Сокровища ангуонов - Матюшин Михаил Ильич - Страница 13

…Коварный Сагал выследил меня. Его телохранители скрутили мне руки и повели на расправу за то, что я помог бежать из ямы-тюрьмы славному Юнгу.

— Нет, ты не умрешь, я только возьму твои глаза, зачем они тебе там, где обитают слепые? — сказал Керу Сагал, и обвисшие щеки его затряслись от смеха.

Он взял у слуги золотую заостренную спицу и начал медленно приближаться ко мне. Я не мог шевельнуться, застыл от ужаса… Но того, что должно было случиться, не случилось. Сагал больно толкнул меня кулаком в грудь, и я, упав навзничь, полетел куда-то вниз. «Яма, в которой был заточен несчастный Юнг», — успел подумать я, увидев над головой пятачок неба, и потерял сознание.

Очнулся я в громадном зале. Одна стена зала светилась зеленоватым светом. Где-то рядом шумела вода. Я пополз на четвереньках и вскоре наткнулся на большую пирогу, сделанную из коры пробкового дерева. «Откуда здесь пирога? — подумалось мне. — Кругом сухо, кругом стены». Я провел по стене рукой и нащупал какие-то знаки, присмотрелся и понял, что это точно такие же знаки, как в отцовских пергаментах. Противоположная стена двигалась на меня, из-под нее выступала вода, стена заскользила, как на шарнирах, открылась широкая щель, и в зал хлынул поток. Я едва успел забраться в пирогу, как ее подхватило течением и закружило.

Вода прибывала, пирога поднималась все выше и выше, пока я не уперся головой в каменный свод. «Сейчас раздавит!» — ужаснулся я и втянул голову в плечи, но тут пирогу дернуло и потянуло к зеленой светящейся стене. Откуда-то возник человек в длинном саване с двойным капюшоном.

— Пришел? — спросил он шепотом. — Я Дагил, сын прославленного Керуна. Тебе надо золото? Бери!

Стена со скрипом распахнулась, как громадная дверь, открыв глубокую нишу. В этой нише, прижавшись один к другому, выставив круглые гладкие животы, стояли золотые идолы. Я похлопал их по животам и тотчас отчетливо подумал о том, что руки у меня крепко связаны за спиной. «Ничего, это бывает во сне», — сказал я крайнему улыбающемуся идолу и проснулся.

В каюте стоял полумрак, поскрипывали переборки — не стены фантастического зала, который мерещился мне. Вода шумела за бортом. Сильно качало: иллюминатор, как диск громадного маятника, казалось, совершенно самостоятельно перемещался то вверх, то вниз. Цвет его менялся: то становился серебристым или желтовато-зеленым, когда его обдавало волной, то делался совершенно черным, когда шхуну укладывало на борт. С палубы доносился топот ног и лязг якорной цепи: должно быть, шхуна пришла к месту назначения.

Щелкнул замок, и в дверях появился начальник экспедиции. Новая одежда, в которую облачился Гамлер, совершенно изменила его. Неформенные брюки пузырились на коленях, а куртка из парусины висела на нем мешком, скрадывая плечи. Он показался мне гораздо ниже, чем на самом деле, и совсем нестрашным. Ни дать ни взять портовый рогульщик. Он неслышно шагнул через комингс — мягкие унты глушили шаги. Все-таки было в этом человеке что-то кошачье.

— Я разбудил вас, Андриан Ефимович, — вкрадчиво заговорил он и, сделав еще один мягкий шаг, повесил над столиком фонарь. — Прошу прощения, если обеспокоил вас.

— Если бы кошка могла говорить, она говорила бы примерно так же, — в тон ему отозвался отец, будто угадав, о чем я подумал: — Я сделала вам больно, сударыня, извините, я съем вас очень осторожно.

Мне так живо представилась эта самая вежливая кошка, что я громко рассмеялся, но Гамлер, не удостоив меня даже взглядом, продолжал тем же вкрадчивым голосом:

— Вы мрачно настроены, господин Арканов, а между тем наш морской переход увенчался успехом: на берегу видны огни.

— Может статься, горят костры партизан, — вскользь заметил отец, и мне стало больно от этой его совсем невеселой шутки. Ах, если бы там нас ожидали красные партизаны!..

— Это исключено, Андриан Ефимович, — холодно блеснул стеклами пенсне Гамлер. — Поручик Славинский отлично выполнил приказ: три роты готовы сопровождать нас.

— А все-таки, — с каким-то мальчишеским задором продолжал отец, — быть может, поручик Славинский любезно передал свои полномочия одному из командиров красных партизан.

— Если бы это случилось, господин Арканов, то шхуна сейчас была бы уже далеко от берега: я принял соответствующие меры предосторожности.

— Да, но ведь оснастка ее символическая, а машина именно в эту минуту могла отказать…

— У нас впереди много времени для предположений, господин Арканов, а сейчас прошу на палубу, — оказал Гамлер и, круто повернувшись, шагнул к выходу. Нет, это был совсем не портовый рогульщик, это был прежний белогвардейский офицер.

— Юпитер сердится, — усмехнулся ему в спину отец.

— Нет, он смеется! — Гамлер задержал ногу на комингсе, медленно оглянулся. Он действительно смеялся, оскалив ровные, будто сточенные напильником зубы.

НОЧНОЙ ДЕСАНТ

Шхуна, как норовистая лошадь, то взмывала на дыбы, то уходила бушпритом куда-то в черную муть, потом снова вскидывала его вверх, и тогда деревянная женщина торопливо отжимала свои деревянные волосы — струи воды срывались в бездну. При свете факела женщина казалась живой, живой казалась вся шхуна. «Так пляшут кентавры», — мелькнуло у меня в голове. О кентаврах мне как-то рассказывал отец, причем сделал это с присущей ему живописностью. Мифические полулюди-полулошади так сильно поразили мое воображение, что я с неделю представлял себя кентавром, а Коська смеялся… Эх, Коська, где ты, Коська?..

На небе не было звезд, сырой туман затянул все вокруг, лишь вдали, где чернела скала, слабо светились огоньки. «Костры поручика Славинского», — вспомнился мне разговор в каюте.

Отец крепко держал меня за руку и всматривался в туман. О чем он думал? Быть может, о том, что если бы я остался в Тройчинске у надежных людей, то у него были свободными руки? Гамлер отдавал распоряжения отрывисто и резко: солдаты — их было на шхуне не меньше взвода — беспрекословно повиновались ему, носили какие-то плоские ящики и складывали у левого борта, куда должна была подойти шлюпка.

— Что в этих ящиках? — спросил я у отца, хотя в то время мне было совершенно безразлично, что в них, просто было невмоготу от того, что отец молчал.

— Консервы, — угрюмо ответил отец и тут же добавил несколько мягче: — Только есть их, к сожалению, нельзя. Это патроны, мой мальчик, винтовочные патроны.

Шлюпка хотя и подошла с подветренной стороны, но никак не могла пристать к борту. Ее отбрасывало волнами, швыряло вверх и вниз. Временами казалось, что шлюпку утащило совсем, но она снова взлетела чуть не вровень с леерами. Выбрав момент, из нее выпрыгнул мокрый человек и тотчас повис, уцепившись за леер. Его подхватили солдаты, выволокли на палубу.

— Осторожнее, поручик, — услышал я голос Гамлера, — так можно попасть на закуску к акулам.

— Их здесь нет, господин подполковник, — неожиданно тоненьким голоском отозвался прибывший и, поспешно поднявшись, козырнул Гамлеру. Тот отмахнулся: дескать, не время.

— Вы оставайтесь здесь, — приказал он и, обернувшись к отцу, попросил: — Андриан Ефимович, проследите, пожалуйста, за выгрузкой экспедиционного снаряжения: поручик Славинский слишком молодой археолог.

Мокрый поручик снова козырнул, и я увидел, что, несмотря на бакенбарды и усики, он действительно был молод и казался загримированным гимназистом. Было немного странно, что вода и ветер пощадили его бутафорскую растительность на лице. Перехватив мой взгляд, Гамлер сказал:

— Надеюсь, молодой человек, вы станете друзьями?

Славинский улыбнулся. Я ничего не ответил, лишь крепче прижался к отцу. Тот сказал:

— Судя по всему, поручик Славинский достаточно опытный специалист, он вполне обойдется без меня. И потом, мне не хотелось бы затруднять вас, подполковник, присмотром за моим сыном. Не будем нарушать наше трио. Так будет лучше.

— Хорошо, хорошо, Андриан Ефимович, — поспешно согласился Гамлер, — пусть будет по-вашему… Поручик, распорядитесь вывесить за борт грузовую сетку. Солдат, помоги молодому барину.