Пассажир дальнего плавания - Пунченок Александр Ефимович - Страница 32

— Так ведь штурманы забрали его к себе, можно сказать, с мостика не отпускали.

— Значит, сумели заинтересовать, — вставил свое слово старший помощник.

— И вот результат налицо, — старший механик торжествующе оглядел собеседников, — мальчишка опозорил всю команду, весь пароход. Действительно, позор!

И здесь началось! Машинная команда поднялась против палубной.

Спор этот давнишний.

Как известно, около ста лет тому назад по морю плавали только парусные корабли. На них не было ни кочегаров, ни машинистов, а лишь палубная команда — матросы. Потом стали строить паровые суда, но еще долгое время ходили на них под парусами и на машинах. Тогда и команда разделилась на две части: на палубную и машинную. И возник спор: какая специальность нужней на корабле?

Матросы доказывали, будто они важней, раз корабль оснащен парусами, которыми надо управлять. А машинисты утверждали, и тоже правильно, будто благодаря их стараниям судно может двигаться в любую погоду. Матросы же пускай попробуют в штиль дуть на паруса и сдвинуть судно хоть на дюйм. Что из этого получится?

Спор оказался неразрешимым и часто заканчивался настоящей ссорой и враждой. Машинисты окрестили матросов «ангелами», потому что матросы лазили на мачты и реи куда-то в «поднебесье», а матросы прозвали кочегаров и машинистов «духами» за то, что машинная команда всегда работала внизу, в «преисподней», в духоте.

Потом настала пора парового и моторного флота. Люди научились строить быстроходные и оснащенные сложной техникой огромные пароходы. Казалось, что здесь-то и конец спору. Раз нет парусов, — значит, не нужны и матросы. Да получилось не так. Управлять быстроходными судами трудно и сложно. Только успевай поворачивать то вправо, то влево, расходясь со встречными судами. А мало ли оживленных мест на земном шаре? А какой груз перевозят нынче суда! Целые паровозы и мосты. Надо такую штуку установить и закрепить на палубе, чтобы она во время шторма не скатилась за борт. Это опять же обязанность матросов. Они выполняют все работы на палубе.

Так и не разрешился спор: кто важней. Собственно, каждый понял, что всякая специальность на судне стала «самой главной». Все нужны. Не будь матроса — некому управлять судном. Не будь кочегара — не будет пара, а следовательно, не закрутится машина. Не будь повара — не будет горячего и вкусного обеда. Впрочем, есть такие повара, у которых обеды всегда невкусные и холодные.

Прозвища «дух» и «ангел» остались на флоте. И спор продолжается. Он возникает по самым неожиданным и, казалось бы, невинным поводам. Вот как на этом собрании. Из-за чего спорили?

— Вы его к себе на мостик взяли, а у мальчишки склад ума любознательный, его надо было определить в машину, — доказывал штурманам старший механик, — он от природы наш, машинный. Глядишь, вырос бы и пошел в механики.

— Это как сказать, — горячился старший помощник. — Яша — он сообразительный, лихой моряк, и его призвание — штурманское дело…

Ведь не из-за Яшки спорили, а всё по той же старой-престарой причине: чья специальность лучше и важней.

Когда спорщики мало-помалу успокоились, снова заговорил Александр Петрович. До того он не мешал спорить.

— Следовательно, — сказал капитан, — решил я поступить так: пассажира Якова Кубаса с вверенного мне парохода списать на берег в распоряжение начальника зимовки. Пусть ожидает самолета и ест огурцы там. Но надо объяснить мальчику, внушить, что он заслужил наказание большее. Кому бы поручить это?

— Да хоть мне, — вызвался старпом.

— Могу и я, — поднялся стармех.

— Разрешите, Александр Петрович, мне? — дядя Миша стоял в дверях и чему-то улыбался. — У меня, правда, своих детей не водилось, и как им объяснять такое, — я не особенный мастер, но попробую.

— Добро, — согласился капитан.

Глава двадцать шестая

На берегу, где много людей, часто бывает так, что расстаешься с другом и скоро начинаешь забывать о разлуке. Встречаются другие люди, заводятся новые знакомства и дружба, а память о старых друзьях мало-помалу сглаживается.

В море совсем иначе. На пароходе людей мало, все живут друг у друга на виду и работают бок о бок. И если человек покидает судно, своих друзей, то сразу становится как-то пусто, не хватает его на вахте, в столовой, в каюте. Да, морская дружба — особая дружба, и в море расставание с товарищем гораздо тяжелей, нежели на берегу.

Когда дядя Миша вошел в яшкину каюту, мальчик раскладывал на столе свои пожитки. Повар сел и молча стал наблюдать за ним. Яшка несколько раз перекладывал вещи то так, то этак, что-то озабоченно бормотал, пересчитывал. Дядя Миша хотел уже сказать о решении капитана, но Яшка выбрал кисточку для бритья, подтяжки и подал их повару.

— Это дяде Саше Костюничеву.

— Костюничеву? — удивился дядя Миша. — Хорошо, передам.

— А это Поле, — Яшка протянул кусок розового душистого мыла.

— Спасибо.

— А это тебе, — мальчик вертел в руках старый, негодный будильник, — его если починить, — он, знаешь, как ходить будет? Со звоном. — Яшка встряхнул будильник над ухом повара. — Слышишь? Тут одних колесиков сколько, и еще два запасных. А пружина, ого!

Дядя Миша и пришел-то расстроенный, а тут совсем разжалобился. Значит, Яшка всё уже знал, раскаялся и вот наказывал себя, возвращая подаренные ему вещи.

Повар отложил будильник в сторону и притянул к себе Яшку:

— Стыдно, конечно, виноват ведь… Эх-хе, и как у тебя поднялась рука на огурец на тот, горе ты мое!

— Какой там огурец! — усмехнулся Яшка, вспомнив слова Томушкина. — Горечь одна.

— Какой бы там ни был, а всей команде стыд.

— Капитан срамил? — угрюмо спросил Яшка. — Здорово срамил? Поди, и сейчас не унялся. Чего же вы? Берите — Он отвернулся, чтобы не смотреть на будильник. Не хотелось отдавать его. Но забирать всё с собой тоже нельзя было. Об этом Яшка уже думал. Скажут потом: «Вот мы ему подарки подарили, а он огурец стащил».

Дядя Миша обнял Яшку крепче и тихо сказал:

— Александр Петрович очень огорчен. Старый он, ты ему лучше подари это. Приятно ему будет, память как-никак.

— Верно, — согласился Яшка, — и это ему тоже, — он подал дяде Мише книгу и несколько красивых папиросных коробок, — в такие коробки можно прятать что хочешь.

Дядя Миша собрал все вещи и пошел к двери. Сказал, не оборачиваясь:

— Собирайся. Катер скоро пойдет на берег.

Едва дверь закрылась, Яшка выдвинул из шкафа ящик. Там лежало самое заветное, самое дорогое его имущество, всё завернутое в обрывки старых флагов. Хмыкнул. Пускай думают, будто Яшка всё отдал. Вот он, бинокль, зубы палтуса, лотерейные билеты Осоавиахима. Автомобиль не автомобиль, но ружье по ним обязательно выиграется. И самое главное — портрет товарища Ленина, сделанный из ракушек.

Яшка развернул клад и проверил. Всё было на месте. Да, это богатство так богатство. Будильник, пожалуй, он напрасно отдал, Ну да пусть его!.. Яшка снова завернул всё и стал укладывать в мешок.

В каюту кто-то скребся. Мальчик быстро спрятал мешок за спину и открыл дверь. Вошел Томушкин, жалкий, сморщенный.

— Ну, как?

— Чего «как»? — хмуро спросил Яшка. Ему не хотелось ни встречаться, ни разговаривать с Томушкиным.

— Никому не сказал?

— Сам не забудь сказать, врун! — Вся злость, что накипела в Яшке, вырвалась здесь наружу. — Как сдашь экзамены, так и говори, что Кубас, мол, не виноват, не такой он. Сразу говори, понятно?

— Понятно, Яшенька.

— Прощай, — Яшка протянул Васе руку.

— Прощай, Яшенька, спасибо тебе, — Томушкин пятился из каюты и в дверях натолкнулся на дядю Мишу.

— Чего он? — спросил повар, когда Вася ушел.

— Попрощаться забежал, — неохотно ответил Яшка и отвел глаза в сторону, чтобы дядя Миша, чего доброго, не заметил, как Яшка врал. — Капитан-то что?