауженный к концу хвост. Тягун поднимал рыбину, стараясь держать ее на расстоянии вытянутой руки. Мальчуган хотел спросить у Митрофана Ильича, почему так осторожничает рыбак, но кок хлопотал в камбузе, гремя кастрюлями. Возле площадки Павлик увидел механика. Чернобров лениво дымил сигаретой, следя за Тягуном.

— Знаешь, что за рыбу поймали? — спросил механик у Павлика.

— Скажите.

— Это скат. А по-рыбацки — морской кот. Приходилось тебе слышать такое название?

— Про ската слышал. А про то, что он морской кот, не знал.

— Хочешь о нем побольше узнать?

— Пожалуйста!

Механик выбросил окурок и начал:

— Морским котом ската назвали потому, что у него повадки домашнего кота: хитрый и ленивый. За добычей не гоняется, а ждет, чтобы сама к нему приблизилась. А вообще это хищная и очень опасная рыба. Любит глубоководье. Не брезгает никакой рыбьей шушвалью. Случается, и неосторожного белужонка подцепит, хотя тот в несколько раз сильнее. У ската, как и у всех глубоководных рыб, нет чешуи, нет даже шипов и колючек. Основное средство защиты и нападения — хвост. Заметил хвост? Он такой, в виде плетки. Так вот, на конце этой самой плетки имеется игла, которая начинена ядовитым веществом. Скат молниеносным ударом протыкает добычу, и та сразу затвердевает, как деревяшка.

— Он и на людей нападает?

— Нет, на человека скат напасть не может.

— Почему?

— Потому что сам никогда на поверхность носа не кажет. Света боится. Он опасен, когда его с крючка снимают. Вот тут-то не лови галок. Пырнет исподтишка иглой — и вместо ноги протез получится. Сразу тело дубенеет, будто горячим свинцом наливается. А боль — даже дохнуть невозможно.

— С вами это случалось, да?

— Было дело. Еще когда в юнгах ходил.

Пока они разговаривали, Тягун вытащил из воды коричневую рыбину с метр длиной, которая слабо шевелила дряблым хвостом.

— Это катран. Черноморская акула, так сказать, — объяснил Чернобров.

— Ну и акула! — разочарованно вырвалось у Павлика. Уж про акул он и слышал, и читал много. При слове «акула» сразу представлял себе огромную зубастую пасть и жадные острые глазища. А тут такое ничтожество — и акула! — Может, это детеныш?

— Нет, взрослый экземпляр. Катраны больше и не бывают. А на акулу катран все-таки здорово похож! В общем-то рыба никудышняя, непромысловая. Ни в какие косяки не сбивается.

От баркаса долетел голос Лобогрея:

— Опять какую-то дребедень тащишь!..

Камбалу Павлик узнал сразу: серо-зеленая, шипастая, она свисала с крючка, неуклюже трепыхая широким хвостом.

— Почему камбала — дребедень? — удивился Павлик. — Это же вкуснейшая рыба! Я ее ел.

Механик добродушно усмехнулся:

— Вкусная, не спорю, — сказал он. — Но по сравнению с белугой — сущая дребедень. Вот если выудим, заставим кока соус или котлеты сработать. Попробуешь! Ага, есть! Есть! — воскликнул механик с такой радостью, будто, потерпев кораблекрушение, вдруг неожиданно увидел спасительный берег. Чернобров показывал рукой под бок баркаса, где кипела, бушевала вода. — Видишь? Видишь? Ах, красавица! Умница ты моя!

Белуга была большая и сильная. Она металась из одной стороны в другую, то ныряла под днище, то вскидывалась за кормой или уходила вглубь, креня баркас. Тягун упирался обеими ногами в борт и водил шворкой, как вожжами. Лобогрей вскочил на бак, помогая одной рукой удерживать звенящую шворку, а другой, в которой был багор, водил вслед за рыбиной, выжидая удобного момента, чтобы зацепить ее острым стальным крюком — ганжой — на конце багра.

Спустя несколько минут белуга немного угомонилась. Тягун осторожно, сантиметр за сантиметром, подтягивал ее к поверхности.

— Цепляй! Ганжуй! — вдруг закричал он на Лобогрея.

Павлик заметил, как на мгновение мелькнула у борта широкая губастая пасть. Лобогрей резким коротким взмахом всадил крюк прямо под жабры. Белуга сильно ударила хвостом по воде, накрыв баркас тучей брызг. Иван Иванович тоже очутился на баке и заганжевал белужий хвост. Теперь, против трех взрослых людей, белуга была бессильна. Ее перевалили через борт, и она грузно ухнула на дубовую обшивку.

— Вот тебе и соленая наживка! — восторгался механик, потирал от удовольствия смуглые, блестящие от масла руки. — Удачный эксперимент! Тут уж ничего не скажешь!

Вторая белуга была спокойнее. Она, казалось, сразу поняла безнадежность своего положения и покорно шла навстречу жестокой судьбе.

Зато четвертая белуга, пойманная предпоследним крючком, оказалась коварной. Она позволила подтащить себя к самой поверхности, не подавая никаких признаков жизни. Тягун брезгливо морщился, небрежно выбивая шворку. Он стал менее осторожен к укачанной рыбе.

Это не понравилось Митрофану Ильичу. Старый рыбак выскочил из камбуза и тревожно замахал руками:

— Что ты делаешь? Шворку послабил! Она же притворяется! Хитрит же, окаянная! Гляди! Гляди-и!..

И тут произошло ужасное.

Почувствовав послабление, белуга вдруг резко вскинула над водой хвост и молнией устремилась в глубину. Крючок, который лежал на баке у ног Тягуна, от резкого движения подпрыгнул вверх и острием впился в руку рыбака выше локтя. Лобогрей испугался, отпрянул от борта, бросив на произвол судьбы корзину с крючьями. Тягун, стеная от невыносимой боли, ухватился правой рукой за впившийся в тело злополучный крючок. Белуга рванула еще раз. От этого толчка Тягун не смог удержаться на ногах. С воплем он полетел за борт и скрылся в пене.

Павлик от волнения прикусил губу. Митрофан Ильич, спрятав лицо в ладони, стонал.

На баркасе в первые мгновения тоже растерялись. Иван Иванович бросил весла, Лобогрей окаменело вцепился в корзину, которая уже переваливалась через борт.

Первым пришел в себя Митрофан Ильич. Старый рыбак закричал на баркас, чтобы немедленно выбирали шворку. Кок уверял, что хоть Никифор и захлебнулся, но он не пошел ко дну, а держится на крючке. Его необходимо как можно скорее поднять.

Иван Иванович ринулся на бак. Оттолкнув Лобогрея, он начал лихорадочно перебирать шворку, бросая ее прямо у своих ног. Рыбак спешил, и у него плохо получалось. Митрофан Ильич бранил Гундеру, в сердцах обзывая как попало, но потом понял, что этим вызывает у рыбака еще большую растерянность.

Сначала из воды показалась окровавленная рука. Лобогрей вцепился в нее и потянул на себя. Гундера резанул шворку ножом около крючка, торчащего из руки. Вторым взмахом он отсек шворку, идущую к «кошке». Тягуна вытащили на бак. Из рассеченной руки текла кровь.

Рыбака подняли на палубу «Альбатроса». Павлик с ужасом смотрел на утопленника, который так не походил на жилистого Тягуна. Сквозь смуглоту кожи проступал землистый оттенок. Механик вынул из руки пострадавшего крючок и делал искусственное дыхание. Митрофан Ильич легонько давил коленом на живот утопленника. Вскоре изо рта неподвижного Тягуна начала вытекать вода и он стал подавать признаки жизни. Кожа постепенно теряла зеленоватый оттенок. Механик обнаружил слабый пульс — включилось в работу сердце. И вот Тягун сделал первый слабый вдох. Потом он чуть приоткрыл синие веки. Спустя полчаса рыбак окончательно пришел в себя.

Митрофан Ильич тщательно забинтовал ему руку. Старик смочил скрученную жгутом марлю в растворе марганца, присыпал порошком белого стрептоцида и положил в глубокую рваную рану.