Грешная женщина - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 52

— Мне? Детские вопросы? — вторично переспросил Вдовкин. Не столько ход ее мыслей поразил его, — к ним по привычке, как ко всяким женским мыслям, он не отнесся всерьез, — сколько чудовищная убежденность в своей правоте, с которой она, девчонка, разговаривала с ним, как не с сорокашестилетним, видавшим виды горемыкой. Она надеялась втолковать ему что-то такое, чего он не знал, о чем не догадывался, но это бы полбеды. Самое невероятное было в том, что он вдруг почувствовал в себе щенячью готовность подчиняться ее внушению.

— Правильно, правильно, что задумались, — шумно обрадовалась Настя. — И лицо у вас стало сразу успокоенным, просветленным. Алеша тоже один раз задумался, всего один разочек, но вы не поверите, как он с тех пор изменился. С вами произойдет то же самое. Не вдруг, не в одну минуту, конечно. Постепенно, от мысли к мысли. Многие, многие люди, я знаю, из тех, которые жили в затмении, в гордыне, сейчас начинают задумываться и прозревать.

— Что-то незаметно, чтобы твой Алеша изменился. Как был, я полагаю, бандитом, так и есть бандит, — бухнул сгоряча Вдовкин.

Настя мгновенно побледнела и отвернулась.

— Прости, пожалуйста, — заторопился Вдовкин исправить неловкость. — Я не хотел тебя задеть. Но это же правда.

— Это ваша правда, правда постороннего. Для меня Алеша заблудший, ему предстоят большие страдания, как всякому заблудшему. Я люблю его, мне тяжело это знать.

Пустой, нелепый разговор на чужой кухне, с чужой женщиной накануне небытия, но Вдовкину полегчало. Не перевелись на Руси одержимые и придурочные, а это значит, не все потеряно, не все схвачено ворами, как бы они ни уверяли себя в этом и как бы ни бодрились. Пока в бандитском логове одухотворенная девочка рассуждает о всеобщей благодати, вселенскому хаму рано торжествовать окончательную победу. Не успел Вдовкин допить чай, как явился Алеша Михайлов. Наугад подхватил длинной рукой Настю, притянул к себе, потерся носом об ее лоб. Вдовкин замер, как шпион. На его глазах творилось маленькое житейское чудо: тать приласкал младенца.

— Пируете? — сказал Алеша, — С посторонним мужиком? Дай нам водки, Анастасия Леонидовна, легче будет простить измену.

Сел за стол широко, вальяжно, полоснул по Вдовкину острым взглядом.

— Не ссы, трубач! К вечеру получишь свои баксы.

— А про Таню узнали?

— Чего узнавать, и так ясно. Она у них как козырной валет, в рукаве прячут.

— Я ваши иносказания не совсем улавливаю. Вы бы попроще объяснили.

— Верну красавицу вместе с капиталом.

— Вы уверены в этом?

Алеша поморщился, точно сплюнул. Настя уже поставила перед ним тарелку с пловом, и бутылка белоголовой празднично засияла на столе.

— Теперь, Настенька, ступай к себе, — распорядился Алеша. — Почитай там, что ли, книжку. У нас секретный Разговор с Евгением Петровичем наклюнулся.

Настя выразила неудовольствие:

— Давно ли завел от меня секреты?

— Это не мои секреты, общественные. Но я после тебе все расскажу.

Вдовкин замер от недоброго предчувствия. Когда Настя вышла, Алеша разлил водку в чашки. Чокнулся со Вдовкиным, подмигнул:

— Разговор перспективный, Евгений Петрович. Про нынешние свои беды забудь — это семечки. Пора позаботиться о будущем. Неужто не надоело такому, как ты, горбатиться на чужого барина?

— Не понимаю.

— Скоро поймешь, — Алеша зло сощурился, из глаз сверкнула усмешка. Сделал пальцами знак, чтобы Вдовкин выпил, и тот послушно поднес чашку к губам. Но вкуса не почувствовал. Словно холодной воды глотнул.

— Я про тебя навел справки, — как-то безразлично продолжал Алеша, не забывая жевать плов. — Ты человек головастый, специалист отменный. У тебя в науке имя. Но время выпало худое, и согнули тебя в дугу. Вот и начал ты дачами торговать и под кулаки подставляться. От испуга, конечно, но это ничего. Ты мне нужен невредимый, я помогу тебе выпрямиться.

Вдовкин решил обидеться. С насупленными бровками вымучил некую пышную фразу: дескать, по какому праву вы со мной так разговариваете, я все же постарше вас, и с уродливым намеком, что не только постарше, а, дескать, возможно, и поумнее кое в чем. Получилось не то чтобы неубедительно, а отчасти жалобно.

— Не пыжься, товарищ, — снисходительно заметил Алеша. — Я тебе не враг. Был бы врагом, от тебя осталась бы кучка песка. Настенька веничком махнет — и нет тебя. Но зато, если скорешимся, тебя сам Елизар не достанет. Слыхал про Елизара? Знаешь, кто такой?

— Какой-нибудь крупный прохиндей? — догадался Вдовкин.

Алеша похвалил его за сообразительность и налил еще по полной. Оказалось, не просто крупный, а один из тех, кто повязал занедужившую при коммуняках страну и целиком приспособил в свое пользование. Трахает ее и в хвост и в гриву, как хмельную полюбовницу. Таких, как Елизар, на всю Россию не больше десятка, и теперь они так укрепились, что на первый взгляд укороту им нет. Во все концы света разослали гонцов, и оттуда, из Америки и Европы, идет к ним мощная огневая поддержка. Они провернули такую реформу, после которой страну можно пластать на ломти, как жирный окорок. Кто не подоспел к дележке, тому завтра нечего будет класть на зуб. Правда, некоторые из передельщиков, запихав в пасть непомерные куски, уже подавились, но Елизар не подавится. Он аккуратен и мудр. И он не жаден. Его сила в том, что он рассчитывает на три хода вперед и безжалостен, как терминатор.

— Хочешь быть с Елизаром? — спросил Алеша.

— Не хочу, — ответил Вдовкин и отпил глоток сорокаградусной водицы. Его умилило почти точное совпадение собственных мыслей с куражливыми рассуждениями разбойника.

— Правильно, что не хочешь, — обрадовался Алеша. Он ничуть не опьянел, хотя засадил уже не меньше полбутылки. — Теперь вопрос стоит так: или мы их, или они нас. Но мы с тобой подрежем Елизару поджилки.

— Зачем? — спросил Вдовкин.

— Что — зачем?

— Зачем подрезать поджилки? Чем мы лучше его?

— Об этом тебе расскажет Настя, когда подружитесь. Но могу сказать и я. Мы живые, а он мертвый. Мы хотим жить, а он хочет властвовать. Разве не так?

— Выходит, ты не хочешь властвовать? Может, ты апостол Божий?

Алеша нехотя процедил:

— Трудно с тобой. Ты слишком много книжек прочитал. Поэтому тебя превратили в бродячего пса, а ты даже не пикнул.

И это тоже было горькой правдой. Как правдой было и то, что с каждым глотком водки, с каждой минутой Вдовкин все больше проникался странным, мистическим доверием к сотрапезнику. Алешино лицо сияло неземной отвагой, и если бы Вдовкин был художником, то всю оставшуюся жизнь рисовал бы его портреты. Удивительно, как часто мать-природа именно порок одаряет столь прелестными, победительными чертами.

Хорошо, — сказал он. — К черту дурацкую философию. Скажи, чего хочешь от меня? Зачем я тебе?

Алеша объяснил. Оказывается, подрезать поджилки Елизару Суреновичу можно было двумя способами. Первый — убить его, отправить свиньям на прокорм, куда ему давно пора. Это способ легкий, но проблему он решал лишь отчасти. На месте убитого Елизара вскоре обязательно возник бы другой Елизар, с другим именем, но, возможно, еще более ненасытный. Дело, оказывается, было не в самом Елизаре, а в плацдарме, который он занимал. В этом гниющем, смердящем болоте, где прежде располагалась великая Россия, а нынче образовались феодальные княжества с паскудным именем СНГ, все мало-мальски сухие и пригодные для обустройства нормальной жизни бугорки и кочки успел захватить Елизар со своей командой, и вытурить его оттуда можно не норовом, не испугом, не пулей, а только долларом, то есть капиталом. Это азбучные истины людского, стадного бытования, и если Евгений Петрович, доживя до седых лет, их еще не постиг, то он просто дурак и ему остается роль лакея при новых управителях, да и то, если его возьмут на эту роль, а судя по всему, как раз могут и не взять, как чересчур заносчивого перестарка.

Чтобы дать Вдовкину время осознать глубину выгребной ямы, в которой он очутился, Алеша достал из бара новую бутылку и откупорил баночку красной икры.