Незаконная планета - Войскунский Евгений Львович - Страница 16

— Потом расскажу, — ответил Володя. — Если сумею.

— Ладно. Чтобы наши объяснения не расходились, ты скажешь Платон Иванычу вот что…

Тем временем собаки бурно прыгали возле Лавровского. Биолог потрепал их за уши, а потом преподнес по большому куску колбасы.

— Вот вам еще один феномен, — сказал он, остро взглянув на Володю. — На Земле собаки чуют хозяина на большом расстоянии, более того — они точно знают время его прихода. Ну, это общеизвестно. Новейшая теория телеодорации, гипотеза Арлетти — Смирнова… Но объясните мне такое: уже который раз я прилетаю сюда — заметьте, не в определенное время, — а собаки задолго до моего прилунения занимают здесь выжидательную позицию. Ждут не то меня, не то колбасу…

— Запах, — несмело сказал Володя. — Телеодорация эта самая.

Лавровский замахал на Володю руками, будто отгоняя пчелу.

— Да бросьте вы эти словечки! Телепатия, телеодорация и прочие явления дальней биологической связи — всего лишь частные случаи. Жалкие обрывки того мощного канала информации, которым, очевидно, неплохо умеют пользоваться Диана и Спутник.

После долгого разговора с Лавровским во время рейса Володя чувствовал себя бесконечно усталым. У него болела голова, болел затылок. Тут на выручку подоспел Морозов.

— Извините, — сказал он. — Заостровцеву надо срочно предстать перед руководителем практики.

Лавровский спохватился:

— Ай-яй, как бы на транспортере мою аппаратуру не перекантовали! — Он рысцой побежал к грузовому отсеку, на ходу обернулся, крикнул: — Вечером загляните ко мне в девятнадцатую!

Володя, запинаясь, изложил руководителю практики вполне правдоподобную версию относительно своего опоздания, придуманную Морозовым.

— Жаль, жаль, Заостровцев, — пробасил руководитель, не глядя на Володю и водя пальцем по списку практикантов. — Были вы у меня на хорошем счету. Хотел я вас включить в танкерный рейс к Юпитеру, а теперь, само собой, придется заменить… — И он, водя пальцем по списку, забормотал: — Заремба, Зикмунд, Зимников…

Володя, ошеломленно моргая, смотрел на ползущий по списку палец, в котором, казалось, сосредоточились все беды последнего времени: трудные отношения с Тоней, странное происшествие по дороге в космопорт…

— Платон Иванович, — осторожно напомнил Морозов, — мы с Заостровцевым тренировались в паре, хорошо сработались.

— Верно, — согласился руководитель. — А я и вас заменю. — Палец его устремился вниз по списку. — Мухин, Новиков…

Тут они взмолились оба — Заостровцев и Морозов. Перебивая друг друга, ссылались на достоинства своих вестибулярных аппаратов, на качество психотехнических тестов и даже на поперечное сечение мышц. Они взывали к человеколюбию руководителя. И руководитель сдался. Он покачал головой и убрал палец со списка.

— Ладно, — прогудел он. — Допускаю к медосмотру. Потом разыщите Радия Петровича Шевелева, командира космотанкера «Апшерон», поступите в его распоряжение. Рейс будет зачетным. — Он сунул список в карман, грозно добавил: — И учтите: то, что вам сходило у меня, у Шевелева не сойдет.

Лаборант контрольно-медицинского пункта усадил Морозова и Заостровцева на жесткие белые стулья спиной друг к другу и ловко оклеил датчиками их обнаженные торсы, руки и ноги. От датчиков тянулись к пульту тонкие разноцветные провода.

Врач, пожилая женщина с властными манерами, защелкала переключателями. Морозов поежился: кожа под датчиками ощутила быстрые бегущие уколы тока. Не в первый раз проходил он предполетный медосмотр, но сейчас почему-то было неспокойно на душе. Надо было отвлечься, думать о постороннем, лучше всего, как советуют опытные пилоты, — о смешном. Но, будто назло, ничего смешного не удавалось вспомнить. В голову лезли одни неприятные воспоминания, связанные с последней практикой здесь, на Луне. Чернышев, стоящий в предшлюзовом зале и наговаривающий письмо к Марте, — никак не мог Морозов отделаться от этого видения. Он и теперь на Луне, Федор Чернышев, завершает подготовку к большой комплексной экспедиции.

— Курсант Морозов, — раздался властный голос врача, — не ерзайте и не вытягивайте шею.

Морозов послушно замер, даже дыхание затаил. Тихо жужжало в белом шкафу за пультом. Сопел за спиной Заостровцев. Зачетный рейс к Юпитеру — это здорово, продолжал думать Морозов. Только бы скорей уйти…

— Все, — сказала врач, щелкнув тумблером. — Осмотр окончен. Жора, отцепи от них датчики.

И тут Морозову стало смешно, он не сдержался, прыснул. Врач подняла на него удивленный взгляд.

— Ну вот, — сказал Платон Иванович, разгладив широкими ладонями ленту медицинского самописца, к которой был подколот анамнез — карточка с несколькими строчками слов и цифр. — Сонастроенность у вас высокая. Можно сказать — высшая…

Морозов и Заостровцев быстро переглянулись. Ну, еще бы! Недаром они тренировались в паре и понимают друг друга с полуслова.

— Что же касается индивидуальных показателей, — продолжал руководитель практики своим монотонным голосом, — то тут… не совсем понятно. У курсанта Морозова отмечено подавленное состояние. Депрессия класса ноль-четыре.

— Депрессия? — Морозов уставился на него. — У меня депрессия?

— Да, — кивнул Платон Иванович и ткнул пальцем в одну из строчек анамнеза. — Вот. Ноль-четыре, — повторил он, как бы сам недоумевая, откуда могла взяться у выпускника-пилота депрессия такого класса. — Само собой, к зачетному рейсу вы не допускаетесь. Очень жаль.

— Платон Иванович! — закричал Морозов. — Это ошибка! Нет у меня никакой депрессии! Врет ее машина!

Руководитель практики поморщился.

— Кричите, как на ипподроме, Морозов, — сказал он. — Что же делать с вами, Заостровцев? — взглянул он на Володю. — С кем еще из штурманов вы работали?

Заостровцев переступил с ноги на ногу, прокашлялся.

— Тут действительно ошибка, — сказал он неуверенно. — Если у кого-то из нас ноль-четыре, то…

— Платон Иванович, — решительно перебил его Морозов. — Я требую повторного осмотра.

— Повторный осмотр, о котором вы просите, — руководитель как бы подчеркнул последнее слово, — будет через месяц. Вы сдавали зачет по организации службы и знаете это не хуже, чем я. Ровно через месяц. — Он отвел взгляд от бледного, взволнованного лица Морозова и добавил более мягко: — Вы можете сегодня же вылететь в студенческий дом отдыха. Приведите в порядок свои нервы.

Выйдя из каюты руководителя практики, Морозов потерянно побрел по коридору. Заостровцев шел рядом, говорил, что не станет искать нового напарника, попросит перенести зачет на месяц, и они обязательно полетят вместе, только вместе. Морозов уговаривал его не откладывать зачет, лететь с любым другим штурманом, но тот и слышать об этом не хотел.

Может, оно и к лучшему, — сказал Заостровцев. — У меня, по правде, тоже сейчас…

Он не договорил.

— Что — тоже? — спросил Морозов.

— В общем, Алеша, полетим через месяц. Ничего страшного. Ну что нам месяц? Успеем еще налетаться за целую-то жизнь.

Трудно было смириться с отсрочкой зачетного рейса, но что же делать? Оставалось одно — как-нибудь убить несколько часов до отправления рейсового корабля на Землю. Морозов пошел в библиотеку, порылся в книгах. Что-то не читалось ему. Избегая встреч с однокурсниками, он слонялся по отдаленным коридорам Селеногорска.

Один из коридоров вывел его к предшлюзовому залу. Морозовым вдруг овладело желание выйти наружу, под черное небо Луны.

У выходного шлюза не было никого, кроме сантехника Севастьяна, дремавшего в углу на диване. Морозов поднял было руку к кнопке шлюзовой двери, но тут Севастьян приоткрыл глаза и спросил:

— Ты куда, мальчик?

— Я не мальчик, — сказал уязвленный Морозов. — Я курсант.

— Курсантам без руководителя выходить нельзя. Порядка не знаете? Каждый приезжий будет себе самовольничать — это какой же порядок? Отойди на три шага.