... В среду на будущей неделе - Клименко Владимир Трофимович - Страница 18

Не менее упрямы были и другие охотники — рыбаки. Мыркин предложил пустить в дело эхолот[15], прибор, который был незаменимым помощником при лове нерасторопной хамсы и ставриды, но бездействовал, когда выходили на быструю кефаль или пеламиду. И рыбаки, и Глыбин сразу же уцепились за предложение радиста.

Включив прибор, Мыркин впился глазами в матовый экран. Часа два шарили по заливу безуспешно. Пугливая рыба не желала лезть под гудящий корпус сейнера. От помощи эхолота отказались.

Глыбин вывел сейнер мористей и распорядился, чтобы механик заглушил мотор. Все оставались на своих местах, готовые в любую минуту к замету. «Альбатрос» тихо дрейфовал вдоль берега.

Мыркин время безделья решил коротать по-своему. Он принес из радиорубки спиннинг, взобрался на площадку и закинул крючки под корму сейнера.

— Хоть на юшку поймаю, — говорил радист, дергая училище снизу вверх.

Павлик принес ведро с водой и умостился рядом с радистом на неводе.

Мыркин опускал крючки на разную глубину, шутливо шептал заклинания, но скумбрия не попадалась. Рыбаки посмеивались над радистом, но он не бросал своего занятия. Сидел, скрестив на восточный манер ноги, и бормотал, что на ум взбредет:

— Халды-балды, ходи рыба сюды. Ширы-широк, хватай крючок. Мы тебе солнышко будем показывать, по брюшку гладить, ножичком ладить. Аляй-валяй, сюда гуляй! Приходи в гости, унесешь кости. Ай, дорогой, почему вредный такой? Нехорошо-о, нехорошо-о… Как не стыдно меня подводить, как не совестно!

Павлика до слез смешили эти причитания. Один раз, расхохотавшись, он всплеснул руками и нечаянно задел ведро с водой. Вода брызнула на радиста, а ведро слетело с площадки. Однако Мыркин изловчился поймать его за дужку большим пальцем ноги. К счастью мальчугана, боцман был на баке и не видел ничего.

— Кончай комедию ломать! — крикнул радисту Иван Иванович.

Глыбин бросил беглый взгляд на незадачливого рыболова, но ничего не сказал.

Мыркин почесал за ухом.

— Придется сматывать удочки, — вздохнул он, намереваясь наматывать леску на барабан. И тут вдруг удилище дернулось в его руке, задрожало и начало клониться к воде. Еще бы мгновение радист помешкал, пришлось бы ему распроститься со спиннингом. Но Мыркин не растерялся. Он цепко стиснул левой рукой бамбуковую трость, а правой принялся вращать барабан. Вскоре на поверхности показалась большеголовая, пестрая, как попугай, рыбина. Радист, весь сияя, подтянул трепыхающуюся рыбу к краю площадки и осторожно перекинул ее на невод.

Павлик мигом вскочил и нерешительно топтался на месте, боясь приблизиться к незнакомому обитателю морских глубин.

— Ай да петушочек! Ай да милочек! — пел Мыркин, вцепившись обеими руками в голову своей добычи. — Послушался моих уговоров, голубочек. Эй, малец! Малец! — крикнул он Павлику, когда рыбина начала выскальзывать из его пальцев. — Да стукни ты ее чем ни то! Гляди, гляди, как выкручивается!

Но рыбина вдруг успокоилась, словно примирилась, наконец, со своей печальной участью, только поводила обмякшим хвостом.

— Вот так бы с самого начала! — радист разжал рыбине челюсти и указательным пальцем принялся извлекать из глубокой пасти крючки. — Ничего себе! Все шесть крючков как в прорву пошли.

Сошлись рыбаки поглядеть на мыркинскую добычу. Павлик наклонился, рассматривая плавники и радужный, как у настоящего петуха, хвост. Рыбина была гладкая, без чешуи.

— Эй, Кокич! — позвал Мыркин кока, не обнаружив его среди собравшихся. — Алло, Шкертик!

Митрофан Ильич выглянул из камбуза, подергал ус.

— Ходи сюда! — подмигнул радист старому рыбаку. Потом обратился к собравшимся: — Не зря я, братишки, пот мешками проливал! Супец с курятиной в награду! Уж Кок Кокич позаботится, я на него надеюсь! Принимай петуха морского. — И радист на протянутых руках преподнес рыбину улыбающемуся коку.

Митрофан Ильич унес ее в камбуз. Мыркин опять взялся за удилище.

— Эх, еще удачи попытаю! — сказал он, закидывая удочку.

На этот раз долго ждать не пришлось. Как только перестал вращаться барабан, Мыркин почувствовал, что крючки схвачены. Через минуту под кормой «Альбатроса» сверкнула на солнце золотисто-серебряная гирлянда скумбрии. Так повторилось несколько раз подряд. Видимо, сейнер дрейфовал над густым косяком скумбрии.

Лобогрей, наблюдавший за радистом, это разом смекнул. Он ринулся на спардек. Рыбак что-то горячо говорил кэп-бригу, который слушал его сперва рассеянно, но потом начал проявлять интерес. С лица Глыбина постепенно сходило ленивое выражение. Глаза ожили. Кэп-бриг взмахнул рукой, и над тихим разморенным морем, точно гудок парохода, разнесся протяжный бас:

— По места-ам! Приготовиться к замету-у!

Невод высыпали наугад, вслепую. Однако замет получался сверх всяких ожиданий: в сетях вперемежку с медузой оказалось много скумбрии. Рыбу поспешно вычерпали на палубу «Альбатроса» корзинами и до заката таким же способом успели сделать второй замет.

В этот день Гнездиловский промысел принял от рыбаков «Альбатроса» тридцать пять центнеров крупной, как на подбор, скумбрии, которую Мыркин любовно окрестил «качалочкой».

Цена неосторожности

Вечером, когда сдали улов и «Альбатрос» был поставлен на якорь с внешней стороны косы, рыбаки собрались на корме ужинать. Митрофан Ильич приготовил из морского петуха и картофеля блюдо необыкновенно аппетитный запах которого говорил сам за себя. Все рыбаки, будто сговорившись, просили добавки. Но Митрофан Ильич, хотя и был польщен лестными отзывали о его стряпне, никого не баловал. Даже Мыркину, поймавшему, как он выразился, причину для столь вкусного блюда, кок положил наравне с остальными.

— На ночь наедаться вредно, — говорил Митрофан Ильич улыбаясь. — Нельзя кишки огягощать. Угу.

Утром, чуть только над горизонтом показалось румяное лицо солнца, рыбаки уже были на ногах. Глыбин отвел «Альбатрос» мили на полторы от косы. Механик завел мотор. Решили действовать по вчерашнему методу.

До самого полудня «Альбатрос» дрейфовал по воле волн и течений, но крючья мыркинского спиннинга на скумбрию не натыкались. Несколько раз перегоняли сейнер с одного места на другое — все безуспешно.

Пока Мыркин орудовал спиннингом, Глыбин нес неослабную вахту на спардеке. Он не отводил окуляры бинокля от глаз, обшаривая море. Гонял сейнер вдоль косы, выходил мористей и снова возвращался к берегу. Рыба куда-то запропастилась, словно растворилась в воде. Исчезли и птицы.

Под вечер, разморенные жарой и бездельем, решили прекратить поиски. Гундера предложил поднять белужью и камбалью снасти, так как они «кисли» в море уже больше положенного срока. Рыбаки с ним согласились. Не возражал и Глыбин. Когда подошли к буйку от белужьей снасти, кэп-бриг, сославшись на недомогание, ушел в свою каюту. Браги среди рыбаков тоже не оказалось, он спал в носовом кубрике.

На баркас сели трое: Лобогрей, Гундера и Тягун. Павлик тоже намеревался пойти с ними, но на этот раз не разрешил Лобогрей.

— На подъем камбальных сетей возьмем, — сказал он огорченному мальчугану, — а на белужку опасно. Если эта рыбеха ненароком зацепит хвостищем, то, пожалуй, не очухаешься. Будешь с «Альбатроса» наблюдать, Пашок!

Баркас начал медленно удаляться от сейнера. Он скользил прямиком на оранжевый круг солнца, вокруг него вода сверкала, как расплавленный металл.

Павлик глядел вслед рыбакам до тех пор, пока не заслезились глаза. Печерица, который остался выполнять обязанности рулевого, перегнал «Альбатрос» в другое место с таким расчетом, чтобы солнце светило в спину. Сейнер дрейфовал метрах в тридцати от баркаса.

Тягун поймал буек с флажком. Вот он вытащил на поверхность четырехлапую «кошку» и передал ее Лобогрею, который стоял около корзины внизу. Гундера правил баркасом, гребя против течения изо всех сил.