Обитель Тьмы - Грановский Антон - Страница 18

Наконец подошли к темнице. Навстречу им выскочили дозорные, но, узнав Бранимира, поспешно открыли тяжелые ворота и распахнули их перед ночными гостями.

Протопав сапогами по каменному крыльцу и узкому коридору, они свернули направо и, пройдя еще чуток, остановились перед мощной дубовой дверь. Воевода поднял руку и громыхнул по двери кулаком.

Лязгнул отодвигаемый засов, и дверь приоткрылась. В щель выглянуло загорелое, бородатое лицо.

– Чего таращишься? – сердито вопросил Бранимир. – Открывай!

Он толкнул дверь могучей рукой и распахнул ее. Переступив порог, Бранимир, Глеб и Рамон попали в большое, довольно темное помещение. Кабы не два берестяных факела, полыхающие на стенах, здесь царил бы полный мрак.

Оглядевшись, Глеб увидел еще четыре двери. Двери эти вели в тесные камеры, в которых томились узники. Охранников было двое. Один стоял перед нежданными гостями, скользя удивленным взглядом по их суровым лицам, второй сидел за столом, подперев щеку кулаком. Узнав воеводу, он тут же вскочил с лавки и вытянулся перед ним во фрунт.

Глеб, не в силах больше сдерживать клокочущий внутри гнев, схватил ближайшего охоронца рукою за грудки, притянул его к себе и промолвил:

– Веди нас к Голице, кат.

Охоронец посмотрел на руку наглеца, стискивающую ворот его подклада, поднял на Глеба недовольный взгляд и сухо промолвил:

– Посторонним входить к вещунье запрещено.

– Вот как? – Глаза Первохода сузились. – Или ты впустишь меня к ней, или я въеду туда на тебе верхом.

Охоронец побагровел и вопросительно посмотрел на воеводу. Тот молча кивнул. Охоронец протянул руку к деревянному щиту, на котором висели ключи, выбрал нужный и, высвободив ворот из разжавшихся пальцев Глеба, повернулся к первой же двери.

– Не думаю, что вы чего-то от нее добьетесь, – сказал он, открывая дверь. – Вещунья давно выжила из ума. Я бы на вашем месте даже не пытался.

Щелкнул замок, и тяжелая дверь со скрипом приоткрылась. Глеб снял со стены березовый факел и быстро шагнул внутрь.

Голица сидела на деревянной лавке, накрытой тощим соломенным тюфяком. На коленях у нее лежало сосновое полено, и она тихо покачивала его, как младенца. Несмотря на скрип двери и тяжелые шаги Глеба, она не подняла голову, чтобы посмотреть, кто пришел.

Платье вещуньи было грязным и рваным. Юбка превратилась в лохмотья. От прежней дородной полноты вещуньи не осталось и следа. Перед Глебом была худая, изможденная, немолодая уже женщина со спутавшимися, грязными волосами. Распухшие от побоев губы ее тихонько шевелились. Глеб прислушался и услышал тихую, жутковатую колыбельную:

– Спи, малютка, засыпай… Отправляйся в мертвый край… Где слезам числа не счесть… Принеси мне злую весть…

От этой тихой песни Глеба пробрал мороз.

– Голица, – позвал негромко он.

Вещунья не шелохнулась.

– Голица, ты слышишь меня? Это я – Глеб Первоход. Ты должна меня помнить.

Несколько мгновений вещунья сидела неподвижно, с упавшими на полено грязными прядями волос, затем медленно подняла голову и взглянула на ходока. Взгляд ее голубых глаз был пуст и безумен.

– Ты снова хочешь это сделать, охоронец, – хрипло проговорила она. – Я не буду сопротивляться, но не трожь мое дитя.

Глеб медленно, стараясь не делать резких движений, подошел к Голице и присел на корточки.

– Вещунья, я…

Голица протянула к нему полено и сказала дрогнувшим голосом:

– Это твое дитя, охоронец. Не убивай его.

Затем вновь прижала к себе полено, посмотрела на него нежным взглядом и тихо запела, осторожно качая полено на руках:

– Спи, малютка, засыпай… Ждет героя мертвый край… Там, где бедам несть числа… Ждет героя ангел зла…

Глеб выпрямился.

– Прости, что потревожил тебя, вещунья, – с горечью произнес он. – Я сегодня же встречусь с Доброволом. И будь я проклят, если он тебя не освободит.

Глеб повернулся, чтобы уйти, и в этот миг вещунья сказала:

– Эти твари не из Гиблого места, ходок.

Глеб быстро обернулся:

– Что? О ком ты говоришь?

Голица смотрела на него ясными, умными глазами.

– О Призрачных всадниках, – сказала она и усмехнулась: – Вы ведь так их называете?

Первоход снова присел рядом с лавкой.

– Откуда же они? Откуда они пришли, Голица?

– Оттуда, где мы все когда-нибудь окажемся.

– Ты говоришь о царстве мертвых? Но никакого царства мертвых нет. Это просто миф, страшная сказка для взрослых.

Голица прищурила светлые глаза и тихо спросила:

– Ты не веришь в ад и рай?

– Нет, не верю.

– Но крест у тебя на груди говорит об обратном.

Брови Глеба удивленно приподнялись. Крестик был спрятан под одеждой, и знать о нем вещунья не могла.

– Крест я надел на шею по просьбе друга, – сказал он. – Не придавай ему большого значения.

Голица снова опустила взгляд на свое полено.

– Спи, малютка, засыпай… – тихо запела она, покачивая полено. – Ждет героя мертвый край… – И вдруг оборвала песню и снова подняла взгляд на Глеба: – Ты должен отправиться туда, ходок. Отправиться и найти своего мертвеца.

Глеб недоуменно вскинул бровь.

– Мертвеца?

– Да, – чуть слышно прошелестела вещунья, глядя Глебу в глаза. – Того, который отопрет для тебя врата.

– Ты говоришь про врата в другое измерение?

Голица улыбнулась.

– Ты знаешь, Первоход. Ты сам все знаешь.

Глеб повел плечами, словно внезапно озяб, потом нахмурился и сказал:

– Я встречал упыря, который умел открывать проход в иное измерение. Но его забили камнями мальчишки, когда он сунулся на торжок. Где я найду другого? И как его распознаю?

– Найдешь, – с улыбкой сказала Голица. – Распознаешь.

Она опустила взгляд на свое полено и вновь принялась покачивать его, мурлыча под нос песню:

Глеб слушал песню с напряженным лицом. И чем дольше он ее слушал, тем сильнее вздувались желваки у него под скулами и тем холоднее становился его взгляд.

Вещунья замолчала, продолжая глядеть на полено и мерно покачивать его на руках. Косматые волосы вновь упали ей на лицо, скрыв его. А пальцы так крепко стиснули полено, что побелели от напряжения. Выглядело это неприятно и жутко.

Глеб выждал еще немного, потом выпрямился и вздохнул.

– Мне жаль, что меня не было рядом, Голица.

Он отвернулся и зашагал к двери. Когда он, Глеб, уже положил пальцы на медную ручку, вещунья хрипло проговорила ему вслед:

– У демона десять жизней, ходок. На одну больше, чем у кошки. Помни об этом.

– Обязательно запомню, – не оборачиваясь, сказал Глеб и вышел из темницы.

Охоронцы стояли в сажени от двери и тихо о чем-то переговаривались. Воевода сидел на лавке, подперев голову кулаком, и, кажется, дремал.

Глеб подошел к охоронцам, остановился и спросил холодным, спокойным голосом:

– Вы насиловали ее?

Охоронцы замолчали и уставились на Глеба. После долгой паузы один из них разлепил губы и переспросил:

– Что?

– Вы насиловали вещунью, – повторил Глеб. – Она понесла от одного из вас. Когда вещунья разродилась, вы убили младенца. А чтобы она не рыдала, вы подсунули ей полено. Все верно?

Охоронцы переглянулись. Самый говорливый из них ухмыльнулся и сказал:

– Ей это понравилось. Все бабы сучки, ходок. А эта стерва и подавно.

Глеб выхватил из ножен меч и всадил его охоронцу в глотку. Второй охоронец смертельно побледнел, облизнул языком обескровленные губы и пробормотал:

– Что ты…

Клинок второй раз блеснул в свете факелов, и охоронец рухнул на пол с рассеченной грудью.

Воевода Бранимир вскочил с лавки и оцепенело уставился на трупы, затем обхватил пальцами рукоять меча и перевел взгляд на Глеба. Глаза его пылали гневом и ненавистью.